451 градус по Фаренгейту - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 10
Весь в поту, на грани обморока Монтэг выскакивал из гостиной. Милдред оставалась в своем кресле, и вдогонку Монтэгу снова неслись голоса «родственников»:
«Теперь все будет хорошо», – говорила тетушка.
«Ну, это еще как сказать», – отвечал двоюродный братец.
«Пожалуйста, не злись»
«Кто злится?»
«Ты».
«Я?»
«Да. Прямо бесишься».
«Почему ты так решила?»
«Потому».
– Ну хорошо! – кричал Монтэг. – Но из-за чего у них ссора? Кто они такие? Кто этот мужчина и кто эта женщина? Кто они, муж и жена? Жених и невеста? Разведены? Помолвлены? Господи, ничего нельзя понять!..
– Они… – начинала Милдред. – Видишь ли. они… Ну, в общем, они поссорились. Они часто ссорятся. Ты бы только послушал!.. Да, кажется, они муж и жена. Да, да, именно муж и жена. А что?
А если не гостиная, если не эти три говорящие стены, к которым по мечте Милдред скоро должна была прибавиться четвертая, тогда это был жук – открытая машина, которую Милдред вела со скоростью ста миль в час. Они мчались по городу, и он кричал ей, а она кричала ему в ответ, и оба ничего не слышали, кроме рева мотора. «Сбавь до минимума!» – кричал он. «Что?» кричала она в ответ. «До минимума! До пятидесяти пяти! Сбавь скорость!» «Что?» – вопила она, не расслышав. «Скорость!» – орал он. И она вместо того, чтобы сбавить, доводила скорость до ста пяти миль в час, и у него перехватывало дыхание.
А когда они выходили из машины, в ушах у Милдред уже опять были «Ракушки».
Тишина. Только ветер мягко шумит за окном.
– Милдред! – Он повернулся на постели. Протянув руку, он выдернул музыкальную пчелку из ушей Милдред:
– Милдред! Милдред!
– Да, – еле слышно ответил ее голос из темноты. Ему показалось, что он тоже превратился в одно из странных существ, живущих между стеклянными перегородками телевизорных стен. Он говорил, но голос его не проникал через прозрачный барьер. Он мог объясняться только жестами и мимикой в надежде, что Милдред обернется и заметит его. Они не могли даже прикоснуться друг к другу сквозь эту стеклянную преграду.
– Милдред, помнишь, я тебе говорил про девушку?
– Какую девушку? – спросила она сонно.
– Девушку из соседнего дома.
– Какую девушку из соседнего дома?
– Ну, ту, что учится в школе. Ее зовут Кларисса.
– А, да, – ответила жена.
– Я уже несколько дней ее нигде не вижу. Четыре дня, чтобы быть точным. А ты ее не видала?
– Нет.
– Я хотел тебе рассказать о ней. Она очень странная.
– А! Теперь я знаю, о ком ты говоришь.
– Я так и думал, что ты ее знаешь.
– Она… – прозвучал голос Милдред в темноте.
– Что она? – спросил Монтэг.
– Я хотела сказать тебе, но забыла. Забыла…
– Ну скажи сейчас. Что ты хотела сказать?
– Ее, кажется, уже нет.
– Как так – нет?
– Вся семья уехала куда-то. Но ее совсем нет. Кажется, она умерла.
– Да ты, должно быть, о ком-то другом говоришь.
– Нет. О ней. Маклеллан. Ее звали Маклеллан. Она попала под автомобиль. Четыре дня назад. Не знаю наверное, но, кажется, она умерла. Во всяком случае, семья уехала отсюда. Точно не знаю. Но, кажется, умерла.
– Ты уверена?..
– Нет, не уверена. Впрочем, да, совершенно уверена.
– Почему ты раньше мне не сказала?
– Забыла.
– Четыре дня назад!
– Я совсем забыла.
– Четыре дня, – еще раз тихо повторил он. Не двигаясь, они лежали в темноте.
– Спокойной ночи, – сказала наконец жена. Он услышал легкий шорох: Милдред шарила по подушке. Радиовтулка шевельнулась под ее рукой, как живое насекомое, и вот она снова жужжит в ушах Милдред.
Он прислушался – его жена тихонько напевала. За окном мелькнула тень. Осенний ветер прошумел и замер. Но в тишине ночи слух Монтэга уловил еще какой-то странный звук: словно кто-то дохнул на окно. Словно что-то, похожее на зеленоватую фосфоресцирующую струйку дыма или большой осенний лист, сорванный ветром, пронеслось через лужайку и исчезло.
«Механический пес, – подумал Монтэг. – Он сегодня на свободе. Бродит возле дома… Если открыть окно…» Но он не открыл окна.
Утром у него начался озноб, потом жар.
– Ты болен? – спросила Милдред. – Не может быть! Он прикрыл веками воспаленные глаза.
– Да, болен.
– Но еще вчера вечером ты был совершенно здоров!
– Нет, я и вчера уже был болен. – Он слышал, как в гостиной вопили «родственники».
Милдред стояла у его постели, с любопытством разглядывая его. Не открывая глаз, он видел ее всю – сожженные химическими составами, ломкие, как солома, волосы, глаза с тусклым блеском, словно на них были невидимые бельма, накрашенный капризный рот, худое от постоянной диеты, сухощавое, как у кузнечика, тело, белая, как сало, кожа. Сколько он помнил, она всегда была такой.
– Дай мне воды и таблетку аспирина.
– Тебе пора вставать, – сказала она. – Уже полдень. Ты проспал лишних пять часов.
– Пожалуйста, выключи гостиную.
– Но там сейчас «родственники»!
– Можешь ты уважить просьбу больного человека?
– Хорошо, я уменьшу звук.
Она вышла, но тотчас вернулась, ничего не сделав.
– Так лучше?
– Благодарю.
– Это моя любимая программа, – сказала она.
– Где же аспирин?
– Ты раньше никогда не болел. – Она опять вышла.
– Да, раньше не болел. А теперь болен. Я не пойду сегодня на работу. Позвони Битти.
– Ты ночью был какой-то странный. – Она подошла к его постели, тихонько напевая.
– Где же аспирин? – повторил Монтэг, глядя на протянутый ему стакан с водой
– Ах! – она снова ушла в ванную. – Что-нибудь вчера случилось?
– Пожар. Больше ничего.
– А я очень хорошо провела вечер, – донесся ее голос из ванной.
– Что же ты делала?
– Смотрела передачу.
– Что передавали?
– Программу.
– Какую?
– Очень хорошую.
– Кто играл?
– Да, ну там вообще – вся труппа.
– Вся труппа, вся труппа, вся труппа… – Он нажал пальцами на ноющие глаза. И вдруг бог весть откуда повеявший запах керосина вызвал у него неудержимую рвоту.
Продолжая напевать, Милдред вошла в комнату.
– Что ты делаешь? – удивленно воскликнула она. Он в смятении посмотрел на пол.
– Вчера мы вместе с книгами сожгли женщину…
– Хорошо, что ковер можно мыть.
Она принесла тряпку и стала подтирать пол.
– А я вчера была у Элен.
– Разве нельзя смотреть спектакль дома?
– Конечно, можно. Но приятно иногда пойти в гости.
Она вышла в гостиную. Он слышал, как она поет.
– Милдред! – позвал он.
Она вернулась, напевая и легонько прищелкивая в такт пальцами.
– Тебе не хочется узнать, что у нас было прошлой ночью? – спросил он.
– А что такое?
– Мы сожгли добрую тысячу книг. Мы сожгли женщину.
– Ну и что же?
Гостиная сотрясалась от рева.
– Мы сожгли Данте, и Свифта, и Марка Аврелия…
– Он был европеец?
– Кажется, да.
– Радикал?
– Я никогда не читал его.
– Ну ясно, радикал. – Милдред неохотно взялась за телефонную трубку. – Ты хочешь, чтобы я позвонила брандмейстеру Битти? А почему не ты сам?
– Я сказал, позвони!
– Не кричи на меня!
– Я не кричу. – Он приподнялся и сел на постели, весь красный, дрожа от ярости.
Гостиная грохотала в жарком воздухе.
– Я не могу сам позвонить. Не могу сказать ему, что я болен.
– Почему?
«Потому что боюсь, – подумал он. – Притворяюсь больным, как ребенок, и боюсь позвонить потому, что знаю, чем кончится этот короткий телефонный разговор: „Да, брандмейстер, мне уже лучше. Да, в десять буду на работе“».
– Ты вовсе не болен, – сказала Милдред. Монтэг откинулся на постели. Сунул руку под подушку. Книга была там.
– Милдред, что ты скажешь, если я на время брошу работу?
– Как? Ты хочешь все бросить? После стольких лет работы? Только из-за того, что какая-то женщина со своими книгами…