В огне аргентинского танго - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 44

В среду после урока танцев к Лизе подошла директор Центра и сообщила, что в субботу ее занятия отменяются – состоится большая конференция, и зал будет занят. Лиза оповестила всех родителей и детей и призадумалась…

Протасов так и не звонил.

Лиза все думала и думала, и, побаиваясь того, что собирается делать, и все еще окончательно не решаясь, она договорилась с коллегами и ушла в пятницу сразу после обеда с работы.

Торопливо собрала сумку с вещами, сделала термос черного чая с медом, бутерброды сложила в контейнер, туда же – салфетки, и все поторапливала себя мысленно, отчаянно боясь передумать. Остановилась, села на диван и спросила вслух:

– Лиза, что ты творишь? Куда ты собралась, ты понимаешь?

Тишина в доме не ответила на эти важные вопросы.

– А если он тебя не ждет и уже не надо ему никаких твоих приездов? – помолчала и спросила самое важное: – А если он уже не сможет или не захочет выйти из своего состояния скорби и никто ему так и не будет нужен, кроме памяти об Алисе? Слишком затянулось это его состояние, ты же понимаешь.

Она вздохнула, решительно поднялась, прошлась по квартире, проверила все ли выключено-закрыто, взяла сумку, пакет с контейнером и термосом, и громко сообщила квартире:

– Тогда я оставлю его с Алисой и больше тревожить не стану! Но мне надо понять, есть ли у нас с ним шанс, есть ли у меня шанс или нет! Все, поехала!

Пятничные пробки на выезде из Москвы, тем более по весне, – отдельная грустная история, причем обязательная. Но Лиза стоически терпела, и хотя выехала намного раньше основного потока, все равно пришлось постоять. И сворачивала она с трассы на дорогу к селу уже в опускающейся темноте, а к хутору подъезжала – так совсем уж стемнело, к тому же и дождь вдруг полил, и ворота никто не спешил открывать на шум подъехавшей машины.

Лиза посигналила, подождала, но приветливые хозяева не появились и «добро пожаловать» не пожелали. Она еще раз посигналила, пять минут, десять – результат тот же. Конечно, она не взяла с собой в дорогу зонтик и выбралась из машины практически под проливной дождь и побежала к калитке в воротах.

И, понятное дело, та была закрыта – люди-то на хуторе адекватные живут, на ночь калитки закрывают. Лиза позвонила в звонок, потарабанила кулаками, покричала призывно, снова позвонила – тишина, словно все эвакуировались в теплые страны.

Лиза почувствовала, как по спине, под одеждой побежала струйка воды – значит, легкая курточка промокла! Э-э-эх, плохое слово!

Она вернулась в машину, промочив сиденье, и, чертыхаясь под нос, принялась сигналить светом фар и давя на клаксон. Ни на живых, ни на мертвых на этом хуторе ее цветомузыка действия не возымела и впечатления не произвела.

И тут, от отчаяния, что ли, она вспомнила, как Вера ей рассказывала, когда они ехали в Москву, что Протасов частенько пропадает в своей мастерской, что-то там делая, и не видит и не слышит вообще ничего, поэтому они все имеют ключи от калитки и от ворот, иначе можно на участок так и не попасть. А вот Витяй постоянно свой ключ забывает, так они для него специально в тайничке запасной держат, под кустом в коробочке такой, камнем приваленной. Если не знаешь, никогда не найдешь.

Лиза снова выскочила из машины, подбежала к тому кусту, присела на корточки… но головоломка была с сюрпризом – камней там лежало не меньше десяти – под третьим она нашарила шкатулку.

Достала ключ, замерзшими мокрыми скользкими пальцами не с первого раза попав в замочную скважину, отперла дверь и побежала к дому, по дороге отметив, что он стоит совершенно темный, еле светится только окно кухни, видимо, какой-то один ночной светильник оставили включенным.

Но двери на веранду и в дом были не заперты, и Лиза вошла, и оказалась в кромешной темноте прихожей.

– Эй! Живые есть? – громко прокричала она, нашаривая рукой выключатель на стене.

Гулкая тишина отозвалась на ее призыв, пролетев по всему дому придушенным эхом.

– Провалились они все, что ли, – проворчала она, скинула туфли и, оставляя мокрые следы на полу, пошла искать хоть кого-то.

Первым делом Лиза проверила кухню и спальную Протасова на втором этаже – никого! Спускаясь по лестнице со второго этажа, она вдруг услышала странный повторяющийся глухой звук издалека, пошла на звук и поняла, что он доносится из мастерской.

Протасов тысячу раз, наверное, думал позвонить Лизе и даже телефон в руках держал, чтобы набрать ее номер, но откладывал – нет. Она права, Москва далеко, у нее там своя жизнь, работа, детишки из Центра, что теперь ей мотаться к нему по выходным? И как долго? Да и нужен ли ей мужчина, отягощенный чувством вины, погрузившийся в скорбь и не желающий ничего менять в своей жизни? Она молодая, прекрасная, умная, великолепная женщина, что ей теперь с ним – похоронить себя заживо, на хутор к нему переселиться, что ли? Нет, никому такие жертвы не нужны, а ему особенно. И лучше вот так – отрезать один раз и прекратить навсегда, и все! Он и так себя корил за слабость, что позвонил, позвал… Не надо всего этого, не надо! И откладывал тяжелую трубку спутникового телефона.

Он обтачивал одну деталь, которую делал для инженера агрофирмы, и это монотонное занятие как нельзя лучше ограничивало возможность отвлекаться на другие действия – например, взять телефон и все же позвонить. Глеб боковым зрением вдруг заметил какое-то движение у двери, повернул голову и обалдел…

Пару мгновений он думал, что сошел с ума и у него уже видения начались: в дверном проеме стояла Лиза, словно материализовалась из его мыслей и раздумий! Но, тряхнув головой и переморгнув это видение, Глеб заметил, что она совершенно мокрая, словно на нее вылили пару ведер воды, и у нее шевелятся губы, как будто она что-то говорит ему.

Первое, он сообразил, что у него надеты наушники, и тут же скинул их, второе – работающий станок продолжал заглушать ее слова, и Глеб его быстро выключил.

– …на себе испытала, – услышал он конец фразы.

– Что? – переспросил он, до конца не придя в себя.

– Говорю, напророчила я в прошлый раз с фантазиями-то, и что чувствует несчастный путник в вашей глухомани, которому не посчастливилось выйти к вашему негостеприимному дому, испытала на себе.

– Лиза, господи, ты откуда взялась? – включился в действительность Протасов.

– Из Москвы на машине приехала, – объяснила она, и тут ее начало потряхивать ознобом от мокрой одежды. Перекинув вперед волосы, убранные в хвост, она принялась их отжимать и добавила: – Только замковые ворота закрыты на ночь, а стража спит и не открывает.

– Лизка, ты совершенно мокрая! – возмутился Глеб и ринулся к ней.

– Так дождь, господин! – оповестила она.

– Идем скорее, тебе надо согреться! – прижав к своему боку, потащил он ее за собой.

– Согреться – это мысль, еще бы хотелось и переодеться.

– Сейчас! – обнадежил Протасов.

Но потащил ее почему-то не в кухню, не к себе в спальню, и даже не в ванную, а почему-то в прихожую.

– Ты меня что, вытурить назад в Москву хочешь? – спросила растерянно Лиза.

– Не дождешься! – усмехнулся Протасов, принялся натягивать на нее какой-то совершенно невероятный брезентовый балахон типа плащ-палатки и подтолкнул к ней ее же туфли. – Одевай, они все равно уже мокрые, а нам тут немного пробежаться.

– Да куда ты меня тащишь? – возмутилась Лиза.

– В баню, куда же еще! – быстро натягивая на себя куртку, ответил он. – Ее сегодня раскочегарили, там как раз сейчас Коля с Верой и Витяй парятся, поэтому никто и не слышал, как ты подъехала.

Их появление в банном комплексе произвело фурор. Лизу срочно притащили в предбанник и принялись раздевать в четыре руки Глеб и Вера, потом затолкали в парилку, и Протасов, самолично принялся охаживать ее веником, заставлял переворачиваться и похлестывал от души. Потом вывел из парной, поставил под горячий душ и уж собрался натирать-намыливать, когда Лиза наконец опомнилась и решила перехватить инициативу.