Переселенец - Шаргородский Григорий Константинович. Страница 39

Думаете, меня это обрадовало? Фигушки. Чем больше я узнавал секретов, тем больше было шансов на то, что меня законопатят в камень до скончания века.

Осмотревшись вокруг, я увидел, что подобная мысль посетила и остальных. Даже Ургена проняло.

Вот так вот, дорогой профессор, включаем мозг. Я постарался донести эту мысль до Ургена посредством выразительного взгляда, но увидел в его водянистых глазах только страх.

Ладно, он еще созреет, может быть.

Какой-то дискомфорт заставил меня посмотреть вниз. В принципе стараниями Яны я был почти полностью одет, но кое-чего не хватало. Девушка, поддавшись влиянию момента, так и застыла в своем не очень скромном одеянии, сжимая в руках генеральские сапоги. Мы с графом синхронно посмотрели на хтарку. Сначала она дернулась, словно намереваясь обувать меня лично, но затем в слегка раскосые глаза вернулся опасный огонек, и в меня довольно грубо ткнули кожаными сапогами.

Граф усмехнулся, но эта улыбка прожила недолго, впрочем, как и всегда.

– Так, с Ваном пойдет Лован. Присутствие рядом с генералом центуриона будет выглядеть закономерно. Карн и Яна, отвезете Ургена на наш постоялый двор и будете ждать указаний. Теперь основная задача. Ван, отправишься к императору и узнаешь, что за армия должна напасть на княжество. Постарайся не испортить всего плана. И обязательно выбей грамоту с полномочиями. Да, еще ты узнал, что именно нужно этим проклятым нелюдям от Сатара?

– Нет, упоминалось что-то о недрах, но подробностей дари не знал. Думаю, что его предводитель тоже, – ответил я, мысленно предположив, что нужными сведениями мог обладать «забинтованный» маг дари, но они были уничтожены вместе с мозгом этого монстра.

Граф рассеянно кивнул и, удрученный какими-то размышлениями, вышел из комнаты. Я же присел на кровать и, стараясь натянуть сапоги, параллельно ковырялся в памяти генерала, стараясь «вспомнить» все, что может понадобиться в ближайшее время.

Обуться самому так и не получилось, и хтарка, презрительно фыркнув, все же помогла.

– Ты, дочка, не фыркай или решила, что до старости не доживешь и не познаешь всех прелестей этого дела?

– Может, и доживу, но обуться тебе мешает не старость, а пузо.

– Это не пузо, а комок нервов, – вспомнил я фразу из старого советского фильма.

Здесь эта шутка была неизвестна, поэтому Яна прыснула в ладошку, Карн заржал, как стоялый жеребец, Лован просто улыбнулся, а профессор, как обычно, где-то витал и ничего не понял.

Как оказалось, Яна еще не успокоилась и, когда помогала подняться старческому телу, тесно прижалась, прерывисто дыша мне прямо в лицо.

А генерал действительно еще тот ходок. Тело отреагировало правильно – именно так, как хотела хтарка, но я-то уже привык к выходкам этой особы, так что моего смущения она не дождется.

– Солнышко, мне тоже невтерпеж, но надо работать. Хотя, если попросить, ребята могут подождать пару минут за дверью – на большее меня все равно уже не хватит. Извини.

Смех Карна перешел в корчи, Лован нахмурился, а хтарка – вот чудеса – покраснела. Хорошо хоть смуглая кожа скрывала последствия ее замешательства.

Несмотря на старость генерала, этот боров имел крепкие руки и далеко не старческую хватку. Решившая повторить свои агрессивные действия ручка хтарки была перехвачена на полпути, но не грубо.

– Ладно, девонька, у нас, как всегда, ничья. Надо работать, граф ждать не будет.

Яна моментально успокоилась и отступила назад. Карн резко оборвал хохот.

Блин, да что же тут у вас творится, если даже такие отморозки поджимают хвосты при упоминании начальника княжеской охранки. Кажется, я чего-то недопонимаю. Стараясь сменить тему, задал вопрос кронайцу:

– Карн, Омаров нашли?

– Да, на соседнем острове, – небрежно отмахнулся моряк. – Вся семейка дружно повисла на рее.

Да уж, сменил тему.

Память генерала подсказала направление дальнейших действий, и при выходе из номера я сразу повернул направо. За мной последовал только Лован.

Это действительно был бордель, причем не самый дорогой – генерал оказался довольно жадным человеком, к тому же не обладал утонченным вкусом. Он любил, чтобы женщины были покрупнее. Какие уж там «дома граций» – так здесь называли дорогие пансионы для доступных девиц.

Из-за закрытых дверей доносились довольно характерные звуки. Одна комната была даже открыта, но смотреть на все это безобразие как-то не хотелось. Интонации, с которыми мадам рассказывала генералу о новой девочке-хтарке, говорили о том, что остальные девицы здесь явно даже не второго сорта.

В гостиной генерала ожидал крепкого сложения ветеран. Украшенное сеткой шрамов смуглое и грубое лицо с крупными чертами, короткий ежик волос и колючие глаза – в общем, стандартный набор старого вояки. Внимание привлекала только его одежда.

Когда я впервые увидел Лована и узнал его звание, у меня сразу сложился образ римского воина, тем более что здесь даже воинские подразделения назывались легионами. Так что я подспудно ожидал какой-то туники, сандалий и пластинчатого доспеха с гривастым шлемом. Туники не было, так же как и римского доспеха с характерным шлемом. Точнее, все было, но не в римском стиле. Да и такие слова, как «генерал», «легион» и прочие, я переводил для себя чисто автоматически, а по-настоящему они звучали немного по-другому. Только «центурион» произносился почти так же.

На легионере были довольно просторные матерчатые штаны и короткие, ниже колен сапоги – явно не кавалерист. Его туловище закрывала кожаная куртка без карманов и пояса, что явно подразумевало еще броню и боевой пояс с кучей опасного железа на нем.

Ординарец генерала по имени Дархат был десятником, об этом говорила и память, вместе с татуировкой на скуле и высоко обритом виске, а также пришитая к куртке стилизованная серебряная стрела. Будь у Лована своя форма – на ней красовались бы три таких знака.

– Что-то вы рано, генерал, – осведомился Дархат и вскочил с диванчика, параллельно спихнув с колен плохо одетую толстушку. – А это кто?

Конечно, можно было бы ничего не объяснять, но легионер был с генералом уже десять лет, да и ревнивое выражение на его лице обещало вызванные любопытством неприятности.

– Это Лован, я встретил его в коридоре. У парня проблемы, так что теперь он будет работать с тобой.

Тон был выбран правильно – если у брата-легионера проблемы, то конечно же надо помогать, а генерал, отец всем воякам, и его поступки самые что ни на есть правильные. Даже кольнуло раскаяние за то, что лишаю неплохого человека не только жизни, но и свободы последних дней.

– Привет, брат, в каком легионе служил? – шагнул к Ловану Дархат, протягивая кулак для приветствия.

Центурион коротко ткнул своим кулаком в кулак десятника, а вот ответить за него пришлось мне.

– Немой он. И вообще что-то ты разболтался. Поехали отсюда.

Все нормально – генерал должен быть не только справедливым, но и строгим. Дархат подобрался и быстро зашагал в сторону выхода, подавая нам пример к действию.

Пришло время покинуть это «веселое» место, несмотря на явное разочарование подружки десятника и дородной мадам, так и не успевшей перехватить меня у дверей.

У крыльца нас ожидала небольшая карета в две лошадиные силы. Подтверждая простоту генеральской жизни, десятник уселся на козлы, даже не попытавшись открыть дверцу для такой важной персоны, как имперский генерал. Так что мы с Лованом тоже чиниться не стали и полезли в карету.

Интересно, как такой простой парень, как генерал, умудрился стать другом императора?

Память старика тут же рассказала эту удивительную историю. Старческий склероз не стер этих воспоминаний, потому что генерал часто любил обновлять их и погружаться в былые деньки, сделавшие простого сына центуриона генералом и бароном.

А все было так – весенний вечер, довольно неспокойный квартал столицы и молодой легионер, шагавший от одного кабака к другому. В программе вечера был еще бордель – дни отпуска так коротки, – так что пока он относительно трезв… Его внимание неожиданно привлекла возня в темном переулке. Кляня себя за любопытство, Рольд подошел ближе и увидел карету, в которую люди в темных одеяниях заталкивали кого-то в светлом плаще. Все выглядело как похищение дамы. Кстати, в дальнейшем о догадке насчет дамы будущий генерал не говорил никогда и никому, даже сам старался не вспоминать.