Дикий восторг (ЛП) - Вульф Сара. Страница 36

— Айсис, ты в порядке? — спрашивает Отельный-Джек. — Забудь, что я сказал. Я стараюсь отпустить прошлое, но иногда это сложно и я говорю всякие нелепости. Ты больше не часть моей жизни, как ты и хотела. Я заблокирую тебя. Обещаю.

«Ты мне нравишься».

Что-то болезненное и чудовищное открывается в моей груди, словно массивная, мрачная венерина мухоловка. Две меня одновременно тянутся к его руке.

— Я вспомнила, — шепчу я. Его пальцы длинные и тонкие, но я чувствую в них силу. — Я помню вечеринку в честь Хэллоуина. Я сказала, что ты мне нравишься. Ты… ты поцеловал меня. Мы…

Слова Софии раздаются в моей голове.

«Вот почему он тебя поцеловал. Вот почему он вообще удосужился тебя узнать. Потому что ты похожа на меня. Безнадежна, как и я».

Я отпускаю его руку, словно она меня обжигает.

— Прости. Блин. Мне очень жаль.

— За что? — шепчет Джек.

— Я вела себя так самонадеянно! Мои воспоминания вернулись, но теперь я также знаю всю историю, поэтому прости за то, что я вообще подняла эту тему!

— Твои воспоминания вернулись? — его голос звучит сдавленно, но он прочищает горло. — Это… это же хорошо. Тебе не нужно извиняться за…

— Я просто хочу сказать, что это не было… очевидно же, что та ночь не была настоящей, ну, та часть с поцелуем. Я имею в виду, мы оба были изрядно пьяны! Ты ведь на самом деле этого не хотел, ты просто был жутко милым, каким изредка бываешь во время голубожопой луны, а я была суперпьяна, и когда я сказала, что ты мне нравишься, я просто имела в виду, как заклятый враг, знаешь? Как друг, с которым я могу словесно сражаться и все такое! Да. Ты мне действительно нравился. Как заклятый враг. Боже, сражаться с тобой было так весело!

Я смеюсь, но даже для собственных ушей смех кажется лживым.

— И знаешь. Я напоминаю тебе Софию. Мы слегка похожи, в глубине души, поэтому естественно, что ты запутался и поцеловал меня! Это абсолютно нормально. Совершено понятно. Боже, мне действительно очень жаль, что я по пьяни набросилась на тебя, а потом развернулась на все сто восемьдесят градусов, испугавшись, как маленькая сучка. Типа: воу, никто и никогда не заслуживает такого, ты меня понимаешь? Мне правда очень жаль, что тебе пришлой пройти через это.

Я в течение нескольких месяцев хотел ее обнять. Это потребность, которую я утрамбовал, тщательно контролируемый огонь, запертый в центре айсберга. Айсис неосознанно испытывала меня, снова и снова; она тыкала и прокалывала, а иногда и вовсе подносила ко льду бензопилу, но она так и не смогла проникнуть внутрь, потому что я — Джек Хантер, и я всегда себя контролирую.

За исключение всего лишь одного раза в комнате, оформленной в морском стиле. Того раза, который она считает ложью. Того раза, за который она взваливает груз вины на себя. Вины, которая исходит из ее прошлого и от Уилла Кавано. Если я не остановлю это сейчас, то она все время будет причинять ей боль. Цикл повреждения Уилла будет только глубже вонзать в нее свои шипы.

— Я не хочу пугать тебя, — наконец говорю я. Она поднимает взгляд, теплые глаза цвета корицы выражают удивление.

— Что?

— Я не хочу причинять тебе боль. И не хочу заставлять тебя испытывать неловкость.

— Гм…

— Но ты совсем не похожа на Софию. Ты — Айсис Блейк: упрямая, смешная, добрая и сильная. Ты именно та, кто ты есть. Вот почему я поцеловал тебя той ночью — я хотел поцеловать именно Айсис Блейк. И я это сделал. С моей стороны это было поспешно и неуместно. Ты имела полное право остановиться, и уж точно у тебя были все права на то, чтобы отстраниться. Ты была напугана, и я усугубил этот страх, пытаясь тебя поцеловать. Это моя вина. Не твоя.

Ее лицо бледнеет от шока, и в кои-то веки за всю свою жизнь она молчит.

— Да, мы были пьяны, — продолжаю я. — Ты, если быть конкретнее, а я лишь слегка. Таким образом, именно я должен был знать, что к чему, и это я прошу прощения. Я зашел слишком далеко и слишком быстро. Я был возбужден, — мрачно посмеиваюсь я. — Впервые за очень долгое время я был возбужден. Это не оправдание, но надеюсь, что это поможет тебе понять мои действия той ночью.

Ее лицо по-прежнему выражает удивление.

— Мне очень жаль, — улыбаюсь я. — Это больше не повторится.

Она ничего не говорит, поэтому, чтобы разрядить ситуацию я встаю и потягиваюсь, похрустывая шеей и запястьями.

— Ты должна идти, — чуть слышно произношу я. — Уже поздно, и я уверен, что ты устала. Тебе нужно немного отдохнуть. Спасибо, что рассказала о тех людях. Я узнаю о них…

Что-то врезается в меня сзади, и мне требуется секунда, чтобы осознать, что это Айсис обхватывает руками мою талию и притягивает мой позвоночник к своей груди. Она прячет лицо в мою спину.

— Я хочу, — шепчет она. — Я… я хочу, чтобы это снова п-повторилось.

Паутинка беспокойства во мне рвется, нить за нитью, и каждая мышца моего тела расслабляется. Облегчение, чистое и яркое, пронзает меня. Я не единственный, кто этого хочет. Я не единственный, моя кожа все больше согревается, а дыхание становится легче, когда это осознание все глубже и глубже проникает в меня с каждой проходящей секундой молчания. То, что она сказала той ночью в комнате в морском стиле, было не просто пьяным лепетом. Я ей действительно нравлюсь. И я впитываю это осознание так долго, как только могу, пока она не начинает тереться щекой о мою рубашку, словно животное, дикое и привыкшее помечать окружающих своим запахом.

— Я хочу тебе кое-что показать, — говорит она.

— Хорошо, — отвечаю я, осмотрительно сохраняя свой голос спокойным и низким.

Она вытягивает руки по обе стороны от меня и закатывает рукав рубашки на правой руке. Она всегда, всегда держала эту руку покрытой. Она никогда не носила кофты с коротким рукавом, и даже когда я увидел ее в той блузке, она продолжала тщательно прикрывать ее рукавом, а запястье держать повернутым вниз. Для нее это стало практически рефлексом: держать руку вне поля зрения.

У меня перехватывает дыхание.

Там, на нежной стороне ее запястья, есть следы. Круглые, сморщенные, белые шрамы. Десятки шрамов. Они выделяются на ее коже, рубцы накладываются один на другой, как пестрый пруд. Ожоги от сигарет.

— Как… — я останавливаюсь, мне нужно это услышать, даже при том, что я и так уже знаю ответ. — Прости. У меня нет права спрашивать.

Ее рука дрожит, когда она отвечает:

— Безымянный.

Я закрываю глаза. Слышать подтверждение из ее уст — более душераздирающе и намного больше выводит из себя, чем любой вывод, к которому я мог прийти самостоятельно.

— Уродливо, я знаю, — она нервно посмеивается. — Прости, я не хотела внушать тебе отвращение…

Я поворачиваюсь и обнимаю ее, осторожно, чтобы не прижимать слишком сильно или не сжимать слишком крепко, иначе она почувствует себя в ловушке. Ее губы у моей груди заставляют меня дрожать, но в последнюю секунду я подавляю дрожь. Я вижу шрам на ее макушке все еще мокрой головы. Она пахнет миндалем и сосновым лесом.

— В нем нет ничего некрасивого, — говорю я. — Можно?

Она колеблется, но кивает. Я обхватываю и поднимаю ее запястье, нежно проводя пальцами по следам. Выпуклые рубцы — жесткие, но в других местах — шелковистые. Я обвожу каждый кружок большим пальцем.

— Похоже на галактику, — говорю я. — Полную звезд, сверхновых звезд, криогейзеров и множества других замечательных научных вещей, которые я мог бы продолжать перечислять, что, вероятно, тебе бы чертовски надоело.

Она смеется, и этот звук отдается вибрацией в моих ребрах.

— У меня есть еще один, — указывает она жестом на свою голову. — Он не столь уродлив, но зато намного больше. Зови меня просто «Лицо со шрамом». Голова. Череп. «Череп со шрамом» — определенно шведская дэт-метал группа.

Я наклоняюсь и целую ее в макушку, шрам гладкий под моими губами.

— Мы должны их послушать когда-нибудь, — говорю я. Она издает звук — нечто среднее между писком и вздохом. — Что-то не так?