Охота на оборотня - Илларионова Алина. Страница 7

Юный эльф был прав, над городом действительно нависла угроза.

Глава 3

Год спустя

В аптеке травницы Марты стоял шум и гам.

— Уже третья бутылка за четыре дня! — орала Алесса на маленького толстого мужичка с характерным синюшным носом и плутоватыми глазками, причём один из них заметно косил. — Ты же не мог сам всё это выпить? Или всё-таки мог?!

— Ну-у-у, так ведь вкусно же! Не то, что гномье пойло… Зато дешевле привозного! — пробасил ростовщик Демьян, обдавая девушку густым запахом перегара.

— Ты что, выпил всё один?!

— Ну-у-у не-е-е, с Сатьяном. Мы, как ты и сказала, в чаёк бульк капелюшку, и пьём себе. Вку-у-усно!

— Ы-ы-ы!!! — Алесса хлопнула себя по лбу. — Вы что, идиоты? Я сказала — три капли на кружку чая, да, но на одну кружку! Одну! Вечером перед сном!

Она загнула на одной руке два пальца, на другой — четыре, и оставшимися помахала перед носом несчастного пьяницы.

— Так ведь вку-у-усно!

Пять дней назад к ней пришёл ростовщик и пожаловался на то, что плохо спит уже две недели. На вопрос почему, тот пожал плечами: кашляю. Алесса приказала ему открыть рот и, стараясь не дышать, заглянула в послушно раззявленную пасть. Да, бронхит был нанутро! Зелий у знахарки хватало с избытком, но вовсе не для распитий их под закуску. Дело в том, что в состав входил особый набор трав, настоянный на спирту, и крепость была соответственной. Через неделю — ни бронхита, ни его последствий, но вместо того, чтобы лечиться, друзья-товарищи устроили грандиозную попойку.

«Сколько же они чаю-то выдули?» — размышляла Алесса, наполняя расписную бутылочку из небьющегося стекла. Неразбавленным зелье было отвратительным на вкус, а вот с чаем — очень даже ничего. Не эльфийские вина, конечно, но и не гномий самогон.

При мысли об эльфах Алесса вздрогнула.

— Вот, держи! — протянула она бутыль. — Надо же, два сапога — пара: Сатьян да Демьян! Один кривой, второй — косой, и оба — бестолковые!

Она пересчитала деньги, и пристально посмотрела на ростовщика.

— Мало! Да ещё сколками [5]набросал, крохобор несчастный!

— Да ведь детинка, как всегда! — удивлённо сказал мужик.

— За бутылку плати. Здесь вам не посудная лавка, а я не добрая фея — тарой разбрасываться.

Демьян сердито засопел и полез в карман. Вдруг рука его на что-то наткнулась, и мужик просиял:

— На-ко вот, возьми! Всё же лучше, чем деньги!

— Я не содержу ломбард! — отрезала знахарка, но на предложенное золотое колечко взглянула заинтересованно. Тонкое, узорчатое, ровно паучком плетёное, с маленьким зелёным камнем. То, что камень — не изумруд, хотя и похож, Алесса поняла сразу. «Как глаза Вилля, — подумала девушка, — они не просто зелёные, а изумрудные с золотыми искрами». И чуть не плюнула от досады: уже второй раз его поминает.

Колечко село на безымянный палец правой руки, словно влитое.

— Бери, бери, — настойчиво повторил Демьян, — не украл, не боись. Дочкино это, от первой жены которая. Уезжала когда, всё забрала, а его вот забыла. Агафья зацапать себе хотела, да не отдал… стерве. А ты — девка хорошая, хоть и вредная. Колечко-то, оно живое будто, к плохим людям не идёт, а ты ему, видать, по вкусу пришлась, вишь, сидит, слезать не хочет!

Алесса пристально посмотрела на мужика: тот не шутил. Потом взглянула на кольцо, и зелёный камушек задорно ей подмигнул, мол, что, не нравлюсь?

— Спасибо тебе, Демьян, — сказала Алесса, продолжая любоваться колечком. Кольцо блестело, камень кокетливо сверкал — похоже, ему нравилось быть в центре внимания. — Добрый ты мужик, да жаль тебя, пьёшь больно много.

— Да от такой бабы кто хошь запьёт, — вздохнул ростовщик.

Знахарка его понимала. Жена Демьяна была Стервой. Именно так, с большой буквы. И при этом стервой верующей. Она исправно ходила в Храм Триединого, не пропускала ни одной службы, соблюдала все посты и предписания. Казалось бы, такой человек должен быть тихим и смиренным, как предписано законом Божьим, ан нет. Агафья умудрялась доводить до белого каления всё население Северинга, пугая нечестивцев грядущими муками в Бездне. Побаивалась она только Вилля. Марта рассказала Алессе, что давно, когда тот был мальчишкой, Агафья больше всех нападала именно на него. Правильно, что мог сделать ещё чужой в городе подросток-нелюдь, не способный нагрубить взрослой женщине? Но однажды, когда Агафья в очередной раз разошлась и стала пророчить, что явится к нему и его сородичам семиглавый дракон, в эльфа словно вселился бес. Он резко побледнел, злобно сверкнул зелёными глазищами и выдал такую длинную и сочную фразу, что присутствующие при этом люди и гномы пооткрывали рты, орки восхищённо зааплодировали, а дриады прикрыли уши. Марта клялась, что даже паузы в этом выражении звучали непристойно. С тех пор Агафья стала обходить Вилля стороной или ограничивалась советами да пожеланиями, и плевалась у него за спиной.

«Опять я его вспомнила, — подумала Алесса, — теперь точно придёт». А вслух сказала следующее:

— Знаешь что, Демьян, если будет совсем уж сильно доставать, приходи ко мне, я тебе дам тебе пузырёчек маленький, незаметный, капнешь ей в чай али воду то зелье волшебное, и будет сидеть твоя жена тихая как мышка, кашлянуть бояться.

— Это почему?

— Да чтобы не обделаться! — весело закончила Алесса.

Демьян захохотал.

— А вот это мне по душе! Я при ней нарочно пить буду — пущай злится… засранка!

Демьян, посмеиваясь, захлопнул дверь и на улице с кем-то столкнулся. Алесса напрягла чуткие уши и услышала, как ростовщик, захлёбываясь от восторга, описывает своему собеседнику кару, ожидающую его жену в самом скором времени.

«Вот это было бы совсем неплохо», — отозвался тот, второй, и знахарка подпрыгнула на месте. Этот голос она узнала бы из миллиона.

— Марта, я в чулане! — крикнула девушка и с быстротой молнии метнулась прочь от прилавка.

Порог аптеки переступил никто иной, как капитан городской стражи Арвиэль Винтерфелл.

Вот уже целый год он был для неё сущим наказанием. Она пряталась в доме, скрывалась в переулках, едва завидев издали его высокую фигуру, но всё равно везде натыкалась на несносного эльфа. Знахарке уже начало мерещиться, что он преследует её, и в голову закрадывалась паническая мысль о бегстве. Иногда ей хотелось превратиться не в пантеру, а в маленькую мышку, а ещё лучше, стать невидимой.

Он был прав, когда решил, что оборотень не исцеляет ногу из-за травницы. Но была ещё одна причина: пока она болеет, никто не выгонит на улицу, а Алессе очень не хотелось уходить. Дремлющая в глубине души чёрная пантера тоже была вполне довольна — тепло, сытно, а главное, безопасно. Обе сущности — и Алесса, и южная кошка — чувствовали, что в этом городке смогли бы прижиться. Поначалу Вилль внушал ей доверие, хотя девушка знала, что эльфы относятся к оборотням ещё с большим отвращением, чем люди. На Дивный Народ не действовали проклятые болезни, эльф никогда не превратится в вампира или оборотня, поэтому они считали перевёртышей чем-то вроде извращённой формы человечьей жизни, не имеющей право на существование.

Год назад Алесса настроилась на серьёзный разговор, но Вилль её опередил. Девушка, ликуя в душе, но сохраняя скептическое выражение лица, слушала заверения в необходимости её, как профессионального знахаря, слегка приоткрыла рот, когда парень принялся расписывать салют на грядущей Ярмарке. И закаменела, узнав о его должности.

— Да в чём дело-то? — не понял Вилль. — Ну, капитан, ну, стражи, так ведь стража-то — липовая!

Липовая — не липовая, какая разница. Ни один уважающий себя оборотень не станет связываться с охраной, какой бы она ни была. А кошка Алесса себя уважала. Поэтому она стала потихоньку отваживать эльфа от дома травницы. Сначала избегала его, отговариваясь занятостью, затем начала подшучивать и хамить. Какой же парень захочет общаться с наглой самовлюблённой девицей? Знахарка видела, что он искренне не понимает причины таких перемен, но поделать с собой ничего не могла: стражей она люто ненавидела и боялась. Вилль стал заходить всё реже, и Алесса вздохнула с облегчением. Она твёрдо решила остаться в городе, чем несказанно порадовала Марту, так что эльф-стражник был ей совсем ни к чему. Нельзя оборотню иметь таких друзей — вдруг догадается или сама чего сболтнёт ненароком. А у него вон какие сабли, небось, не для красоты носит. Одну в сердце, другой — хрясь по шее, и всё, нет больше Алессы-кошки.