Паук приглашает на танец - Медная Варя. Страница 40

Сквозь прорехи в крыше заглядывали звезды и луна. Как я и надеялась, это оказался сарай для хранения инструмента. В прежние времена кладбищенский смотритель пользовался им для очистки дорожек и приведения территории в надлежащий вид. Было очевидно, что сюда уже давно никто не заходил. Заметив среди стоявших в углу инструментов широкую лопату, я с радостью схватила её.

На выходе мне послышался треск. Но больше он не повторялся, и я поняла, что мне просто почудилось. Здесь мне и так всюду мерещились шорохи, тени и казалось, что кто-то притаился неподалеку и наблюдает за каждым моим шагом. Отогнав накатывающую панику, я вернулась к могиле Дороти Гросс. Неловко перехватив лопату, я с размаху всадила её в землю. Острие разбило непрочную наледь, как ложечка карамельную корку на крем-брюле. Невесело усмехнувшись подобному сравнению, я принялась за работу.

На соседней могиле белел мраморный ангел. Его отколовшаяся голова валялась рядом, укоризненно глядя на меня выпуклыми глазами. Они напомнили мне глаза сегодняшней старухи. Нос то ли был отбит при падении, то ли рассыпался от времени и непогоды, придавая мраморному лицу пугающие черты.

С лопатой дело пошло быстрее, но не намного. В отчаянии я откинула её, упала на колени и вцепилась руками в землю, почти как мистер Фарроуч накануне. С минуту я так сидела, а потом у меня мелькнула безумная мысль, моя последняя надежда.

«Ради тебя, Матильда!»

Устроившись удобнее, чтобы коленям было не так больно, я со всей силы вдавила руки в холодную влажную почву, проталкивая пальцы как можно глубже. Потом закрыла глаза и сосредоточилась. Наконец мне удалось поймать нужное чувство: я ощутила каждую песчинку, похожую на крошечное черное стеклышко, блестящее и острое. Сейчас они были сцеплены вместе, но эти связи эфемерны. Все связи в мире эфемерны, и нет такой, которую нельзя было бы разорвать. «Я воздух, — твердила я, зажмурившись. — Воздух, проскальзывающий меж песчинками, раздувающий их, отгоняющий прочь друг от друга».

Наконец почва зашевелилась и будто бы даже стала мягче. Медленно она начала поддаваться: с недовольным ворчанием кладбищенская земля расступалась под моим напором. Частички из последних сил цеплялись друг за друга, отказываясь расставаться. Но я продолжала твердить свою мантру, и они рассыпались в стороны, подобно чёрному туману. Яма ширилась, зазор углублялся. Я почти рычала от напряжения. Ветер трепал мои волосы, вытрясая шпильки. И вскоре, ничем не сдерживаемые, пряди волнами рассыпались по плечам. Руки горели от напряжения, ломота постепенно поднималась от кистей вверх, к локтям, ползла к предплечьям. Их сводило судорогой, по спине струился пот. В ушах гудело, перед глазами плясали чёрно-белые всполохи. Казалось, я перекачиваю в эту землю часть себя.

Я остановилась, чтобы перевести дыхание, и стала хватать ртом воздух. Из носа потекло. Я провела под ним тыльной стороной ладони, и на коже блеснула черная в лунном свете кровь. Отерев её, я вновь вонзила руки в землю и продолжила, чувствуя, что надолго меня не хватит, что вот-вот потеряю сознание.

А потом что-то резко изменилось, почва вздрогнула, и могила подо мной начала осыпаться со скоростью перевернутых песочных часов. Я перестаралась, обращая землю в пыль, и теперь меня с головокружительной быстротой засасывало в песчаное болото. Я пыталась ухватиться за края могилы, но руки срывались и соскальзывали. Провалившись по пояс, я закричала, понимая, что никто меня не услышит. Перед глазами всё плыло, грязь забивалась в нос и уши. Я понимала, что если потеряю сознание прямо сейчас, то просто задохнусь. Но силы иссякли, и я разжала руки, чувствуя, как меня засыпает сверху землёй.

На секунду темнота стала кромешной, а потом кто-то крепко ухватил меня за шиворот и потащил наверх.

— Держись, Энн! — услышала я.

Я, как могла, помогала нежданному спасителю, вяло отталкиваясь руками. Почувствовав под собой твёрдую поверхность, я перекатилась на бок и сплюнула горькую, скрипевшую на зубах землю. Мужчина пыхтел рядом, тоже переводя дыхание. Прошла минута, и я начала приходить в себя. Волосы лезли в глаза, мешая увидеть, кто передо мной. Сильные руки подхватили меня под мышки, перевернули, и я увидела злого Ваухана.

— Какого черта, Энн? — прорычал он мне в лицо. — Какого черта ты раскапывала могилу Дороти Гросс?!

В подобных обстоятельствах переход на «ты» казался естественным.

— Потому что там не Дороти… — только и смогла выдавить я, отводя прилипшую прядь.

— Что ты мелешь! Конечно, она. Кому ещё там быть?

— Ты же сам сказал, что на этом кладбище уже давно не хоронят.

— Да, не хоронят… то есть обычно не хоронят. Но ради дочери всеми уважаемого бакалейщика граф сделал исключение.

Я помотала головой.

— Слушай, Энн, — он опасливо тронул меня за плечо и заговорил мягко, как с умалишенной. Впрочем, что ещё можно было подумать в такой ситуации? — Я видел, как её туда положили, помогал заколачивать гроб, а потом засыпать его землёй.

Я всё ещё не верила:

— Месяц назад… И ей было всего пятнадцать…

— Да, Дороти в три дня унесла лихорадка, и её старик тоже чуть не помер с горя. Я хорошо её знал. Поверь, там она.

— Нет, ты не понимаешь… — несвязно забормотала я.

— Конечно, не понимаю! — взорвался он. — А чего ты ожидала?!

Он так выкатывал глаза, что я не удержалась: откинула голову и расхохоталась — безудержно, громко, с повизгиваниями, и, к своему ужасу, не смогла остановиться. Хохотала до тех пор, пока смех не перешёл в рыдания, а потом в бульканье. А он всё смотрел на меня. А потом молча поднял на руки, прижал к груди и уселся вместе со мной на соседнюю могилу («Боре Гринвэй, пивовар. Мы не забудем твой эль»). По-прежнему не разжимая объятий, он принялся укачивать меня, как маленького ребенка, что-то нескладно напевая. Я подпевала ему всхлипами.

А потом я ему рассказала. Всё-всё. Про то, как мы с Мэтти росли в интернате, и как я сломала палец на ноге, а она дула на него каждый вечер перед сном, чтобы он побыстрее зажил, и как плакали, когда умерла её канарейка, и как счастлива она была, узнав о первом в жизни назначении. О том, как я радовалась вместе с ней, и что поначалу всё было хорошо, а потом её письма изменились, а последнее было написано явно не ею. И, как гром среди ясного неба, пришло известие о том, что в Ашеррадене снова требуется гувернантка. И наконец, как я немедленно отправилась сюда, чтобы отыскать её.

Он слушал, не перебивая. Закончив, я почувствовала страшную усталость — речь отняла последние силы. А в больших теплых руках было так хорошо и спокойно, что хотелось провалиться в сон. Под ухом раздавались ровные гулкие удары.

Я всё ждала, что он скажет.

— Ты вся в грязи, — сказал он.

— Это ничего, это легко исправить, — устало отмахнулась я.

— Я шёл за тобой, — признался он. — Видел, как ты вышла из таверны, и пошёл следом.

— Почему не окликнул?

— Не знаю… было что-то в том, как ты шла: оглядываясь по сторонам, будто не хотела, чтобы кто-то видел. Я подумал, это из-за какого-то глупого девчачьего секрета. И решил проследить, чтобы ты в целости вернулась в замок.

Я вспомнила, как, выходя из сарая с лопатой, услышала треск. Наверняка это был он.

— Ты теперь будешь думать, что я сумасшедшая?

— Да.

Он ответил, глядя в пустоту перед собой и о чём-то крепко задумавшись. Непроизвольно он сжал руки так сильно, что мне стало больно. Я попыталась высвободиться, и он, заметив это, спохватился и ослабил хватку.

— Прости.

— Ваухан…

— Да?

— Поцелуй меня…

Он опустил глаза и наконец посмотрел на меня. А потом наклонился и поцеловал в лоб.

— Ты устала. А ещё у тебя все губы в кладбищенской земле.

Это меня отрезвило. Я пошевелилась, и он аккуратно поставил меня на ноги. Отойдя в сторону, я закрыла глаза, а когда снова их открыла, вокруг многострадального платья Беулы кружилось черное облако. Повисев в воздухе, оно начало медленно оседать. Наряд вновь стал чистым и даже сухим. Правда, остался мятым.