Привет, любимая (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна. Страница 29

      Зарядили дожди. Мелкие, - как сквозь сито, - зябкие. Тоска давила сердце, сжимала в ледяном кулаке. Ничего не хотелось делать. Я и не делала ничего. Даже постель не убирала. Сидела у окна и смотрела на клумбу с помятыми Рыжим цветами. Они до конца не выправились, не отошли. Кривые, поломанные стебли лежали в мокрой траве, но все еще боролись со смертью. Вот и я так же.

      Тетка меня не трогала. Боялась. И жалела. Один раз заходила Светка. Тетя Нина ее не пустила. Я слышала, как они разговаривали на крылечке, прямо под дождем.

      - Так и сидит?

      - Так и сидит. И молчит, молчит. Не в себе она. Ты иди, Света, иди. Наделала ты уже дел. Иди. Не надо нам тебя.

      - Что, она? И не ест?

      Почему не ем? Ем. Правда, что придется и когда придется, но ем. Даже чай иногда пью. Только не понимаю, зачем есть, если не хочется? Все равно, и ем, и пью. Одеваюсь, умываюсь, причесываюсь. А еще думаю, думаю.

      Что-то не так получается в моей жизни. Почему? Я знаю, виновата сама. Но в чем? Если бы я могла предположить, как будет складываться моя жизнь, ни за что на свете не попросила бы тогда Рыжего поцеловать меня. Все с тех пор пошло наперекосяк. Что же не так я сделала? Разве я не любила его? Нет, так невозможно думать. Эти серые обои в белые ромбики - раздражают, выводят из себя. Эти часы, зеркало... Эта унылая неопрятная кровать... Тоска-то. Хуже тюрьмы. Зачем это я сама себя в комнате заперла? Вот дура-то...

      - Теть Нин, я пройдусь немного.

      Тетка доставала в сенях подойник со стены. Тянулась за ним на цыпочках - Мишка слишком высоко вбил гвоздь. Она вздрогнула. Подойник со звоном свалился на пол.

      - Ох, ну и напугала ты меня. Чего тебе?

      - Я пойду погулять.

      - Куда гулять? Дождь на дворе.

      - Да он мелкий. Я дождевик надену и сапоги.

      - Ну, пройдись, - она вздохнула, - Авось полегчает...

      Про Светкин визит ни словом не обмолвилась. Жалеет. Думает, все пройдет.

      Все пройдет? Смешно. Я надела сапоги, дождевик и вышла на улицу. На деревне никого. И здесь все серо, уныло. Ручьи прочерчивают кривые руслица в утоптанном песке дороги. Лужи - водохранилищами. Кусты согнули ветки под тяжестью намокших листьев, роняют в траву веские капли. До чего безрадостно! Пойти что ли в лес? На родник. Правда, там сейчас грязи - алла! Но ведь я осторожненько. А если и сверну себе шею, то так мне и надо!

      По грунтовой дороге идти было легко. Через поле, по стерне, тоже. А вот в лесу, на тропинке ноги то и дело разъезжались в разные стороны. Глина размокла, старалась ухватить за сапог или, наоборот, отталкивала. Вот здесь я закончила плести первый венок, и Мишка показал мне большой палец. Черт, чуть не упала! А вон там, ха-ха, в колдобине застряла "Ява", Рыжий свирепо матюгнулся и, ха-ха, так перепугался, вдруг я на его матюки внимание обратила? Ноги у меня скользили все больше. Что же это такое? А-а-а, вот и пень - здесь мне ногу лечили, - совсем трухлявым стал... Зарос у корней костяникой. Не буду смотреть на эту сосну. Не хочу вспоминать. Я опять поскользнулась. Хочешь, не хочешь, а вспоминается. Как забавно подрагивали васильки на рыжих кудрях. Обалденно Рыжему венок шел. Сейчас Мишкины кудри почти восстановились. Только я их больше не увижу. А так любила наматывать светлые прядки на палец. Вот он, спуск к роднику.

      Я остановилась у самого овражка и осмотрелась. По тропинке не спуститься, слишком скользко. Схитрив, я полезла вниз по склону там, где когда-то подвернула ногу. Трава тоже скользила под ногами. Мокрая.

      Вот и родник. Какой он мутный! И шипучих пузырьков нет. Попить, что ли? Пить из него не стала. А три года назад он был прозрачный-прозрачный. И Мишка так смешно стоял, прижав руки к бокам. Пусть не врет, что хотел меня в тот момент на траву повалить. Трепач. Сам, небось, боялся.

      Я огляделась вокруг. Нашла глинистый бугорок и присела на него. Ничего, дождевик после отмою. В чем же дело? Почему не получилось у нас? Ведь я же его любила. Любила? Вот именно. Даже самой себе не сознавалась. А ему? Ему-то хоть раз сказала об этом? Хоть намеком дала понять? Да ни разу, ни разу. Чертова кукла. Теперь призналась: тетка права - люблю без памяти. Только поздно. И куда теперь со своей любовью? Под поезд? Ведь он же так и не узнал, что он для меня - единственный. Со всеми его недостатками. Нет второго Рыжего в мире.

      Где-то далеко стрекотал, стрекотал мотоцикл. То затихал звук мотора, то снова возникал поблизости от леса. Надо же, ревет, как Мишкина "Ява". Наверное, это дяди Коли Тарая. У него тоже глушак потерян. С пьяну потерял. На новый разориться - жаба дядю Колю душит. Легче всю деревню терроризировать треском и грохотом. Я разозлилась. Катается туда-сюда, тарахтит бессовестно. Думать мешает. И что его нелегкая в дождь носит? Ведь я так ни до чего и не додумалась. Но мне же надо, надо придумать, как жить дальше? Без Мишки жить?

      Я поднялась. Посмотрела на небо - темное. Решила идти домой. Опять этот чертов мотоцикл. На чем я остановилась? А что, если...? Меня не тошнило по утрам?

      Я карабкалась на тропинку по мокрой траве, цепляясь за нее руками. Лихорадочно рылась в памяти. Головокружение, солененькое? Ничего подобного не вспоминалось. Может, еще рано? Может, еще затошнит? Вот ведь глупости какие в голову лезут. Тетка, наверное, беспокоится, что меня долго нет. О чем это я думала? Рожу дочку. Нет, лучше сына. И назову... Как назвать-то? Игорем, вот. Игорь Михайлович. Звучит? Ага, годится. Он будет расти, расти и пойдет в школу.

      Я и не заметила, как вышла из леса в поле. И мы поедем в парк Горького. Нет, лучше в Зоопарк. Да, в Зоопарк. Будем мартышек смотреть, слонов, мороженым лакомиться. И там встретим его. Со Светкой. А мой Игорек вырастет точной копией Мишки. Рыжеватые кудри и голубые глаза. Я подошла к калитке и взялась за щеколду. Так. Мы их встретим и пройдем мимо. А они так и останутся стоять на месте и смотреть нам вслед. Быстро я дошла. Надо же, как руки замерзли - еле дверь открыла. Прошла в коридор. Дождевик - на вешалку. Сапоги грязнющие - подальше от теткиных всевидящих глаз спрятать. Завтра помою, сегодня сил нет. Из большой комнаты в слегка приоткрытую дверь пробивался свет. Бубнили голоса. У тетки гости, что ли? Наверное, бабка Серафима заглянула на чашку чая. Самоварным дымком тянет. Не пойду здороваться. Обойдутся. И пошла на цыпочках в свою комнату.

      - Аль, ты что ль?

      Ну, тетка! Услышала. Пришлось ответить:

      - Я.

      Тетка, не выходя ко мне, снова закричала:

      - Иди сюда!

      - Потом, я переоденусь, - откликнулась я и шмыгнула к себе.

      Ох, как хорошо, что кровать не убрана. Я быстренько разделась. Залезла на кровать и завернулась в одеяло. Сейчас станет тепло. На чем я остановилась? Значит, пройдем мимо. Пусть предатели обомлеют. А дальше? Что бы еще придумать? Дальше у меня не придумывалось, и я закрыла глаза, стремясь сосредоточиться. Дверь в комнату скрипнула. Это, конечно, тетка. Ругаться будет, что грязи натащила. И что поздороваться не пошла. Я с легким вздохом открыла глаза. На пороге стоял Рыжий. Вернулся!