Александра (СИ) - Туманова Анна. Страница 24

А перед глазами мгновенно возникло недавнее прошлое. Кухня. Запах нашатыря. И лицо Саши, в котором не было ни кровиночки.

Уже потом Алекс рассказал ему о неожиданном обмороке девушки, а, в тот момент, Глеб сорвался на Александру из-за боли, которую ощутил при взгляде на нее. Ну, не мог он понять, почему так остро реагирует на свою прислугу! Его раздражало чувство беспомощности перед этой девочкой, пугала зависимость, в которую он впал, убивали ее манящие губы и рвущие душу глазищи.

Глеб вспомнил, как больно защемило сердце, когда, войдя в дом с повисшей на нем Алиной, он увидел бледное, исхудавшее лицо Александры. Что-то внутри дернулось, заставляя схватить девушку в охапку и прижать к себе, но он со злостью подавил этот неуместный порыв и, наказывая зарвавшуюся, как ему показалось, прислугу, специально подхватил на руки Алину, назвав ее своей невестой.

При этом удовлетворенно отметив, как потухли васильковые глаза, маскируя мелькнувшую в них искорку обиды. Внутри у него все ликовало — он смог поставить наглую выскочку на место! Он сделал это! И, в тот же момент, зверь глухо застонал от боли… Волк, в отличие от человека, чувствовал, кем приходится ему скромная домработница и пытался достучаться до Глеба.

Увы… Мужчина не верил своему второму я, гордо растаптывая презренную слабость по отношению к синеглазому искушению и радуясь свободе от унизительной зависимости. Слепец…

Глеб до сих пор прекрасно помнил свою злобу и ревность, при попытках Константина флиртовать с Сашей. Оборскому хотелось растерзать соперника, вцепиться ему в горло, почувствовать вкус его крови… и наказать дерзкую девчонку, посмевшую улыбаться чужому мужчине. Никогда прежде Глеб не испытывал подобных низменных чувств. Его животная сущность еще ни разу не проявляла себя столь сильно. Мужчина всегда ценил умение владеть собой, невзирая ни на что и редко прибегал к силе оборотня. А теперь…

Он сдержал гнев по отношению к Косте, а вот на Саше отыгрался по полной, избив ее обидными словами, унизив, заставив почувствовать себя ничтожеством. Не сумев понять, почему не испытал от этого должного удовлетворения, и почему внутри поселилась тупая, ноющая боль.

С тех пор, Глеб не находил себе покоя. Александра не обращала на хозяина внимания, обдавая холодным, равнодушным взглядом, а Оборского снедала ревность. Он мучился от понимания, что у нее в городе, наверняка, есть мужчина, который владеет ее телом, ее мыслями, ее душой…

«Моя» — кричал волк, а Глеб не слышал, ослепленный гордыней и уязвленным самолюбием. Еще бы — его отвергла какая-то безродная девчонка!

А потом, была та страшная ночь…

Он не мог понять, что подтолкнуло его приехать в усадьбу. Помнил, как прощался с Костей, собираясь ехать к его сестре, помнил, как садился за руль, думая об Алине, только вот, очнулся, почему-то, около своего загородного дома.

А там, увидев Сашу, задохнулся от сладкого дурмана, утонул в испуганных васильковых глазах, подался вперед, желая прильнуть к ее полуоткрытым губам, и внезапно, увидев ужас и отвращение в ставших холодными синих озерах, вспомнил, что у нее есть любовник, которому дозволено прикасаться к этому манящему телу, обладать им, наслаждаться близостью… При мысли о неизвестном сопернике, красная пелена накрыла сознание Оборского. В голове всплыли слова — «Вас никак не касается моя личная жизнь», и Глеб потерял рассудок.

Он схватил девушку и понес наверх, в спальню… «Моя! — отзывалось в мозгу. — Подчинить, подмять, заставить…» И он впивался в беззащитное тело, ломал его, подстраивал под себя, а на финальном аккорде, зверь вырвался, отобрав у него власть, и отчаянно заклеймил свою пару.

Глеб помнил потрясение, охватившее его после пробуждения. Он растерзал хрупкую, нежную девушку. Невинную и невиновную ни в чем. Грубо взял ее девственность, превратив первую для Александры ночь с мужчиной в кошмар. Ужас от содеянного до сих пор отзывался внутри лютой стужей.

Оборский снова и снова видел перед собой бредящую Сашу, шепчущую — 'пожалуйста, не надо', и ненависть к самому себе захлестывала и уничтожала его. Мужчина погружался в мучительные воспоминания, и ему казалось, что он, словно наяву, слышит стоны своей любимой. Страшное это слово — любимая. Страшное в своей неизбежности и невозможности.

Спустя какое-то время, Глеб понял, что жалобный стон — не плод его воображения. Он, действительно, раздается из комнаты Александры.

Мужчина сорвался с места и кинулся к Саше, столкнувшись возле ее спальни с Алексом. Они почти одновременно влетели в комнату, чуть не снеся дверь с петель, и огляделись.

Девушка, раскинувшись, лежала на кровати. Она часто и прерывисто дышала, ее руки судорожно вздрагивали, и мучительный стон срывался с сухих, потрескавшихся губ.

Да, состояние Александры было гораздо хуже, чем можно было ожидать…

Глеб с отчаянием посмотрел на друга.

— Я не могу, — еле слышно пробормотал он.

— Это единственный выход, — пожал плечами Алекс.

Саша горела. Она чувствовала, как раскаленная лава разливается по ее телу, забирая дыхание, затапливая сознание и подбираясь прямо к сердцу.

Ей было больно. Девушка не знала, сколько минут или часов огонь пожирает ее. Она попыталась открыть глаза, но не смогла — веки налились тяжестью, дыхание с хрипом вырывалось из груди, губы пересохли и с трудом прошептали: — 'Воды… пожалуйста…' Но никто не пришел на ее еле слышный зов. И пытка все длилась и длилась…

А потом, Саша ощутила, как прохлада коснулась ее лба, опустилась ниже и стала распространяться по всему телу, забирая жар и боль. Девушка глубоко вздохнула. Восхитительное чувство наполняло ее изнутри, покачивая на волнах, унимая страхи и обещая защиту. Странная сила заполнила Сашу, подчинила своему ритму, заставила принять себя… Девушка потерялась в ощущениях, рассыпавшись мириадами восхитительных частиц, и почувствовала себя обновленной и легкой.

Открыв глаза, Александра наткнулась на внимательный взгляд Оборского.

— Прости, но это единственное, что могло тебе помочь, — виновато обронил мужчина.

Саша, в первый момент, испугалась, увидев так близко обнаженного оборотня, но ее тело помнило пережитое блаженство и подвело свою хозяйку, не желая отодвигаться от Глеба. Оборский, затаив дыхание, смотрел на Александру. Он видел, как в ее глазах туман наслаждения постепенно уступает место рассудку и, на смену томной неге, приходят страх и ненависть. Заметив попытку девушки отодвинуться, Глеб, одним плавным движением, поднялся с кровати и натянул джинсы.

— Прости, — прошептал мужчина и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Саша осталась одна. В ее душе царил хаос. То, что произошло… Александра не могла поверить, что позволила Оборскому прикоснуться к себе. После всего, что он сделал… Как она допустила подобное?! Почему ее тело откликнулось на ласки мужчины?! Саша заплакала от собственного бессилия. Внутри царил полный раздрай. Она презирала себя, боялась Глеба и, в то же время, не могла забыть те чувства, которые испытала рядом с ним. Александра долго не могла успокоиться. Двойственность собственных ощущений мучила ее, заставляя стыдиться непослушного тела и искать объяснений своему поведению. Неужели, она настолько испорчена? Неужели, у нее нет ни капли гордости? Или это такая больная любовь? Нет, не может быть! К Оборскому у нее нет никакой любви, только ненависть и злость. Или не только?

Саша совсем запуталась. Ее рассуждения не приводили ни к чему. Вся оборона рушилась, как карточный домик, и девушка не знала, как относиться к произошедшему. Глеб — единственный виновник всех ее бед, и он же — единственная возможность от них избавиться. Парадокс.

Александра прикрыла глаза и попыталась ни о чем не думать. Тело, еще не остывшее от пережитого, медленно погружалось в дрему, уставшее, легкое, даже какое-то невесомое…

Сознание постепенно уплывало, оставляя на поверхности ленивые, неповоротливые мысли. Они неторопливо текли по кругу, и Саша почти не прислушивалась к ним. Потом. Все потом… Каждая клеточка измученного тела сейчас испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение — боль отступила и больше не возвращается.