Серебристая бухта - Мойес Джоджо. Страница 31

Лиза шла по проходам, уверенно выбирала продукты и закидывала их в большущую тележку. Глядя на то, как быстро и ловко она это делает, вы бы никогда не подумали, что она всю ночь провела на ногах.

– Тебе взять что-то особенное? – спросила она меня через плечо. – Ну, конечно, если ты еще не уезжаешь.

Судя по интонации, с которой она это сказала, ей было все равно, остаюсь я или уезжаю.

– Я непривередливый.

Я положил обратно на полку пакет с крекерами и подумал о том, что это утверждение верно тысячу раз.

У кассы Лиза начала выискивать по карманам купюры и монеты разного достоинства. Я хотел ускорить процесс, но она так на меня посмотрела, что моя рука замерла в кармане, где лежал бумажник. Я притворился, будто полез за носовым платком, и для пущей убедительности шумно высморкался. Женщина у меня за спиной в ужасе отшатнулась.

Наблюдая за Лизой, я пытался составить картину ее жизни из известных мне фактов. Она не в силах позволить своему уцелевшему ребенку выйти в море. Ее печаль. Возможно, тот ребенок утонул. Возможно, это был младенец. Возможно, в то же время она потеряла мужа. Я понял, что о личном ее никогда не спрашивал. Если подумать, я, в общем-то, никогда никого ни о чем таком не расспрашивал. У Денниса Бикера вполне могла быть вторая семья. А Тина Кеннеди могла два года назад сбежать из женского монастыря. Я всегда оценивал людей поверхностно. И теперь вдруг до меня дошло, что, возможно, я что-то упустил.

У Лизы Маккалин когда-то умер ребенок. Она была на три года младше меня, и я неожиданно для себя понял, что мой жизненный опыт на уровне амебы.

Прежде чем снова заговорить, мы почти двадцать минут проехали молча.

Когда миновали городской совет, я подумал о проекте, о разговоре с Деннисом. Я думал о том, что говорила мне Кэтлин несколько дней назад. Она сказала, что единственной причиной преображения Сильвер-Бей из диких зарослей кустарника в город было то, что союзники построили здесь базу. Она помнила те времена, когда был только ее отель, несколько домов и универсам. Кэтлин рассказывала об этом с удовлетворением, так, словно этот вариант развития был ей по душе. Я понимал: пришла пора рассказать. Но страшно трусил. Я знал, как она… как любой из них… это воспримет. Эти люди мне нравились, и когда я думал, что они будут считать меня подлецом, мне становилось плохо.

После всего: Лиза, сигнальные ракеты, детеныш кита – я уже не был уверен в том, что наш проект – это правильно. Я искал способ, как увязать то, что необходимо для нашего предполагаемого отеля, и то, что необходимо преследователям китов. Но я не хотел ни с кем это обсуждать, пока сам не найду выход из создавшегося положения. Ни с Лизой, ни с Кэтлин. И не с Деннисом, как бы он ни злился из-за моего бездействия.

Я вел машину и пытался сосредоточить все свое внимание на дороге, но постоянно чувствовал близость Лизы. То, как она, когда мысли уносили ее куда-то далеко, поправляла правой рукой волосы.

Я все думал о том, что сказать, но так, чтобы не дать ей возможность спрятаться за вежливым разговором. У меня было такое ощущение, что мы уже прошли этот этап. Странно, но мне почему-то казалось, что я должен оправдываться. А еще я думал о том, как Грэг тогда вечером с улыбочкой намекнул, довольно грубо, на проведенную вместе с Лизой ночь. Как будто теперь она стала его собственностью и я не смел на нее посягать. Мне в жизни на каждом шагу встречались мужчины его типа: харизматичные, шумные, они, как дети, постоянно стремятся быть центром внимания. Они умудряются завоевать расположение красивейших женщин, а потом обычно очень плохо с ними обращаются. Я представлял, как он с видом собственника сидит на лавке рядом с Лизой, положив ей руку на плечо, и думает, как выразилась Кэтлин, что у него есть шанс. Но возможно, у него все-таки был шанс, и не один. Кто знает, на чем основывается человек, когда выбирает сердцем? В конце концов, Лизе он мог быть нужен хотя бы для того, чтобы лечь с ним в постель. И не один раз.

Но почему он? Почему этот вечно поддатый, неразборчивый в связях, провонявший пивом лузер?

Мы проехали половину пути по береговой дороге и заговорили, только когда впереди показалась гостиница. У Китовой пристани стояли «Моби I» и «Измаил». Я распознал их по внешнему виду, а не по надписям на бортах, и это странным образом подарило мне чувство удовлетворения. За лодками на ярко-синей воде сверкали блики полуденного солнца, а холмы, густо поросшие соснами, были фантастически насыщенного зеленого цвета. Всякий раз, когда я смотрел на этот пейзаж, я представлял его на фото в рекламной брошюре.

– Ты, я думаю, уже знаешь, что было сегодня ночью, – сказала Лиза, не глядя на меня.

– Это не мое дело, – сказал я.

– Да, – согласилась она, – не твое.

Я включил левый поворотник и, сбавив скорость, начал подниматься к отелю. Мне вдруг стало жаль, что мы так близко к дому. В это трудно было поверить, но часы в машине показывали всего лишь время ланча, а мне казалось, что я прожил целый день.

Когда Лиза заговорила снова, голос у нее был спокойный:

– Я уже давно знаю Грэга. Он… в общем, я знаю его достаточно, чтобы понимать, что это не имеет для него значения. Это вообще ничего не значит.

Я заехал на стоянку. Мы сидели и молчали. Медленно остывал двигатель. Она посчитала, что должна что-то мне сказать. Это надо было обдумать нам обоим.

– Твоя тетя рассказала мне о твоем ребенке. Сочувствую.

Лиза резко повернулась ко мне. Я заметил, что у нее покраснели глаза. Возможно, это от нехватки сна или она много плакала.

– Ей не следовало тебе говорить.

Я не знал, что сказать, просто наклонился к Лизе Маккалин, взял ее усталое прекрасное лицо в ладони и поцеловал. Один бог знает почему. Но что самое удивительное, она ответила на мой поцелуй.

Ханна

Лара взяла меня с собой в залив на лодке. Ее плоскодонка называлась «Мечтатель». У «Мечтателя» была банка – это такая поперечная скамья посередине, и оснастка, как у бермудского шлюпа: грот-мачта и косой парус, похожий на два треугольника – один побольше, другой поменьше. А еще флаг, как флюгер, он показывал, куда дует ветер.

Лара научила меня, как менять курс и перекидывать парус, – это самое главное, что надо уметь, если хочешь ходить под парусом, для этого надо работать с рулем, парусом и весом всей команды одновременно. Мы перемещались с одного борта на другой и смеялись, а Лара иногда притворялась, будто падает, но мне не было страшно, потому что я знала, что это она в шутку.

Маме я об этом не рассказывала, но Ларина мама знала, она наблюдала за нами из дома и дала мне свой запасной спасательный жилет. Моя мама никогда не разговаривала с мамами моих друзей, так что я не волновалась, что она узнает.

В семье Лары все ходят под парусом. Она первый раз вышла в море, когда была еще совсем маленькой. В комнате Лары висит фотография, где она еще в подгузниках держится пухленькими ручками за румпель и видно, что кто-то держит ее за животик. Лара помнит, как маленькой спала на яхте, а ее мама говорит, что она теперь так плохо спит, потому что привыкла, что в детстве ее убаюкивали волны.

Лара прошла курс в Саламандра-Бей и все знала о том, как ходить под парусом, про все углы, под какими лодка может поймать ветер: под перпендикулярным углом идешь быстрее всего, и про встречный, который пошлет лодку назад, тоже. Лара говорила, что, когда моя мама разрешит мне ходить на «Гордости Ханны», мы сможем вместе пройти курс в Саламандра-Бей, там на практике учат ходить под одним парусом и без выдвижного киля. Курс проводят на каникулах, и круто, если ты занимаешься на своей лодке, а не стоишь в очереди на школьную. После дня рождения я один раз спрашивала маму про динги Грэга, она просто сказала «нет», и я сразу поняла, что она не собирается это обсуждать. Но тетя Кей сказала, что возьмет это на себя, сказала, что, если мы будем действовать с умом, мама уступит. Она сказала, что это как рыбалка: хочешь выудить рыбу – не дергай и наберись терпения.