Василиса и Серый волк - Коваленко Мария Сергеевна. Страница 28

Когда через пару минут в дверь позвонили, оба друга удивленно переглянулись. Димон и Гошка давно сидели по домам с женами.

Кир открыл дверь.

Александр Грабовский, собственной персоной, с задумчивым видом и блокнотом в руке стоял на пороге.

Глава 14. Часть 2. Мужские разговоры о жизни и любви

Уж этого гостя никто не ожидал.

- Здравствуйте, молодые люди! Вы, видимо, так рады меня видеть, что даже слова растеряли.

- Александр Михайлович, извините, - первым пришел в себя Кир. - Милости прошу в дом. Вы как-то неожиданно нагрянули…

- Нет, неожиданно это ваш рыжий друг к девочкам наведался, а я так… Мимо проходил, - затем он повернулся к Лешке и добавил. - Алексей, рекомендую забрать Викторию из квартиры. Со мной на диванчике милые дамы спать отказались и сейчас пытаются улечься пазлами на узкой тахте твоей благоверной.

Лешка сразу вспомнил, что Филька одну из кроватей временно вывел из эксплуатации, и засобирался.

- Спасибо, Михалыч, что сказал. Кир, я лучше поеду!

Друзья обнялись на прощание и в просторной двухкомнатной квартире остались лишь двое, не считая пушистого партизана.

Профессор сразу же нашел кухню и с важным видом уселся на самый высокий табурет.

Кир все не мог понять, что же делает в его квартире этот странный тип, но приступать к расспросу первым почему-то не решился.

- Вы, Кир Юрьевич, наверно все гадаете, зачем я вас посетил? - прищурив левый глаз, хитро спросил профессор.

- Александр Михайлович, не скрою - не ожидал вас увидеть. Хотя после сегодняшнего безумного дня даже это уже не должно казаться странным.

- Может, перейдем на “ты”? - неожиданно предложил Грабовский. - После того, как ты меня на ручках потаскал, если не пережениться, так перейти на “ты” мы просто обязаны.

Кир кивнул в знак согласия и принялся варить кофе. Вряд ли спать ему в ближайшее время позволят.

Грабовский взял в руки кофейную банку, понюхал и показал два пальца. Вторая кружка тут же появилась на столе.

Никто из мужчин не проронил ни слова, глотая обжигающий напиток, пока на донышке не показалась кофейная гуща. Даже Филя молчал, поглядывал то на гостя, то на хозяина. Глаза у котенка слипались, но упрямство брало верх.

- Где у тебя тут покурить можно? - спросил Грабовский.

- Квартира съемная, так что лучше на общей площадке, если датчиков пожарных нет.

Профессор о чем-то подумал, взвесил и пошел за курткой. Через минуту из коридора послышался его голос.

- Пошли на крышу. У вас дом на горке, вид на город будет хороший.

Киру ничего не оставалось. Понимал, что условия здесь ставит не он.

С крыши девятнадцатиэтажного дома вид действительно был впечатляющим. Целый район лежал как на ладони, правда, из-за снегопада видимость оставляла желать лучшего. Но они не видами наслаждаться пришли.

Возле верхушки лифтовой шахты, что у самого края дома, примостилась странная металлическая конструкция. Сидеть на ней было хоть и неудобно, но все-таки лучше, чем стоять. Оба, не сговариваясь, присели на переплетенные железные прутья.

- Что у вас с Василисой? - спросил Грабовский. - Только честно говори.

- Да как тебе объяснить, я еще и сам не могу понять, - Кир тяжело вздохнул, запахнул тонкую куртку поплотнее. - Она мне дорога. Очень. Не знаю, может, это та самая любовь…

- Страшное это слово! - тряся головой, прошептал профессор.

Кир улыбнулся. Видимо не ему одному от этого слова становилось не по себе.

- Любовь… А что такое любовь? Словечко то затасканное вдоль и поперек, - профессор стряхнул сигарету и продолжил. - Им обычно нормальных мужиков пугают и глупых баб соблазняют. Вот я для себя все иначе вижу. Это кайф от прихода домой, удовольствие от блинчиков утром в субботу, готовность смиряться с дурным настроением в критические дни и щенячья радость, когда в пузе любимой толкается твой собственный карапуз. Всякие рестораны, театры и приемы - банальная мишура, глазированные цветочки на замысловатом торте под названием “любовь”.

- А как же ухаживания? Конфетно-букетная хиромантия?

- Ухаживания нужны только когда стоит вопрос доступа к телу! Рестораном можно обмануть только разум, да и то ненадолго. Душу трюфелями не обманешь, тем более Васькину, раненую…

Кир уселся поудобнее. Впереди маячил очень долгий разговор. И дело не в последней фразе профессора. Атмосфера была такая, пронзительно-искренняя. Медленный снегопад, тусклые огни фонарей, редкие одинокие машины на кольцевой недалеко.

- Саша, давай уже. Я готов, - просто сказал он.

Снег медленно кружился перед самыми лицами и таял на щеках. Кир не прятал лицо, почему-то сейчас это было нужно. Холод пробирал сквозь одежду, заставлял подрагивать и чувствовать себя живым.

Грабовский достал сигарету, прокашлялся и начал.

- Три года назад произошло одно некрасивое событие, отголоски которого по сей день ломают девочке жизнь, - он тяжело вздохнул, но продолжать было надо. - Тогдашний Васькин ухажер несколько переборщил с ухаживанием. Сильно переборщил. Девочка уже спала и видела себя в белом свадебном платье с длинной кружевной фатой. Она была настолько счастливой, что мы, олухи, даже не присмотрелись к некоторым странным деталям.

Подумав немного, профессор, сделал первую затяжку и продолжил.

- Она с этим Олегом встречалась полгода, но вместе они не жили. Ухажер регулярно мотался в командировки по заграницам, возвращался всегда с дорогими подарками и надолго затаскивал ее в койку. Ваську в те полгода было не узнать. Как она расцвела! У меня заочники толпами ей конфеты таскать начали, цветочки. Счастливая женщина - это ведь самый соблазнительный фрукт на свете. Она всех отвергала и летела, как сумасшедшая по вечерам домой, ждать. А однажды у него задержался самолет. Буря была, январь. Василиса, недолго думая, сама поехала в аэропорт на машине. В общем… На двадцатом километре ее старушку занесло. Скорая приехала вовремя, но из реанимации нашу девочку три дня не выпускали. Мы с Викой по очереди дежурили в больнице. Этот не пришел ни разу. Я потом по своим каналам стал узнавать, где он. И вот это любопытство я до сих пор простить себе не могу.

Грабовский все рассказывал, а Кир курил. Он сам не заметил, как тоже вытащил сигарету, зажег и сделал первую большую затяжку. В душе все переворачивалось. Зная Василису, представить те события было несложно. Отчаянная, молодая, влюбленная девушка.

Три года назад, точно в такой же январь, в больницу к пострадавшей девушке пришел посетитель. Он был без цветов и традиционных апельсинов. Вместо радости или сочувствия в его глазах плясали огоньки ярости. Девушка сразу узнала своего любимого, только вот слова, которые он произнес, все никак не могла понять.

Закрыв за собой дверь, Олег обрушил на слабую больную целый шквал упреков и оскорблений. Он рвал и метал полчаса, пока она, обливаясь слезами, молча слушала. Оказалось, друзья Грабовского перестарались и, найдя пропажу, позвонили ему домой сообщить, что любимая девушка в больнице. Трубку подняла законная жена. Что было после этого - догадаться не сложно. Олег винил во всем Василису, и никакое ее состояние не тревожило некогда любимого мужчину.

После разговора девушку отвезли в операционную. Потом опять была реанимация. Еще два дня кошмара. Врачи боролись за жизнь больной против ее собственной воли, привязывали руки и ноги к кровати, чтобы не сбивала капельницы и датчики. После выписки год на транквилизаторах и антидепрессантах. Профессор лично выдавал ей клоназепам по полтаблетки в день, а остальное прятал. К тому времени Вика уже разбежалась с недоумком мужем, и девочки зажили вдвоем.

Для Грабовского это был очень тяжелый год. Беременная жена, страдающая подруга, докторская диссертация. Сам чуть не спился, но пережили.

Кир потянулся за еще одной сигаретой.

Большие пушистые снежинки медленно кружились в воздухе. Точно такой же снегопад встретил его в Минске на Рождество, больше двух недель назад.