Из праха восставшие - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 21

— Мы будем запускать воздушных змеев! Пошли смотреть!

— Нет, — покачал головой Эйнар. — Там меня самого увидят.

— А ты можешь спрятаться и смотреть из леса. Мы очень хотим, чтобы ты посмотрел.

— На воздушных змеев?

— Мы сами их придумали и сделали, мы знали, как их делать.

— И откуда ж вы это знали?

— Так ты же наш папа — вот откуда!

Эйнар снова обвел их глазами.

— Так это что, соревнование воздушных змеев?

— Да!

— И я победю, — пропищала девочка.

— Нет, я! — наперебой завопили мальчишки. — Я! Я!

— Боже! — Дядюшка Эйнар высоко подпрыгнул и забарабанил крыльями. — Дети, дети, ну как же я вас всех люблю!

— Что с тобой? — испуганно попятились дети.

— Ни-че-го, — пропел Эйнар, расправляя крылья во всю их необъятную ширину. Бах! Он с размаху их сдвинул, и дети повалились на землю от мощного толчка воздуха. — Я придумал! Я придумал! Я вновь свободен! Свободен! Как пушинка на ветру! Как облачко в небе! Брунилла! Брунилла! — Из окна высунулась голова недоумевавшей Бруниллы. — Слушай! Теперь мне не нужно ночи! Я буду летать в любое время. Каждый день, и никто не догадается, никто меня не подстрелит, и я… Господи, да зачем же я трачу время попусту! Смотрите!

На глазах у потрясенной семьи он оторвал у одного из змеев многоцветный хвост и привязал его к своему поясу, схватил клубок бечевки, зажал ее конец зубами, вернул клубок детям и взмыл в небо.

По полям и лугам бежали сыны его и дочка, с визгом и хохотом спотыкаясь и передавая друг другу клубок и все дальше отпуская бечевку в ярко-голубую высь, а Брунилла стояла на крыльце и смеялась и махала им рукой, понимая, что теперь вся ее семья будет бегать и летать свободно и счастливо.

А дети взбежали на Змеевую гору и гордо встали там с клубком в руках, дергая по очереди бечевку и водя ею из стороны в сторону, дергая и водя.

Тем временем на гору сбежались дети со всего поселка, чтобы запускать по ветру своих маленьких воздушных змеев, и вдруг увидели огромного зеленого змея, который то плавно парил, то взмывал к небу, то стремглав бросался вниз, и тогда они закричали:

— Ой, ой, какой змей! Ну! Вот мне бы такой! Какой громадный змей! Где вы его взяли?!

— Это наш папа сделал! — гордо ответили два прекрасных сына и прелестная дочка и дернули бечевку; легко повинуясь их детским рукам, глухо гудящий змей начертал на облаке исполинский восклицательный знак!

Глава 16

Шепоты шепчущихся

Потребности были многочисленны, их проявления — многообразны. Одни из них были из плоти и крови, в то время, как другие едва ощущались, как некое настроение, разлитое в воздухе, одни чем-то напоминали облака, другие напоминали ветер, третьи — ночь, и все они нуждались в крове, под которым укрыться, в месте, где уместиться, для чего были пригодны и винные погреба, и чердаки, и каменные статуи на веранде Дома. А некоторые нужды проявлялись исключительно в виде шепота, и нужно было очень прислушаться, чтобы их услышать.

И вот что шептали шептуны: — Затаись. Не шевелись. Молчи. Не поднимай головы. Не слушай крики пушек, потому что они кричат о гибели и смерти, смерти полной, окончательной, без появления духов и призраков. Они говорят нам, легионам воскресших, не «да», а «нет», жуткое «нет», от которого летучая мышь теряет на лету крылья и падает на землю жалкой кургузой тушкой, у волка подламываются лапы, а все гробы покрываются инеем Вечности, сквозь который не пробьется на волю ни одно Семейное дыхание… Затаитесь, о, затаитесь в огромном Доме; спите, проникая стуком своих сердец сквозь половицы. Затаитесь, о, затаитесь и храните молчание. Спрячьтесь. Ждите. Ждите.

Глава 17

Фивейский голос

— Я был, — сказал он, — побочным отпрыском петель крепостной стены великих Фив. Вы спросите, что значит «побочным отпрыском», при чем здесь петли? В стене Фив были огромные ворота, понимаете?

Все сидящие за столом нетерпеливо закивали: да, да, не тяни.

— Ну так вот, — сказал клочок тумана внутри прозрачного облачка пара внутри мимолетного отблеска тени, — когда была воздвигнута эти стена, когда были вытесаны из огромных бревен двойные для нее ворота, тогда и была изобретена первая в мире петля для подвески ворот таким образом, чтобы они легко открывались. А открывали их часто, чтобы пропускать толпы людей, желавших поклониться Изиде и Озирису, Бубастис и Ра. Но в те времена верховные жрецы не изощрились еще в магических трюках, не осознали еще, что богам нужны голоса или хотя бы воскурения, чтобы в клубах и завитках плывущего к небу дыма можно было читать знамения. Воскурения появились позже. А пока жрецы ничего этого еще не знали, но голоса были нужны. Таким голосом стал я.

— Да? — заинтересовалась Семья. — Как?

— Они изобрели петлю, выкованную из бронзы, металла вечности, но не изобрели еще смазку, чтобы петля поворачивалась бесшумно. А потому, когда распахнулись огромные фивейские врата, родился я. Очень слаб был сперва мой голос, еле слышный взвизг, скрип, но вскоре он окреп и начал звучно возвещать волю богов. Мною говорили тайные, невидимые Ра и Бубастис. Теперь мои слова, мои скрипы и скрежеты интересовали жрецов и молящихся ничуть не меньше, чем золотые маски.

— Я никогда об этом не думал, — вскинул глаза Тимоти.

— Думай, — сказал голос фивейских петель, затерявшихся в трехтысячелетней тьме.

— Продолжай, — поторопила его Семья.

— И видя, — сказал голос, — как напряженно вслушиваются богомольцы в мои таинственные, нуждающиеся в толковании вердикты, никто не стал смазывать бронзовые крюки; вместо этого был назначен верховный жрец, толковавший малейшее поскрипывание петель как намек Озириса, совет Бубастис, одобрение бога Солнца.

Бесплотная сущность помедлила и продемонстрировала несколько образчиков скрипа и пения проворачивающихся петель. Это звучало как истинная музыка.

— Родившись, я никогда уже не умирал. Почти умирал, но не совсем. И сколько бы люди ни умащивали маслами свои двери и ворота, всегда оставалась хоть одна петля, куда я вселялся на ночь, на год, на век человеческий. И вот я пересек континенты, со своим древним языком и сокровищницей своих знаний, чтобы стать здесь, у вас, представителем всех открываний и закрываний, происходящих в этом огромном мире. Не смазывайте мои упоры ни коровьим маслом, ни оливковым, ни свиным жиром, ни бараньим.

Его мягкий смех поддержали все сидевшие за столом.

— Так как же мне вас записать? — спросил Тимоти.

— Как члена племени говорящих без воздуха и дыхания, самодостаточных рассказчиков дня и ночи.

— Повторите, пожалуйста.

— Негромкий голос, вопрошающий мертвых, стучащихся в райские врата: «За всю твою жизнь знал ли ты энтузиазм?». И если ответ «да», вас пускают на небеса, а если ответ «нет», вы низвергаетесь в геенну огненную.

— Чем больше я вас спрашиваю, тем длиннее ваши ответы.

— Запишите тогда «Фивейский глас».

Тимоти начал писать, но потом остановился и поднял голову:

— Глас или голос?

— Пусть будет «голос».

Глава 18

Спешите жить

Кто-то назовет мадемуазель Анжелину Маргариту странной, кто-то — необычной, кто-то — гротескной, кто-то — кошмарной, но в любом случае следует признать ее опрокинутую жизнь крайне загадочной.

Тимоти и узнал-то о ее существовании только через много месяцев после великой достопамятной Семейной Встречи.

Потому что она жила, или существовала, или, что будет еще ближе к истине, скрывалась на тенистом участке земли за великим Деревом, где стояли памятные камни с именами и датами, особо важными для Семьи. Даты относились к тому времени, когда испанская Армада разбилась у берегов Ирландии, что дало жизнь многим темноволосым мальчикам и еще более темноволосым девочкам. Имена восходили к счастливым временам инквизиции и крестоносцев — детей, радостно въезжавших в мусульманские склепы. Некоторые камни, большие прочих, напоминали о страданиях ведьм в Массачусетском городе. Все эти знаки были установлены по мере того, как Дом постепенно наполнялся жильцами. Что лежало под ними, было известно только маленькому грызуну и совсем уже крошечному арахниду.