Жена моя, королева - Маринелли Кэрол. Страница 10

Реакция Завиана поразила ее.

— И они счастливы?

— Да. — Лейла удивленно моргнула. — Ахмед очень любит Нур, хотя и не так, как мужчина должен любить женщину. Но они вынуждены были пожениться. Их сосватали давнымдавно.

— Как нас?

— Как нас, — кивнула Лейла. — И это хорошо, что Ахмед не стал скрывать от нее свою тайну. Теперь они оба прекрасно живут, и их народ счастлив.

Завиан задумался о годах, которые они оба потеряли.

— Может быть, если бы мы встретились раньше, поговорили…

— Мы встречались раньше, — напомнила ему Лейла. — Я стояла рядом с тобой во время коронации в Аристо. Я надеялась, что ты, по крайней мере, поздороваешься со мной, но после того как королева упала в обморок… — Даже сейчас ее лицо вспыхнуло от воспоминания о том унижении. — Ты, насколько я помню, меня игнорировал.

— Я не…

— Да, именно так. — Лейла старалась подавить вдруг вспыхнувшую злость. Она не хотела бередить старые раны, но он тогда так обидел ее… — Ты смотрел словно сквозь меня.

— Возможно. В тот день меня занимали другие мысли.

— Например? — Злость жгла ее: по его вине они потеряли год. — Что было в тот день столь важное, что ты не мог повернуться и улыбнуться своей нареченной? — Ее прикосновения больше не успокаивали его. — А это откуда? — Она хотела сменить тему, переступить через старую обиду и, проведя пальцем по шраму на его запястье, спросила о другом.

— Я был больным ребенком, — ответил Завиан, глядя на знакомый шрам. Ему вдруг стало холодно в теплой воде, когда вспомнил, как во время коронации расширились глаза королевы Стефани, лишь только она заметила эти шрамы. И осознал, что ему необходимо объяснить Лейле, необходимо, чтобы она поверила ему. — Я был очень больным ребенком. У меня были страшные приступы. Иногда я впадал в забытье и начинал бродить, как лунатик. Меня приходилось привязывать к кровати…

Он увидел удивление в ее глазах.

— Они привязывали тебя? — Она осторожно провела пальцами по шраму, и, конечно, задалась про себя вопросом: он был принцем крови, наследником престола. У него наверняка были няни, которые приглядывали за ним. Зачем же было привязывать ребенка веревкой? — Отчего ты болел?

— Это так важно?

— Может быть, — заметила Лейла. Она должна была родить от этого мужчины ребенка, но ей никто ничего не сказал о его болезни. — Так отчего ты болел?

Завиан вылез из ванны, взял полотенце, обернул им бедра. Впервые со дня их приезда сюда у него возникла потребность удалиться в свой мир, побыть одному. На этот раз ее вопросы разозлили его.

— Сегодня я уйду в пустыню.

Лейла не поняла причин этой его перемены. Он оставил ее, дрожащую в остывшей уже воде, смущенную, недоумевающую. Она завернулась в полотенце и прошла вслед за ним в спальню, где он одевался без помощи слуг.

— Я думала, мы будем…

— Ты этого не хочешь, — заметил Завиан. — Я предложил отпустить слуг, использовать это время, чтобы лучше узнать друг друга, но тебя заботит, кто будет готовить тебе еду.

— Нет, — сказала Лейла тихо, уверенная, что дело не в этом. Настроение Завиана изменилось, когда она спросила его о шрамах. — О еде я не беспокоюсь.

— Ты беспокоишься о том, кто будет тебя купать.

— Ты сказал, что этим будешь заниматься ты…

Завиан уже был в белых одеждах, которые должны были отражать палящий жар солнца. А она стояла посреди комнаты, завернувшись в полотенце.

— Как долго тебя не будет?

Он засмеялся жестоким, незнакомым ей смехом.

— Почему ты спрашиваешь? Боишься, что у тебя подгорит обед? — Огромный шатер слишком мал для него. Лейла смотрит слишком пристально… Надо бежать отсюда. — Я вернусь, когда сочту нужным.

Глава пятая

Пустыня помогла ему. Здесь, в тишине, Завиан мог дышать, мог думать.

В свое время, еще ребенком, он принял объяснения матери.

— Ты был таким больным мальчиком, Завиан. — Ее глаза были полны слез, когда она пыталась отвечать на его многочисленные вопросы. — Ты был такой слабенький, такой немощный. И вдруг, когда тебе исполнилось семь лет, все изменилось. Это было как чудо. Ты постепенно поправлялся…

Она рассказывала ему о его болезни, об эпилептических припадках, но у него всегда оставались еще вопросы. Умный, серьезный подросток, Завиан, прежде чем начать учиться ездить на внедорожнике, посоветовался с дворцовым врачом:

— Я действительно могу водить машину?

— Конечно.

— Но у меня бывают припадки…

— Их не было уже много лет, Завиан, — сказал врач. — Вы переболели.

Завиан бродил по пескам много часов, потом сел и стал смотреть на золотой ландшафт, которым владел. А потом опустил глаза, закатал рукава одежды, посмотрел на широкие выпуклые шрамы и снова, в который уже раз спросил себя, кто мог связывать веревками принца крови. Он до сих пор словно чувствовал на руках эти веревки.

Пустыня была терпеливее его родителей. Она не прерывала его, позволяла ему задавать вопросы. Когда погибли его родители, он тоже удалился в пустыню, где просил у нее мудрости, чтобы править своим народом, просил знаний.

Он бродил здесь и в прошлом году, когда на душе у него было чернымчерно, хотя это было еще до гибели его родителей. Тогда Завиан приехал сюда в поисках успокоения по дороге из Аристо, после коронации королевы Стефани. В тот день он не собирался игнорировать Лейлу. Наоборот, хотел поговорить с ней, узнать немного больше о женщине, на которой ему предстояло жениться. Но коронация пробудила в нем странные чувства. И это не могли быть воспоминания, потому что он ничего не мог вспомнить. А на чувства, Завиан это знал по опыту, лучше не обращать внимания. И он попытался.

Он сразу же улетел в Европу, где устраивал пышные пирушки, ревностно играя роль принцаплейбоя. Но успокоения не находил.

Сейчас, сидя в полном одиночестве посреди пустыни, Завиан надеялся на тишину, надеялся, что она утешит его взбудораженный ум, но рев ветра между скал, казалось, призывал его слушать, а золотые пески словно становились волнами океана…

Он слышал детский смех. Конечно, это ветер, но можно ли с чемнибудь спутать веселые взвизгивания? И здесь, в пустыне, он вкушал редкую свободу — видел ее, трогал ее.

Лейла смягчила его, но она же расшевелила старую тревогу, пробудила в нем нечто знакомое, родное, чему он не мог найти объяснения. Больше он не допустит никаких расспросов.

Завиан лежал и смотрел в голубое небо. Солнце светит так ярко… Он закрыл глаза и, когда его рука соскользнула с груди, вместо сухого песка неожиданно почувствовал воды океана. Его пальцы погрузились в прохладные волны… Он резко сел и уставился на свою сухую руку, на которой думал увидеть капельки воды. И понял, что это пришло опять, что безумие вновь подбирается к нему…

И это правитель Кьюзи?

Когда стемнело, ночное небо вывело его к входу в его шатер.

Войдя, он увидел, что шатер слабо освещен. Проклятый канон заиграл, как только он переступил порог. Пламя свечей задрожало. Стол был накрыт, но Лейлы не было видно.

Испуганный слуга объяснил, что королева устала и удалилась на покой.

Завиан не был ни голоден, ни утомлен. Наоборот, в нем бурлила энергия. Он вошел в спальню. Лейла лежала в постели с закрытыми глазами.

— Я знаю, что ты не спишь.

Она не открыла глаз, лишь пожала плечами:

— Да. Я притворяюсь спящей, потому что не хочу с тобой разговаривать.

И Завиан, что с ним редко бывало, рассмеялся ее откровенности.

— Уже поздно, — заметила Лейла, открывая глаза. — Ты должен был бы знать, что в пустыне в этот час небезопасно.

— Я привык бродить в пустыне.

— Но не по ночам же, без еды и воды, один.

Да. Он был один. Один на один со своими проблемами…

Завиан погасил лампу и лег в постель рядом с ней. Музыка смолкла, но его мозг не находил покоя. Недавно он решился и вызвал для консультации дворцового врача. Завиан рассказал ему о своих страхах, и тот посоветовал ни с кем о них не говорить, потому что приступы страха иногда бывают предвестниками эпилептического припадка. И дал ему маленькие пилюли. Завиан взял их, но принимать не стал. Он не доверял врачу…