В огне аргентинского танго - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 36

Был он пьяницей не буйным, куража не любил – переберет, поплачет по лошадкам своим, всех по именам помнил, расскажет сам себе про каждую да и спать ляжет. Но, бывало, пил по-черному, до помутнения.

А тут вдруг на хуторе новые хозяева объявились да лошадей завезли! Ох, вот уж он обрадовался! Два дня не пил, помылся, в нарядное оделся, да и пошел наниматься на работу! Да только погнали его – не нужен, говорят, такой конюх, своих имеем.

Так и смотрел Витяй на их коней издалека и слезой умывался. Подходить решался, когда на выгул в поле они выезжали, гладил, разговаривал, даже копыта смотрел. Его прогоняли, а он ворчал:

– Не будет толку от таких хозяев. Про коня ничего не знают, да и конюхов нерадивых держат.

А кому знать, как не ему. Как пророчил, так и случилось – никакого бизнеса и толка в разведении породистых лошадей у них не получилось.

Тут надо заметить, что есть такая категория людей, слава богу, малочисленная, которые мнят себя специалистами во множестве областей жизни. О чем ни заведи речь – все знают, во всем разбираются. Интернета начитаются, совета чьего-нибудь наслушаются, и вот уже смотри – специалист! А как до дела доходит, то всё «чьи-то козни» мешают, и гробится задумка на корню.

А у этих еще и деньги имелись на то, чтобы потешить себя очередным провальным проектом.

Ну да не суть.

Финансовые проблемы у них начались быстро, а вот продать добро свое они долго не могли – так и распродавали по лошадке в другие хозяйства, где люди с головой и делом дружили.

Когда Протасов подъехал к хутору заселяться, то с удивлением обнаружил возле ворот толпу митингующих селян.

– Что за собрание? – спросил Протасов, выйдя из машины.

– Да вот Витяй, алкаш такой! – выступила вперед здоровая, крепкая бабонька лет за пятьдесят. – Стащил у меня полмешка овса да и сюда побег, и в какой-то лаз в заборе пробрался, и там и спрятался, достать не можем!

– И зачем ему ваше добро? – поинтересовался Глеб, вытаскивая из бардачка машины связку ключей и подходя к воротам.

– А кто ж его, алкаша, знает! – возмущалась женщина и тут же попыталась восстановить относительную справедливость: – Нет, он у нас мужичок тихий, не из драчливых, никогда вреда аль ущерба не наносил. И уж не крал ничего ни у кого ни разу.

– Ну что ж, господа селяне, – отперев ворота, повернулся к людям Глеб, – я постараюсь с вашим товарищем разобраться. Как его зовут, кстати?

– Витяй. Ну, в смысле Виктор, – ответил невысокий мужичок и добавил зачем-то: – Крапивин.

– С Виктором Крапивиным, – кивнул Глеб.

И он вернулся к машине, сел за руль и медленно заехал через распахнутые ворота на участок, явно не приглашая митингующих в гости. Но они сами, пройдя следом за его джипом до гаража, затоптались там в нерешительности. Глеб тяжело вздохнул, вышел из машины, намереваясь попросить посторонних удалиться с его частных владений, и в этот момент какая-то непонятная фигура метнулась к нему из-за угла гаража.

– Я отработаю! Только овес не забирай! – закричал странный мужичок и ухватил Глеба за рукав.

Народ дружно ахнул от неожиданности, и только Протасов остался спокойным.

– Я так полагаю, что это и есть ваш Витяй, – заметил он, внимательно разглядывая виновника сельских волнений.

Невысокий, сухонький мужик в потертом заскорузлом тулупе и валенках, совершенно неопределенного возраста – могло быть и тридцать, а могло и все шестьдесят, явно крепко закладывавший долгие годы, смотрел на него умоляющими глазами, полными муки душевной и близкими слезами.

– Помрут они с голоду, на погибель их и бросили, фашисты энти! – прокричал мужичок и заплакал.

– Так, – строго распорядился Протасов и отцепил его пальцы от рукава своей куртки. – А теперь четко и ясно докладывай: кто помрет и кто кого бросил?

Из сбивчивой нервной речи конюха удалось разобрать, что прежние хозяева оставили в конюшне запертыми лошадку и коня. У лошади сильно повреждена правая передняя нога, видимо, верхом на ней кто-то неумелый пытался взять препятствие, да не смог управиться, вот она ударилась и разбила ногу, перелома нет, но рана глубокая, лечили ее неправильно, и сейчас она совсем плоха.

А у коня что-то с внутренностями, непонятно пока, смотреть надо, так он вообще лежит, спасать срочно требуется. За лечение надо было платить, и перевозка дорого стоит. Да даже на мясо чтобы сдать, надо было заказывать транспорт и оплачивать перевозку, к тому же лошадка породистая, достаточно молодая, ее могли бы на мясо и не взять, да еще и сообщить куда следует за такое обращение с животным. Вот они их и бросили! Закрыли в денниках и уехали! Нелюди! Сволочи!

Хорошо хоть он, Витяй, как сердцем почуял, ходил тут рядышком, да услышал, как она кричит, плачет! Они ж третий день без воды и корма! Так он пробрался, напоил и за едой вот отправился.

Народ заволновался осуждением, но Протасов быстро пресек это выездное заседание сельсовета:

– Значит, сделаем так, граждане, – распорядился он. – Ветеринар в селе есть?

– Есть, есть! – опередил всех Витяй, наполняясь надеждой. – Неплохой ветеринар, еще старой школы, Павел Николаевич.

– Очень хорошо, – кивнул Глеб, и вот тут-то он острым, наметанным глазом руководителя и выцепил из толпы Колю и обратился к нему: – Вы водить машину умеете?

– Умею, – кивнул тот.

– Вот вам ключи, – он протянул брелок с ключами мужику. – Берите мою машину и привезите сюда ветеринара, прямо к конюшням и подъезжайте. И пусть возьмет все необходимое, – он повернулся к людям, достал портмоне и поинтересовался у пострадавшей гражданки, сколько стоит этот мешок зерна.

– Так что ж я, нелюдь какой? – возмутилась женщина. – Раз там лошадки с голоду помирают, так что ж…

– Вот, – отсчитав несколько купюр, протянул он ей, – берите, этого хватит?

– Та конечно ж! – осталась при своем интересе гражданочка.

Людей он выставил, ветеринара дождался, и выяснилось, что лошадки очень плохи, обе. Совершенно неумелый уход, человеческая тупость и какое-то беспредельное бессердечие. Чтобы не дать погибнуть животным, пришлось с ними заниматься всю ночь. Вот Глеб, Павел Николаевич, Витяй и добровольный помощник Коля и провозились с ними. Спасая.

На следующее утро Витяй высказал Протасову две просьбы, предварительно выяснив:

– Ты, Максимыч, от лошадок-то избавляться не будешь?

– Сначала их надо выходить, а там посмотрим.

– Я выхожу! Ты только дозволь мне при них остаться, я не в ущерб тебе обойдусь, маманя мне еду носить станет, – смотрел беспокойно он в глаза Протасову.

– Зачем же маманя, – покачал головой Глеб. – Оставайся, конечно, только пить у меня нельзя.

– Не, это теперь не про меня, – пообещал Витяй. – Ты вот еще что, Глеб Максимыч, – и замялся перед просьбой, переступил с ноги на ногу. – Мне бы, что ли, баньку истопить. Помыться надо, чтобы дух водочный ушел, а то не любят лошади алкоголя, не признают за своего.

Вместо бани отправил его Протасов в собственную ванную. Где Витяй долго и старательно намывался, а Коле пришлось снова съездить в село и привезти для него из дома чистое белье и одежду.

Глеб же задал некоторые вопросы Коле и, узнав, что он с женой здесь работали и как их вчера ночью-то выгнали, тут же предложил приступить к работе у него.

– Вот так, – закончил рассказ Протасов, когда они вошли в дом.

– Это те самые лошадки? – спросила Лиза, покоренная его рассказом.

– Те самые, – помог он ей снять куртку. – Зорька сильно болела. Теперь прихрамывает, у нее воспаление надкостницы было, так запустили рану, но Витяй выходил, как с детьми с ними возился. Вообще-то ее зовут Заринда какая-то там какая, но Витяй сразу стал называть ее Зорькой, ну и мы за ним. А Малыш и был Малышом, он не породистый.

– А что с ним случилось?

– Отравился сорной травой, сено ему некачественное, плохое дали, а у лошадей очень нежные желудки.

– Чайку? – встретила их в кухне вопросом Вера.

– Как раз хотели попросить, – кивнул Глеб, – замерзли гулять.