По дороге в вечность - Редмирски Дж. А.. Страница 43

– Такая эрудированная?

Чувствую, что она улыбается.

– Ну, в общем… я не хотел сказать, что ты…

– Безмозглая провинциальная девица, не знающая, что Млечный Путь – это не только шоколад, а Большой взрыв произошел гораздо раньше, чем появилось одноименное телешоу?

– Где-то так, – говорю я, желая ей подыграть. – А если серьезно, откуда у тебя эти знания? Я считал тебя творческой натурой. Не думал, что у тебя есть склонности к науке.

– Я хотела быть астрофизиком. Мне тогда было лет двенадцать. – (Я шокирован ее признанием. Продолжаю смотреть на звезды и глупо улыбаться.) – Мне хотелось быть не только астрофизиком, но и физиком-теоретиком и астронавтом. Я мечтала работать в НАСА. Конечно, я тогда плохо представляла, чем они занимаются.

От удивления не нахожу нужных слов.

– Кэмрин, но почему… ты до сих пор ничего об этом не рассказывала?

– Да как-то повода не было. – Она пожимает плечами. – А ты мечтал еще о чем-то, кроме песен и копания в моторах?

– Конечно. Но, детка, почему ты не попыталась осуществить свои мечты?

Сажусь на одеяло. То, о чем я сейчас услышал, требует полного внимания.

Кэмрин удивлена и считает это чрезмерным.

– Думаю, по тем же причинам, что и ты. – Она тоже садится и подтягивает колени к подбородку. – Ты кем хотел быть?

Мне не хочется говорить об этом, но Кэмрин спросила дважды. Надо ей ответить.

– Мечты о карьере рок-звезды не в счет. Об этом мечтают все. А так… я хотел быть архитектором.

– Серьезно?

– Вполне, – киваю я.

– Значит, в колледже ты изучал архитектуру?

– Нет, – качаю я головой и смеюсь абсурдности своего ответа. – Я изучал тонкости бухгалтерского дела.

Так я и знал: Кэмрин удивлена. Даже в сумерках я вижу ее изогнутые брови.

– Бухгалтерское дело? – спрашивает она и почти смеется. – Нет, ты действительно не шутишь?

Мне и самому смешно.

– Эйдан предложил мне долю собственности в баре. Я увидел в этом возможность разбогатеть и уцепился за его предложение. Музыка – что? Играть можно и на досуге, а так у меня будет надежный финансовый тыл… Словом, я бездумно согласился. Потом брат стал мне объяснять, как он видит мое участие. Рассказал о разных аспектах этого бизнеса. Вот тогда я и поступил в колледж и… буквально с первых дней учебы понял: бухгалтерия и финансы – это не мое. Мне стало до жути скучно. И вообще, барный бизнес не для меня. Я узнал об отрицательных сторонах, о которых Эйдан раньше молчал. Словом, мои представления обо всем этом оказались такой же иллюзией, как твои представления о НАСА. Когда я понял, в кого могу превратиться, то быстренько сделал ручкой.

– А почему ты не захотел попробовать себя в архитектуре? – спрашивает Кэмрин, придвигаясь ко мне.

– Опять-таки потому, почему ты не пошла изучать астрофизику, – усмехаюсь я.

Кэмрин улыбается, не найдя что возразить.

Я смотрю на ее светлые волосы и на темное поле.

– Мне думается, мы с тобой две потерянные души, которые плавают в аквариуме, – говорю я.

– Где-то я уже слышала эти слова, – щурится она.

– Конечно слышала, – улыбаюсь я. – У «Пинк флойд» есть такая песня. Но это правда.

– Ты считаешь нас потерянными душами?

– С точки зрения общества, наверное. – Я запрокидываю голову и опять смотрю на звезды. – Но в нашем с тобой мире – нет. Мы находимся там, где и должны.

Мы надолго умолкаем.

Снова ложимся и занимаемся тем, ради чего сюда приехали. Темный небесный купол, уходящий в бесконечность, делает этот момент особо торжественным. Я целиком погружаюсь в созерцание звезд. Они успокаивают меня и приподнимают над обыденностью. Я надолго забываю о музыке, об опухоли, чуть не убившей меня в прошлом году, о дороге, о мгновении слабости, выбившем Кэмрин из колеи. Забываю, что мы потеряли Лили. И о том, что Кэмрин перестала глотать противозачаточные таблетки, ничего мне не сказав, а я молча принял это и не стал допытываться о причинах.

Я полностью забываю обо всем. Такие моменты захватывают человека целиком и заставляют почувствовать себя песчинкой в громадном мире, о котором ты не имеешь даже смутных представлений. Это чувство освобождает от всех проблем, трудностей, повседневных потребностей, желаний и прихотей. Ты вдруг понимаешь, до чего же они мелки и незначительны. Кажется, что вся Земля погрузилась в тишину, чтобы твой разум сумел понять и почувствовать бесконечность Вселенной и задуматься о своем месте в ней.

Кому нужны эти психотерапевты? Зачем люди ходят к разным «советникам» по улаживанию трагических ситуаций, «учителям жизни» и слушают «мотивационных» ораторов? Пошлите их всех подальше. Лучше посмотрите в ночное небо. Вы затеряетесь в нем, а заодно там затеряются и все ваши проблемы.

Утром меня будит какое-то неприятное ощущение. Я принюхиваюсь, не открывая глаз. Мой разум еще не вполне проснулся, зато тело пробудилось, и этот запах ему очень не нравится. Дует легкий ветерок. Моя кожа ощущает влагу. Наверное, от росы. Я переворачиваюсь на другой бок. С этой стороны пахнет еще противнее. Поблизости что-то (или кто-то) шелестит. Приоткрываю глаза. Кэмрин крепко спит, свернувшись в так называемой позе эмбриона. Я едва различаю ее светлую косу на темном одеяле.

Но откуда эта жуткая вонь?

Закрываю рот рукой и приподнимаюсь. Кэмрин тоже шевелится: переворачивается на спину и трет щеки и веки. Потом зевает. Я сажусь и полностью открываю глаза.

– Чем это воняет? – морщась, спрашивает Кэмрин.

Я инстинктивно оглядываюсь по сторонам.

Рядом с нами топчется стадо коров. Увидев, что мы шевелимся, коровы пугаются.

– Черт бы их подрал!

Кэмрин вскакивает быстрее, чем в ту злополучную ночь, когда по одеялу проползла змея. Я тоже вскакиваю.

Две коровы, отставшие от стада, беспокойно мычат, будоража остальных.

– Давай-ка поскорее убираться отсюда, – говорю я, протягивая Кэмрин руку и помогая ей встать.

Мы подхватываем одеяло, но бежать, волоча его за собой, неудобно. Я нагибаюсь, торопливо складываю его и догоняю Кэмрин. Она бежит, крича и смеясь.

– Аааа! – воплю я, заехав ногой в коровью лепешку.

Кэмрин давится от смеха. Она уже не бежит, а бредет, спотыкаясь и внимательно глядя под ноги. Босоножки Кэмрин не приспособлены для бега по полям. Я что есть силы очищаю «унавоженный» ботинок о росистую траву.

– До сих пор не верится! – хохочет она, когда мы, запыхавшись, оказываемся возле машины.

Кэмрин слегка приседает, пытаясь успокоить дыхание.

Я сам дышу ртом, но сейчас меня больше заботит пострадавший ботинок. Остатки навоза, застрявшие в рифленой подошве, пытаюсь счистить, шаркая ногой по асфальту.

– Чертовы коровы!

Кэмрин садится на капот, свесив ноги.

– Ну что, теперь мы можем сказать: «Мы сделали это»? – со смехом спрашивает она.

Я стою, успокаивая дыхание и глядя на нее. До чего же она красивая. Мне нравится ее улыбка, такая искренняя и бесхитростная.

– Да, – говорю я. – Этот пункт нашего списка задач мы выполнили.

– Отлично. – Я снова принимаюсь очищать подошву.

– По-моему, травой чистить лучше, – бросает Кэмрин. – А так ты лишь втираешь навоз во все выемки.

Прыгаю в траву и двигаю ногой под разными углами.

– С каких это пор ты стала специалисткой по коровьему навозу?

– Думай, что говоришь, – предостерегает меня Кэмрин, усаживаясь на водительское сиденье.

Она включает мотор. «Шевель» фырчит, готовый тронуться с места. Глаза Кэмрин озорно поблескивают. Она выставляет левый локоть в окошко и… медленно проезжает мимо меня.

Сердито грожу ей пальцем, отчего ухмылка Кэмрин становится еще шире.

– Ты же не бросишь меня здесь! – ору я.

Конечно не бросит. Это всего лишь шутка.

Машина удаляется. Какое-то время я просто стою и кричу Кэмрин, чтобы прекращала свои шуточки. А машина удаляется…

Я пускаюсь вдогонку.

Кэмрин

Глава 29

Первое, что приходит в голову, когда подъезжаешь к Новому Орлеану, – это слова «дом, милый дом». Местность становится все более знакомой, и кровь начинает бешено нестись по жилам. Вековые дубы, прекрасные исторические здания, озеро Пончартрейн, «Супердоум», красно-желтые трамваи, похожие на игрушки. И конечно же, Французский квартал с неизменным уличным саксофонистом. Кажется, что из реального мира мы въезжаем в старую открытку с видом Нового Орлеана.