Дни крови и света - Тейлор Лэйни. Страница 23

Шеста тряхнула ее за плечо.

— Эмилион, потом Хвит. Нам нужно армию сотворить.

Кэроу обрадовалась предлогу бросить свой замысел и позволила себя увести.

Hyp продолжала делать больной повязки и отвары. Через два дня Саразал начала осторожно ступать на раненую ногу, но Раф нес ее во время переходов. Груз ответственности за жизнь сестры больше не давил на Свеву. Саразал поправится, они обязательно вернутся домой, чуть позже… Не хотелось идти в противоположную от родных краев сторону, однако выбора не оставалось: слишком много серафимов встало на пути между ними и домом.

«Мама, у нас все хорошо. Мы живы», — настойчиво повторяла про себя Свева, словно посылая мысли через всю страну, как листья по ветру. Мама поймет, что они целы и невредимы. Не может быть, чтобы в деревне перестали ждать их возвращения.

«Ангелы пощадили нас». Свева пританцовывала от радости. Они спасены, это чудо, она будто родилась заново: чуть не попрощалась с жизнью и вновь ее обрела.

«Мама, если встретишь ангела с огненными глазами и рядом с ним другого, с болотной лилией на груди, не убивай их, пожалуйста!»

Стадо шло на юг, к горам, в надежде там укрыться. К ним присоединилась пара гарткоров. Других беглецов, встреченных по пути, подбадривали, но с собой не брали: большую группу путников легко выследить. Абсолютной безопасности никто не ждал, беглецы скрывались под кронами деревьев или выходили в путь ночью, когда огненные крылья серафимов выдавали присутствие преследователей.

Свева с радостью возила малышку Лель и старалась держаться поближе к Рафу, чтобы не терять из виду Саразал.

Они медленно взбирались по очередному склону.

— Ох, мне так хочется пробежаться, — шепнула ей сестра.

— И мне, — вздохнула Свева.

С вершины холма открылся Заповедный предел: горам не было ни конца ни края, заснеженные вершины сливались с облаками.

— Как же хорошо быть живыми! — воскликнула Свева.

Патрули серафимов возвращались ни с чем: обитателей на обширных диких землях оставалось все меньше.

— Их предупреждают, — уверенно заявила Калла, когда отряд обнаружил еще одну брошенную деревню.

Большие селения встречались редко, хутора опустели. На привалах солдаты по-прежнему начищали мечи, но скорее по привычке, чем из необходимости — убивать было некого. Настойчиво распространялись слухи о призраках. Некоторые винили сбежавших рабов, но жалкой горстке беглецов не хватило бы ни храбрости, ни скорости: расстояния были слишком велики. Наиболее вероятным объяснением оставались повстанцы, предупреждавшие жителей о приближении карательных отрядов, но доказательств у ангелов не было.

— Где они прячутся? — возмущался боец Второго легиона. — Трусы!

Акива думал о том же. Где же повстанцы? Почему их не видно? Он-то знал, что всех предупреждали не они.

По ночам, пока все спали, он становился невидимым и летел в ту сторону, куда их отряд собирался отправиться наутро. Обнаружив деревню или хутор, Акива ненадолго показывался жителям. Испуганным до полусмерти обитателям хватало здравомыслия собрать пожитки и бежать.

Так он старался спасти врага — семью за семьей, хутор за хутором. Может, кто-нибудь из химер доберется до Заповедных гор. Акива понимал, что этого мало, но его силы были на исходе. Он не знал, чем еще помочь. Он воин, для него пощадить одних значило предать других. Все изменилось в одну ночь. Послание повстанцев, доставленное на бесшумных темных крыльях, так взбесило Иорама, что никакой надежды остановить кровопролитие не осталось.

«У нас один господин: или жизнь, или смерть», — говорил Бримстоун, но в дни крови и ненависти выбор был слишком большой роскошью.

Всем правила смерть.

33

Живые Тени

В Тизалине, в гарнизоне серафимов — не в дебрях бывших свободных земель, а в самом сердце Империи, рядом со столицей, — часовой забеспокоился, не заметив в лагере ни малейшего движения после восхода солнца. Ни звука, ни шороха в казармах, где спит сотня солдат, приученных вставать с первым проблеском рассвета. В гарнизоне стояла могильная тишина. Такого не могло быть. Тихо бывало только ночью. Где разговоры, где дым из очага, где звон первых ударов клинка о клинок на полигоне?

Смена почему-то задерживалась, но часовой не мог покинуть пост. Страх пригвоздил его к месту. Плескали волны, поднималось солнце — а в лагере все замерло. Казалось, весь мир заснул вечным сном, остался бодрствовать только боец на караульной башне. Заметив появление падальщиков, часовой сбросил оцепенение и ринулся в казармы, где на койках вечным сном спали его товарищи.

Сотня аккуратно перерезанных глоток, сотня кровавых улыбок. На стене кровью выведено новое послание: «СМЕРТЬ АНГЕЛАМ».

Это был отклик на гневные призывы императора, веками провозглашаемые с Башни Завоеваний и с младенчества внушаемые всем серафимам — и штатским, и военным: «Смерть тварям».

Часовому лучше бы дезертировать: его ждала виселица, хотя он честно выполнил свой долг.

Тизалин — основной невольничий порт Империи. До столицы — день пешего пути, час ангельского полета. Хорошо укрепленный город охраняли солдаты местного гарнизона. Часовой боялся, что они тоже погибли. Завидев однополчан на крепостном валу, он с облегчением воскликнул:

— Слава божественным звездам! Утройте стражу. Они живы. Они вернулись и убили всех наших.

Спешно послали за командиром. Тем временем солдат отошел от потрясения, перестал дрожать и заикаться.

— Я не спал, сэр, клянусь вам, — доложил он.

— А кто говорит, что ты спал? Что случилось? Ты весь в крови.

— Я никогда не сплю на посту. Они живы. Иначе я бы заметил…

— Что ты несешь?! Кого убили? Кто живой?

— Всех наших убили, сэр. Я не сомкнул глаз! На такое способны только Живые Тени. Они вернулись!

34

Празднование

Кэроу многое делает хорошо, но водит машину отвратительно, и прав у нее пока нет: не доросла еще. Забавно. Неизвестно, как в Марокко, а в Европе водить можно только с восемнадцати, и ей остался месяц, если, конечно, не брать в расчет суммарный возраст. «Может, стоит признаться, что она гораздо старше, а это юное тело — второе по счету?»

Кэроу тряслась за рулем старенького пикапа, направляясь в город за едой и материалами. На этот раз она специально свернула с дороги на кочки. «Ага, вот эта будет побольше». Синий грузовичок угрожающе накренился — того и гляди, перевернется — и тут же что есть силы грохнулся на все четыре колеса. Кэроу подскочила, стукнувшись о потолок кабины.

«Ой!»

— Извини, — сладким голосом пропела она в сторону крытого фургона, где пряталась Шеста.

«А вот и еще одна», — злорадно ухмыльнулась Кэроу.

Перед отъездом она объясняла Тьяго, что если бы хотела сбежать, то давно бы уже сбежала.

— Мне не нужна надзирательница!

— Никакая она не надзирательница, — с приторной нежностью произнес Волк, пристально глядя на Кэроу. — Мне будет очень тревожно, если ты уедешь одна. Если с тобой что-то случится, я этого не переживу.

«Я этого не переживу». Мерзость!

Конечно, могло быть и хуже… Например, если бы Тьяго поехал с ней сам. Он поначалу порывался, и Кэроу это стоило многих неприятных переживаний, но в итоге предпочел остаться в касбе, дожидаться возвращения Живых Теней.

— Купи что-нибудь особенное. Мы сегодня празднуем.

Кэроу передернуло.

— Что празднуем?

Тьяго указал на свое знамя и улыбнулся.

«Победа и возмездие».

Конечно.

Что же привезти на празднование победы и возмездия? Выпивку? В Марокко спиртного не найдешь; вот и хорошо. Солдат лучше не поить.