Ведьма - Вилар Симона. Страница 36

Потом она встретилась взглядом с восседавшим на небольшом возвышении волхвом, увидела его необычные, почти белые глаза, странно светящиеся. Еще успела заметить, как кудесник поднял руку и начертал в воздухе какой-то знак, а потом дунул в ее сторону. И тут же кровь Малфутки застыла, она будто окаменела, перестав видеть, слышать, понимать…

Глава 9

Девушка столбом стояла среди волхвов, а они все глядели на нее и молчали. Мало что могло удивить лесных кудесников, но эта возникшая из темноты заколдованного леса неожиданная гостья поразила их… Они смотрели, словно все еще не веря глазам. Разве бывало такое, чтобы кто-то из простых смертных попадал на их сборище? А тут еще и баба…

Наконец один из волхвов поднялся и произнес:

— Слыханное ли дело, чтобы душа простого смертного приходила к нашему огню? Слыхано ли, чтобы кто-либо прошел через Дикий Лес, да еще в ночи? Али чащи чародейские уже не в силах схоронить нас от бродяг? Али заклятия наши стали силу терять?..

— Ты одного не понял, Маланич, — прервал говорившего сидевший на возвышении светлоглазый волхв. — Ты не уразумел, что эта девушка, сумевшая в ночную пору пройти через страхи Дикого Леса и проникнуть через заклятие ограждения, обладает силой, которая мощнее всего, что встало у нее на пути.

Волхв Маланич сурово взглянул на светлоглазого главу волхвов. Его необычно темные под белой гривой волос брови сурово сошлись к переносице. Рот дернулся, словно он хотел ответить что-то резкое, но смолчал.

Но тут разом заговорили другие волхвы. Кто-то сказал, что нет такой силы, чтобы победить их общее заклятие, другие твердили, что Дикий Лес теряет свою силу, раз смертная сумела пройти через него, и к тому же ночной порой. Но некоторые просто терялись, требовали погадать да разобраться, кто такая эта странная девка, столь неожиданно возникшая перед ними, будто сам Чернобог выпустил ее из-под земли.

Волхв Маланич оглядел непривычно гомонящих, как мужики на торгу, волхвов, и вновь взглянул на главу кудесников. В его глубоких черных глазах светились странные огоньки.

— Ты мудр, ты все разумеешь, великий Никлот, отчего же не пояснишь нам, как такое могло выйти?

Старший волхв поднялся с высокого корявого сиденья. При этом он как бы ненароком оперся рукой на плечо юноши, сидевшего подле него, глянул мельком, и на его непроницаемом лице проскользнуло нечто напоминавшее улыбку. Юноша тоже привстал, желая поддержать Никлота, но тот лишь чуть похлопал молодого волхва по плечу, веля остаться на месте.

— Что пояснить вам, вещие? Разве моих первых слов вам мало? Эта девица не смогла бы пройти к нам, не обладай она силой, дозволяющей ей это. Тут и гадать нечего. Ибо перед нами ведьма, каких мы еще не встречали.

Им не хотелось в это верить. Они были волхвами, кудесниками древлянских чащ, с силой которых мало кто мог сравняться во всех землях, почитающих славянских богов. Их заклятия обладали такой мощью, что они всегда смотрели на простых смертных, как на более низкие существа. И если волхвы и служили своей земле, то ни на миг не сомневались в том, что все прочие должны почитать их, считаться с их силой и мудростью, передаваемой только избранным. Они и были избранными. Не так много их осталось в древлянских чащах, но именно они блюли и хранили силу этих краев, строго и кропотливо выискивая из новых рожденных тех редких, кто мог приобщиться к чародейству, постичь его мудрость и силу.

Никлот был среди них главным. И самым старым. Он один помнил древние времена, когда волхвы только начали использовать мощь этой земли, он один смог пить долгие годы чародейскую воду, еще не исчезнувшую в глухих чащах, и лишь его одного еще не сгубила эта вода, не умертвила полностью душу и не повергла в священное безумие, которое рано или поздно настигает чародея, когда вместо мудрости он начинает нести зло, — тогда требуется сила других, чтобы устранить, отправить к богам того, кто, испробовав на себе больше возможного живую и мертвую воду, становится нелюдем.

Однако и в Никлоте уже было мало человеческого. Его прозрачные светящиеся глаза смотрели будто из иного мира, и если, чувства его еще не отмерли, если он пока чувствовал жизнь с ее болью и радостями, ощущал вкус хлеба и холод ночи, то на то была воля богов. Таких, как он, среди нынешних волхвов уже не осталось. Оттого власть Никлота почиталась священной, и все вслушивались в его слова, как если бы Никлот от нес весть от самих богов.

Никлот редко показывался из глухих чащ и подземелий. Но в этот раз он пришел на сбор кудесников. Было самое преддверие Масленицы, когда Морена-Зима уступает свою силу весеннему теплу, когда Солнышко-Хорос набирает сил, а лесные чародеи решают, где и как они должны вмешиваться в дела смертных, проявлять свое умение, так чтобы не превысить волю богов и не вызвать гнев небожителей. Оттого и наложили они на это место мощное заклятие, чтобы не позволить ни людям, ни нежити проникнуть к священному костру и потревожить совет кудесников. И вот…

Волхвы, замерев, смотрели, как плавно, словно не касаясь земли, приблизился к застывшей изваянием девушке Никлот. Он молчал, вглядываясь в нее. И первым не выдержал властолюбивый Маланич.

— Говори, ради всех богов, Никлот. Говори, что означает появление этой девки в священном кругу и что повлечет оно за собой.

Лицо Никлота оставалось бесстрастным, однако, когда он оглянулся и обвел присутствующих взглядом, мало кто смог выдержать его напор.

— Если вы и вправду кудесники, не зря берущие силу от священных мест, то вы сами должны разглядеть в ней то, что вижу я. К примеру, ты, Митавша. — Он поглядел на волхва с недлинной курчавой бородкой и поманил его жестом. — Не так давно ты дослужился до звания чародея, так покажи, чему ты научился в дебрях от священных деревьев и ручьев.

Митавша даже вздрогнул. Его одежда была не так бела, как у других, в его облике еще оставалось что-то простое, мужицкое, он то и дело теребил бородку и шмыгал курносым носом почти как растерявшийся простачок. Но под взглядом Никлота он взял себя в руки и, встав перед девушкой, стал внимательно вглядываться в ее лицо, в его голубых, немного навыкате глазах появилась некая глубина, рыжеватые брови напряженно задвигались.

— Она родом из древлян. Вон и онучи подвязала по-нашему, и шарф, сползший ей на плечи, выткан из пуха местных коз. И прошла она не так долго — по одежке да по ее виду видать.

— Ты наблюдателен, Митавша, — заметил Никлот, — однако не выпустил еще из себя ведовской силы. Но не робей, мы все тут свои, никто не упрекнет тебя, если увидишь не то. Поправим.

Лицо Митавши стало еще более отстраненным и замкнутым, на лбу под рыжеватыми кольцами волос выступила испарина, напряглись надбровные дуги.

— Она совершила злодейство, — наконец произнес он. — От нее веет кровью, но она не несет в себе раскаяния. Она довольна тем, что пролила кровь. И…

Он хотел еще что-то сказать, но ноги его стали подкашиваться, он заморгал и отступил, тяжело дыша.

— В этой деве огромная сила, — почти выдохнул он. — Но она напугана. И измучена. А вот зла я в ней не вижу.

— Зато я вижу зло, — подался вперед Маланич. — Зло будто темнеет в ней. Так мы видим темноту зерна в поставленном против солнца плоде. И это так же ясно…

Он резко умолк, когда Никлот взмахнул рукой, словно белая птица крылом.

— Все мы знаем твою силу, Маланич, — молвил он, не глянув на черноглазого волхва. — Но разве пришла твоя пора говорить?

У нас у всех есть сила, и все должны разглядеть эту девушку и принять единственно верное решение, как поступить с ней и с ее даром. Мы можем использовать этот дар как на пользу, так и во вред. Потому что недаром боги привели ее именно к нам, да еще и в эту священную ночь.

Он говорил негромко, ровно, почти без интонации, и никто не уличил бы его в пренебрежении к Маланичу однако тот затаил дыхание, силясь сдержать резкий ответ. И быстро глянул туда, где сидел оставленный Никлотом юноша. Но тот сидел неподвижно, опустив голову, так что его длинные русые волосы упали на лицо, скрывая глаза.