Ведьма - Вилар Симона. Страница 32

— Ишь, как глазища-то горят! — хмыкнул староста. — Это ты у варяга своего такой дерзости научилась? Ну, полно, полно. Я глава рода, и ты должна делать все, что прикажу.

— А помоев испить тебе не принести, сыч старый? — издевательски любезно спросила Малфутка.

Громодар вдруг резко кинулся к ней, схватил за косу, рывком наклонил, уперев лицом в меховые половики. — Да я тебя!.. Сука!

Несколько минут он гнул ее, тыкал лицом, тряс. Она отбивалась, уворачивалась, чувствуя, как рвутся волосы, как поддается неожиданной силе старосты тело. Но изловчилась-таки, умудрилась укусить его в запястье.

Громодар взвыл и так ударил ее ногой, что она отлетела, перевернулась на спину, задыхаясь от боли в подреберье. Подол ее задрался, обнажив колени, а староста был уже тут как тут, навалился, раздвигая сильным коленом ее ноги.

Все же на миг ему пришлось отвлечься, когда развязывал гашник, удерживающий штаны, и Малфутка тут же рванулась, успела одной рукой вцепиться ему в бороду, дернула, вырвав клок. Громодар зашипел, а потом обрушил на ее голову удары кулаков. Боль оглушила девушку, голова ее моталась из стороны в сторону, а Громодар вновь и вновь наносил удары.

— Забью, тварюка! Затопчу как грязь!

Она стала плакать, и это немного умерило пыл старосты.

— Так-то, змея.

Он вновь приподнялся, рывком выдернул гашник из штанов, они стали сползать, открыв его налившийся от похоти член. Громодар схватил бессильно лежавшую руку Малфутки и заставил взять его.

— А ну-ка, введи!

Она резко разжала пальцы и обеими руками вцепилась в мех на полу за спиной. Громодар возвышался над ней, голый, всклокоченный, страшный. А она лежала распростертая, избитая… Малфутка даже не сразу поняла, что произошло в ней, но вдруг ощутила неимоверный прилив силы. Горячей, идущей откуда-то из глубины, столь могучей, будто ветром пахнуло, так что далее волосы ее разлетелись.

Громодар вдруг вскрикнул, опрокинулся навзничь, схватился за лицо, стал кататься по шкурам, биться, а Малфутка, приподнявшись на локтях, смотрела на него огромными, полыхавшими алым светом глазами, и там, где ее взгляд касался тела старейшины, кожа его лопалась, расползалась, из тела брызгала кровь, словно оно разрывалось изнутри.

Поначалу Громодар еще стонал, потом в горле его что-то заклокотало и он затих. Лежал в нелепой позе, раскинув ноги, весь в крови. Там же, где недавно было лицо, осталось одно кровавое месиво, словно кто-то мощно стесал его булавой, превратив в мясные окровавленные ошметки…

Глава 8

Огонек на лучине вспыхнул в последний раз и одрина погрузилась в темноту. Только стенки печки-каменки в углу слабо рдели, но света не испускали. И все же Малфутка видела во мраке все до мельчайших деталей: и сбитые во время борьбы груды шкур на полу, и лавки вдоль стен, и голое окровавленное тело старосты.

Первое чувство, которое она испытала, было полное удовлетворение. Она даже глубоко и облегченно вздохнула. Чувствовала себя довольной и легкой, словно радость неведомую ощутила. Так случалось с ней и раньше, когда у нее это получалось… Пока Беледа строго-настрого не запретил племяннице использовать ее силу.

— Знаешь, что с тобой будет, если родовичи про это проведают? — говорил бывало Беледа. — Будь у тебя сила волей богов, волхвы давно это заприметили бы да увели тебя на капища ведовству учиться. Но если твоя сила от недоброго… Помнится, в соседнем селище у Барсучьего Лога некогда жила ведьма-чародейка. Землянка ее на отшибе стояла, и люди плевались, проходя мимо. А после и вовсе сгубили чародейку. Сперва колом осиновым ее проткнули, потом тело сожгли и пепел по ветру развеяли. Так что, девонька, погаси это в себе. Погаси, пока не дошло до беды.

Малфутка поверила дядьке и научила себя не отпускать на волю силу, как иной левша отучается владеть шуйцей [50]. С годами она и вовсе забыла силу использовать, может, только чуть отпускала, когда приходилось к заговору или заклятью какому-то прибегать. Только вспоминала иногда, как некогда, когда еще совсем девчонкой была, смогла направить ее на медведя-шатуна. А Беледа велел ей тогда молчать.

И вот теперь так же, как и тогда медведя, она убила старосту. Малфутка покосилась на распростертое тело Громодара и быстро накинула на него одну из смявшихся шкур. Ей вдруг захотелось забыть обо всем, забыть о пережитом страхе и омерзении. Но это означало и забыть радость от собственной силы, которая так неожиданно и вовремя пришла на помощь. И все же… все же… Как она завтра объяснит сосновичам случившееся? Как поведает, что не могла уступить старосте и сила эта сама рванулась из нее?

После горячего жара силы на Малфутку словно повеяло холодом. Она машинально подняла глаза к стрехе крыши, туда, где чуть колебался воздух у наполовину задвинутой дымовой отдушины. Но не от зимнего холодного воздуха стала коченеть девушка, а оттого, что поняла: погубят ее сосновичи, когда узнают, как она убила Громодара.

Убить покровителя Громодара, убить старосту, главу рода было наитягчайшим преступлением. За это ее ждет жуткая кара — смерть мучительная и страшная. И никто не вступится за нее, все будут желать только ее гибели. Но что же ей теперь делать?

Девушка ощущала страх и растерянность, но отнюдь не слабость. Она сделала то, что сделала. Она отомстила насильнику, отомстила убийце родича, покусившегося на родовые обычаи. Но так все видит и понимает лишь одна Малфутка. Остальные увидят в этом только то, что ведьма извела Громодара, который так долго возглавлял род Сосны, был его благодетелем.

Девушка медленно встала, прислушалась к звукам за стеной. Было тихо, только легким шумом доносились привычные звуки уснувшего дома: покашливание, скрип лавок, чей-то храп. Спят ли родовичи или прислушиваются, как староста справляется с непокорной девкой, да только до утра никто не посмеет сюда зайти, никто не осмелится побеспокоить. Значит, у нее еще есть время, чтобы скрыться. Уйти навсегда от родовичей, остаться одной перед всем злом мира. Думать об этом сейчас было хуже всего. Но был и более важный вопрос: как уйти?

Малфутка огляделась. Единственная дверь вела в общую избу, и, появись из нее Малфутка, это сразу вызовет волнение и вопросы. А там и про убийство дознаются. Поэтому надеяться, что все спят мертвецким сном и не заметят ее появления, — нелепость. Тогда…

Откинув наползающие на глаза волосы, девушка снова поглядела на волоковое окошко под скатом крыши. Если отодвинуть ставень, можно будет и протиснуться наружу. И сделать это надо поскорее, потому что чем дальше она уйдет от селища до того, как все откроется, тем больше у нее будет надежды на бегство.

Но до окошка высоко. Надо было что-то подставить. Девушка пошарила глазами по темной опочивальне, и взгляд ее остановился на сундуке Громодара. Если взгромоздить его на кровать, то она вполне сможет дотянуться до балки-матицы, а оттуда уже и до окошка нетрудно добраться. Только вот еще вопрос — на дворе подморозило, а она в одной рубахе, к тому же порванной и сползающей с плеч. Да и до бедра рубаха разорвалась во время борьбы, а на ногах одни домашние постолы из тонкой кожи. Если она выберется наружу и пойдет… Мыслимое ли дело уйти морозной ночью в одной рубахе?

Но ведь она находилась в одрине Громодара, а он был вовсе не беден. Вон какие меха по стенам развешаны, да и сундук старосты навряд ли пуст. Правда, он заперт на мощный замок… Малфутка вздохнула. Когда-то Яга обучила ее заговору, как отворять засовы и снимать заклятия. Но подойдет ли такой заговор, когда речь касается железа доброй ковки?

И все же она решила попробовать. Коснулась замка, сжала его, пробуя надавить и… Замок резко щелкнул и открылся. Она даже не поверила в такую удачу: замок оказался не заперт, крышка не отворялась, словно приросла к сундуку. И Малфутка догадалась: замок висел здесь для отвода глаз, а вот заперт сундук был именно на заклятие.