Самый короткий путь (СИ) - "Elle D.". Страница 59

Уилл стоял, затаив дыхание. Он только теперь заметил, что дверь, сквозь которую вышел

его провожатый, осталась чуть приоткрытой. Света сквозь щель не лилось, но похоже, что

следующая дверь в том помещении, что находилось за ней, была распахнута настежь, и

Уилл мог слышать каждое слово, сказанное находящимися в ней людьми – Фернаном

Риверте и королём Вальены Рикардо Четвёртым.

Что делать? Выйти к ним, дать знать, что он здесь? Но он уже и так услышал их

перепалку. Она велась ленивым, беззлобным, дружеским тоном – так подначивают друг

друга старые друзья, но Уилл инстинктивно почуял опасность, витавшую в воздухе

совсем близко. За те годы, что он провёл с Риверте, он не особенно много узнал о его

отношениях с королём Рикардо, а по правде – так и вообще ничего. Он знал лишь, что

граф относится к своему сюзерену с особенным, нежным чувством, как к непутёвому

младшему брату – хотя они были ровесниками – тот же попеременно одаряет своего

главнокомандующего то всеми мыслимыми милостями, то гневной опалой. Риверте

нечасто бывал в Сиане, король выезжал за её пределы ещё реже, и их общение сводилось

в основном к переписке, столь бурной, что она подозрительно походила на любовную.

Уилл, частенько сидевший за своими книгами в уголке кабинета Риверте, любил

наблюдать исподтишка за выражением, с которым граф читал письма короля: то с весёлой

улыбкой, насмешливо приподняв брови, и тогда он говорил: «Уильям, подайте-ка мне

чернил!» с таким задорным и лукавым видом, словно предвкушал забавнейшее

развлечение; а порой, читая эти письма, он был мрачен, угрюм, зол как сто чертей и

скрежетал зубами, швырял едва дочитанное письмо в корзину для ненужных бумаг с

такими изощрёнными проклятиями, что, услышь его король в этот миг, одним только

заточением в замке Журдан его милость граф Риверте на сей раз не отделался бы. Чем

дольше Уилл наблюдал за всем этим, тем больше ему казалось, что эти двое ведут какую-

то таинственную, им одним понятную игру, которая в равной степени забавляет их обоих,

давая им при этом нечто такое, в чём нуждаются они оба. И он не знал, где проходит

граница этой игры – в салонном разговоре, на пергаментных листах, на поле брани или,

может быть… может быть, где-то ещё.

Уилл почувствовал, что розовеет – одновременно от последней непрошенной мысли,

которую он уже столько лет упрямо гнал от себя, не давая ей оформиться и закрепиться –

или от того, что он продолжал стоять там и слушать разговор, явно не предназначенный

для его ушей. Ох, Риверте был всё-таки прав – подглядывать и подслушивать было его

застарелой и очень дурной привычкой, которая ему самому ни капли не нравилась.

– Фернан, я устал вести с тобой эти разговоры. Ты не убедишь меня, оставь уже попытки и

прекрати изматывать ими нас обоих. Я не стану нападать на Аленсию, это моё последнее

слово.

– Что ж, – голос Риверте звучал подчёркнуто небрежно, хотя в нём и веяло холодком, –

воля ваша, сир. Стало быть, Аленсию вы не получите.

– Получу. Не так быстро, но получу.

– Я бы сказал вам, сир, что княгиня Олана никогда не согласится на ваши условия, но это

запустит наш разговор по кругу в пятидесятый раз подряд, не так ли?

Король Рикардо протяжно застонал.

– Ты иногда бываешь надоедливей Аделаиды, когда ей захочется нового асмайского

иноходца ценой в полтора миллиона.

– Знаю, но именно за это вы и любите нас обоих. Мы оба всегда получаем от вас то, чего

добиваемся, и благодаря этому мир вокруг вас становится ещё краше.

– Давай я куплю тебе асмайского иноходца, и на этом покончим.

– У меня и так уже есть Асмай, а с ним и все его иноходцы, сир. Теперь я хочу Аленсию.

– Ты невыносим. Где мой пояс?

– Понятия не имею. Вероятно, там же, где мои подвязки. Поглядите под диваном… о, да

вот же они.

Уилл вздрогнул и невольно отшатнулся, не осознавая, что вскидывает ладонь к губам. Эти

последние фразы, сказанные тем же небрежным тоном, что и предшествующим им спор,

словно выдернули его из тумана зачарованности, в которой он слушал этот разговор. Было

очень сложно счесть эти фразы двусмысленными – Уилл, всегда обладавший живым

воображением, мгновенно представил себе те единственно возможные обстоятельства, в

которых король Вальены мог оказаться без пояса, а сир Риверте – без подвязок… Если

только они не играли в мяч. В королевских покоях, после пышного бала, в четыре часа

утра.

– Помоги мне закрепить перевязь.

– Сию минуту, сир, – сказал Риверте таким тоном, словно делал своему монарху

чрезвычайно любезное одолжение. Король хмыкнул.

– Когда ты станешь старым и дряхлым и уйдёшь на покой по состоянию здоровья, я

произведу тебя в свои камергеры.

– Смею надеяться, сир, до этого счастливого дня я не доживу.

У Уилла пылали щёки. Он был до того растерян, ошарашен и смущён, что не разобрал

последних шутливых фраз, которыми обменялись король и Риверте, и лишь смутно

подумал, что, кажется, давешний спор ни одного из них не огорчил слишком сильно.

Похоже, они уже достаточно давно его вели, чтобы привыкнуть к твёрдой

непоколебимости оппонента. Но этот спор Уилла уже не занимал – он только и мог теперь

думать, что о поясе короля, о перевязи короля, о подвязках Риверте, о руках Риверте, с

лёгким изяществом скользящих по плечам и спине короля Рикардо, по мускулистым

лопаткам, проверяя, надёжно ли закреплена перевязь, задевая кончиками пальцев бугорки

позвоночника…

Дверь, занавешенная тяжёлой гардиной, распахнулась, и в глаза Уиллу ударил свет – такой

яркий, что он ослеп на миг, прежде чем понял, что в руке у стоящего перед ним мужчины

всего лишь небольшой канделябр с двумя тонкими свечами в нём.

– Сир Норан, – улыбаясь, сказал император Вальены. – Простите, что заставил вас

дожидаться. Идёмте.

Не чуя под собой ног, не слыша ничего, кроме барабанного боя собственного сердца, и

видя только широкую королевскую спину, обтянутую пурпурным камзолом, Уилл шагнул

следом за королём в маленький тёмный будуар. За будуаром была гостиная, которую при

должной сноровке можно было использовать как спальню, благо широкий удобный диван,

занимавший почти половину всего пространства, вполне к этому располагал. Кроме

дивана, здесь были ещё стол с початой бутылкой вина и два кресла. Уилл остановился за

спинкой одного из них, с трудом удерживаясь от желания вцепиться в эту спинку обеими

руками.

Король Рикардо то ли заметил его невольный жест, то ли просто вдруг счёл уместным

оказать королевскую милость.

– Садитесь, сир Норан. К сожалению, я не могу даровать вам права сидеть в моём

присутствии официально – по древней вальенской традиции, этого права наши подданные

удостаиваются лишь за особые личные заслуги. Но я пригласил вас сюда нарочно, чтобы

мы могли побеседовать в неформальной обстановке, потому садитесь, не робейте.

– Только после вашего величества, – сказал Уилл. Во рту было сухо, но, к его облегчению,

голос прозвучал ровно и с достаточной учтивостью – что ни говори, сдержанное

хиллэсское воспитание порой оказывало ему добрую услугу.

– А. Да. Конечно, – король улыбнулся и опустился в кресло, стоявшее ближе к дивану, и

приглашающе кивнул Уиллу на другое, напротив себя.

Уилл сел так осторожно, словно всерьёз опасался запрятанной в сидении иглы с ядом.

Король Рикардо неотрывно следил за ним, откинувшись на спинку и непринуждённо

положив на подлокотники свои длинные гибкие руки. Он снял мантию, в которой Уилл

видел его в зале, и теперь казался мельче и ниже ростом. Однако спокойное, сдержанное

величие из его черт никуда не делось, и немыслимым образом оно казалось тем ощутимее,