Победивший платит (СИ) - "Жоржетта". Страница 87

- Смею ли я тебе напомнить, что эта конкретная может стать исключением?! - огрызаюсь я, не выдержав, и враз гасну. - Прости. Я на себя злюсь. Не следовало ни тебя отпускать, ни доводить до срыва у Лери.

- Задним умом все крепки, - замечает он. - Мне тоже не следовало сидеть, забившись в угол, и лелеять свою обиду. Так и рвется с языка - "сглазил". Но я не делал твоему мальчику зла, - морщится он, - честно.

- Я знаю, - кивнув, подтверждаю. - Ты мог потерять самоконтроль, но вредить Лери не стал бы. Иди сюда.

- Можно? - полувопросительно уточняет он, не двигаясь с места. Что за невозможное создание; неужели думает, что я стал бы предлагать, если бы не хотел.

- Нужно сделать передышку, - объясняю. - Или ты не хочешь?

- Если я перестану трепыхаться и приторможу, я упаду, - предупреждает Эрик, вылезая из кресла и обнимая меня. "А мне нельзя сорваться" - подразумевается весьма ясно.

- И я, - киваю, принимая любовника в объятия. - Но хоть пару часов...

Эрик отчетливо хмыкает.

- Этого мало, чтоб выспаться, - угнездившись в кольце моих рук, говорит он, и добавляет с уверенностью отчаянья. - Все будет хорошо, слышишь?

Поразительно. Несправедливо обвиненный, с неясным будущим, он ухитряется меня поддерживать, и, что удивительно - удачно. Тянущий мерзкий холод внутри разжимает когти, загнанные в глубину страх и растерянность поддаются его уверенности и уступают.

- Будет, - отзываюсь я. С кем и когда, знать бы наверняка. - Непременно.

Как-то незаметно мы перемещаемся в постель: мышцы ноют, измотанные напряжением, я держу подрагивающее тело в объятиях и получаю то же в ответ. Пережить остаток этой ночи, восстановить силы, удержаться и выстоять. Эрик виснет на мне, и он прав: так обоим легче.

- Самое смешное, - глуховато сообщает он, - что я не боюсь. Я выкручусь. Твоему сыну сейчас куда хуже.

"Лерой очнется", думаю я, опасаясь облекать надежду в слова, "и все разъяснится". А если нет?

Я вцепляюсь в родное и теплое, пытаясь унять дрожь.

- Но если дело обернется худо, - шепотом требую, - обещай мне, что сделаешь как я скажу, и не будешь артачиться. Обещаешь?

- Как ты захочешь, - кивает он. - И ты тоже обещай... что не станешь ничего делать для меня. Только - для нас обоих.

Не отвечаю. Я знаю, что сделаю все, что бы Эрик от меня ни потребовал, - кроме этого. Я не настолько слаб, чтобы отдать на расправу своего человека.

***

Не прошло и полусуток, а я сижу в машине, направляющейся к дому Табора, и страстно мечтаю о том, чтобы попасть туда поскорее. Одновременно две мысли: как там Лерой, и что он скажет? Не знаю, каких известий жду и боюсь сильнее. Хорошо хоть тылы защищены: адвокат получил охапку заданий, Эрика я вдруг испугался оставлять в одиночестве. Заберут. Украдут. Арестуют. Убийца, заметая следы, вонзит нож. Не считать же охраной патрульных... Я понимаю, что веду себя, словно параноик, но, потакая собственному безумию, попросил Пелла охранять его, пока меня нет дома. Он надежен, спасибо лорду Хару.

Дом Табора кажется притихшим, словно вчерашний несчастливый прием лишил яркости красок сами стены. Подъезжая, я предупредил о своем появлении, и меня проводят прямо в комнату, спешно превращенную в палату.

Сын полулежит в кровати, облепленный следящими датчиками от медицинских аппаратов неясного мне назначения, и вид у него... да какой может быть вид у человека, выкарабкавшегося с того света? Бледный, губы синеватые, вокруг глаз круги, сами глаза горят лихорадочным блеском. Но он жив и в сознании, и ледяная игольчатая ладонь отпускает сжатое до того нутро. Я же говорил - он крепкий мальчик.

- Ты пришел... отец? - с трудом выговаривает он. Я сажусь рядом, положив ладонь поверх ладони сына.

- Конечно, - отвечаю. Что-то такое прозвучало в коротком вопросе, словно Лери сомневался в том, что увидит меня так скоро. - Как ты себя чувствуешь? Очень болит?

- Я вытерплю, - кивает сын, полузакрыв глаза. Он говорит скупыми фразами, словно бережет дыхание или собирается с силами. - Расскажи мне. Что происходит.

- Тебя ранили, - посчитав спокойствие своим союзником, отвечаю я. - Кто-то мечтает добраться до семьи, я полагаю. Или ты обзавелся врагами, о которых я не знаю?

Сын морщится, досадливо вздыхает, но, прежде чем я задам глупый в своей заботливости вопрос "Больно?" уточняет коротко:

- А ты где был?

- Полночи здесь, полночи дома, - отвечаю я, не видя смысла скрывать очевидное. - Пришлось немного поругаться с полицией, и еще придется заново разбираться в случившемся.

- Зачем? - уточняет Лери недоуменно. - Что-то не ясно?

Юношеская практичность поразительна. Я вздыхаю и улыбаюсь. Сейчас все разъяснится, и можно будет направить усилия в одно, верное русло...

- Мне ничего не ясно, - отвечаю. - Ты видел нападавшего?

Лери хмурится от воспоминаний.

- Конечно, - отвечает мрачно. У меня отчего-то замирает сердце, зато бледная жилка на запястье сына колотится, как обезумевшая.

- И кто это был? - спрашиваю я, измучившись молчанием.

Лери молчит еще несколько секунд и отвечает.

- Твой д-дикарь.

Чуть подрагивающий голос - то ли холод, то ли нервная дрожь мешает Лерою говорить ровно, но ослышаться я не мог, и ошибиться тоже.

Это словно удар одновременно в голову и живот. И если первая просто идет кругом, то под ложечкой мгновенно образуется тошнотный свинцовый ком ужаса.

- Лери... - выдыхаю я и на несколько мгновений немею. Наконец, обретаю дар речи и бормочу: - Не может быть. Ты... уверен, что не ошибаешься? Было темно... ты хорошо видел его лицо?

Собственный голос звучит умоляюще, и я действительно умоляю: вспомни, Лери. Не может быть, чтобы то, что ты говоришь, было правдой.

- Я фигуру видел, - отрезает Лерой. - Барраярца ни с кем не перепутаешь. Нормальную накидку с этим его... лакейским убожеством.

Меня накрывает волной гнева и облегчения. Вся эта история была спланирована заранее, разыграна умелой рукой, но это был не Эрик, нет, не Эрик. Я не читаю в душах, но лгать так невозможно, просто кто-то умно и безжалостно играет на чувствах моей семьи, извлекая стонущие ноты.

В любом случае, мальчика нужно успокоить. От того, что я уверен в его ошибке, Лери не легче.

- Лери, - негромко и мягко уверяю я, - ты видел только силуэт, это мог быть кто угодно. Я точно знаю, что Эрик этого не делал, но был кто-то, кто сделал; настаивая на своем, ты подставляешь под повторный удар не только себя, но и семью.

Проклятие, это звучит так, словно я угрожаю собственному наследнику ради безопасности любовника, да еще прикрываюсь интересами Дома.

- Он это, - мрачно возражает Лери. - Он меня ненавидит. Я под присягой повторю.

Сын замолкает, прикусив дрожащую губу, а я чувствую себя совершенно беспомощным. Мы не смогли договориться об Эрике и в лучшие времена, а сейчас, когда следы прошедшей в сантиметре смерти все еще болят и мешают мальчику дышать, как я смогу сказать ему: "ты ошибся"?

Лери понимает мое молчание по-своему, и добавляет отчаянно:

- Пусть заплатит за то, что сделал. Даже если это ляжет пятном на наше имя.

Черт побери, я и не подозревал в своем сыне такой мстительности. Беспомощность порождает ощущение нереальности, и голова идет кругом. Я знаю, кому верить, но не знаю, что теперь делать, и отчаяние рождает злость в словах:

- Это ведь ты ненавидишь Эрика. А сейчас потакаешь своей ненависти и сам это знаешь. Мне за тебя стыдно.

Великолепно. Нашел, как подбодрить едва не погибшего сына, и наилучшим образом стараюсь помириться.