Дневник леди Евы (СИ) - Белова Юлия Юрьевна. Страница 59

Ева проснулась сама. Сквозь ставни пробивалось солнце. Она ещё немного полежала, осознавая, где она и что с ней. С удивлением вспомнила, что находится в постели своего мужа. Постепенно она вспомнила и то, как это произошло, и все события прошедших ночи и дня. Мысли ползли лениво. Из тела медленно уходили остатки сна с остатками вчерашней сумасшедшей усталости. Она немного удивилась и тому, что ей так уютно. И тут же осознала, что заботливо укрыта, даже одеяло подоткнуто. Вспомнив о Роджере, она быстро повернулась, и уперлась взглядом прямо в него. Он лежал, опираясь на локоть, и смотрел на нее смеющимися глазами. Она раньше даже не знала, какого цвета у него глаза. Оказалось, что они темно-серые, а сейчас в них играли веселые золотистые искры — отсветы утреннего солнца.

— Доброе утро, миледи, — сказал он.

— Неужели сейчас утро?! Я так долго спала, и никто за мной не приходил?

— Вы изволили проспать весь день и всю ночь, — у него явно было хорошее настроение, и он резвился, — Вряд ли кому-то пришло бы в голову искать Вас здесь. Но даже если кто-нибудь и пришел бы, я послал бы его к черту. Вам был нужен отдых.

Её тронула такая забота.

— Как Ваша нога? — спросила она, чтобы как-то скрыть смущение.

— Неплохо.

— Роджер, я спрашиваю не из вежливости, а как лекарь!

— Ну вот, Вы и проснулись окончательно, — кажется, в его голосе мелькнул оттенок грусти.

— Мне надо посмотреть.

Он улегся и вытянулся во весь рост. Она с некоторым сожалением откинула нагретое одеяло. Бедро выглядело значительно лучше, чем накануне.

— Пожалуй, сегодняшний день и завтрашний тоже Вам стоит провести в постели, а потом нужно будет продолжать разрабатывать ногу, побольше ходить…

— До сломанной ели будет достаточно? — он снова улыбался. Все-таки как ему это идет!

— До какой ели… Там, где я собирала шалфей?! Роджер Блэкстон, ты таскался за мной, когда я собирала травы?!

— Тебя ведь мог кто-то обидеть, — он уже почти смеялся. Мальчишка, который радуется удавшейся шалости!

— Это же так далеко! Ты так нагружал свою ногу?! Это крайне неразумно! Жаль, что я не заметила! Я бы убила тебя собственными руками! — она не заметила сама, что нависла над ним, ухватив за ткань кот на груди.

Роджер откинулся назад, на подушки, смеясь, будто задыхаясь. Он обхватил ее за плечи, ловкое движение — и он перекатил ее так, что теперь его лицо нависало над ней. Она растерялась. Теперь совсем непонятно было, что надо говорить. Теплая, тяжелая волна поднялась откуда-то изнутри, затрудняя дыхание, теперь в мире существовали только мерцающие над ней глаза и приближающиеся губы. И она почувствовала, что у нее нет никакого желания сопротивляться, и вообще что-то делать. Он остановился на несколько мгновений, обжигая ей лицо дыханием, а потом… Потом были только горячие губы на ее губах, поцелуй становился все более страстным, всё вокруг куда-то поплыло, и как-то отстраненно она ощутила его ладонь на своем бедре, но что-то мешало, что-то, настойчиво выдергивающее ее из сладких, обволакивающих волн…

— Миледи, миледи, Вы здесь? — детский голосок и настойчивый стук в дверь, — Миледи, пожалуйста, я Вас уже везде искал! Миледи, моему отцу хуже!

Роджер издал короткий рык.

— Кой черт… — начал было он.

— Это сынишка Китни, наверное, ему хуже, надо идти.

— Ты никуда… — она посмотрела на него в упор. В ее глазах больше не было опьянения страстью. «Если он меня попытается удержать», — подумала она, — «У нас никогда больше ничего не будет».

— Роджер, это Китни! — она все-таки сделала последнюю попытку.

Он очень медленно, как будто против воли, разжал руки, слегка не то застонав, не то зарычав.

— Иди, — коротко сказал он и отвернулся.

Она встала, наскоро поправила платье и волосы, схватила сумку. Роджер лежал, отвернувшись. Еве захотелось сказать ему что-то ободряющее, но подходящих слов не было. Постояв, она почти выбежала в коридор. Джонни, похожий на перепуганного мышонка, ждал ее там, переминаясь с ноги на ногу. Ева быстро шла за ним. Теперь у нее было смешанное чувство — стыд, застенчивое раскаяние, даже злость на себя. А сладкая тяжесть никак не желала уходить из тела.

Китни и в самом деле стало хуже — поднялась температура, рана воспалилась и болела, но, кажется, нагноения пока не было. Леди Ева порекомендовала чаще менять повязку, побольше питья из ивовой коры и оставила заживляющую мазь собственного изготовления. Потом она пошла к другим раненым. Большинство из них уже шло на поправку. Она навестила тяжелых. Оба были живы, но у обоих был сильный жар.

Возле мальчика неотлучно сидела мать и обтирала ему лицо влажной губкой. Он бредил. Второй, его звали Нэд, был в сознании, но горячий, как печь. Умница Мэри строго приказала следить за тем, чтобы ему не давали ни есть, ни пить. Мать мальчика заодно ухаживала и за Нэдом, смачивала ему губы водой. Леди Ева делала перевязки, чистила загноившиеся раны.

После обеда прибежала Мэри, и как всегда засыпала вопросами, желая знать, где это леди пропадала почти сутки. Ева просто сказала правду. Эта весть поразила Мэри, как удар молнии, оставив её стоять оглушенной, с открытым ртом. Этот и следующий день прошли в заботах о раненых. Китни тоже стало лучше. Леди Ева несколько раз спрашивала о судьбе сэра Адальберта и де Севра, даже хотела навестить их в тюрьме, но ей неизменно отвечали, что они не пострадали, а их судьбу сэр Роджер будет решать на днях.

В это же время молодая женщина узнала о ещё одной неожиданной жертве. Среди тех, кто поплатился жизнью за нападение на замок, оказалась и Ведерная Салли. С того самого времени, когда ее уличили во лжи, она так и сидела взаперти в кладовке на нижнем этаже донжона. Кто-то сердобольный, желая скрасить ее заточение, принес ей внушительное количество выпивки. Всё же многие помнили ее ещё ребенком, или хорошенькой веселой девушкой и втайне жалели. Однако, это милосердие не пошло горничной впрок. Она напилась до потери сознания, и через несколько часов проснулась, умирая от жестокого похмелья. Битва за замок только началась, и конечно, всем было не до страданий Салли. Когда о ней вспомнили больше чем через сутки, горничная была уже мертва. Похмелье убило ее.

После того утра Ева не видела сэра Роджера, он уезжал каждый день рано, в сопровождении нескольких вассалов и егерей. Ездить верхом он ещё не мог, и для него запрягали легкую повозку. Готовилась большая охота, егеря выслеживали зверя.

Ева и сама не знала, хочет ли она встречи с мужем, или нет. То ей хотелось встретиться и как-то объясниться, то наоборот, она злилась и говорила себе, что уж теперь-то ни в коем случае нельзя с ним видеться просто так. Свое собственное поведение казалось ей недостойным, она почти ненавидела себя за то, что так горячо отозвалась на его ласки. Но стоило ей вспомнить то утро, как снова тело наливалось мучительно-сладкой истомой, и она яростно прогоняла приятные воспоминания, однако они всё время возвращались, постепенно приобретая характер наваждения. Она пыталась бороться с ним, напоминая себе, что когда-то ее муж поступил с ней так гнусно, что она так и не решилась рассказать об этом никому, даже Мэри. «Но зато теперь на свете есть Джей, который недавно спас жизнь вам обоим», — возражал какой-то голос, — «Разве это не прекрасно? И потом, разве тот повеса похож на теперешнего Роджера?» Она всё спорила сама с собой, и никак не могла прийти к окончательному решению.

Сэр Роджер появился сам, собственной персоной через пару дней. Он пришел в ее комнату под вечер. Ева только что вернулась от раненых, едва успела умыться. Большинство из них настолько окрепли, что отправились долечиваться по домам (у кого, конечно, был дом). Оба тяжелых были живы. Нэд явно шел на поправку. Жар уменьшился, раненый даже жаловался на легкий голод, и Ева разрешила давать ему тщательно разваренные и растертые зерна овса. Но особенно удивлял ее мальчик, раненный в голову, его звали Марк. Он не только был жив, но и состояние его явно стабилизировалось, может быть, благодаря молодости и крепости организма, а может быть — любви его матери. Она не отходила от сына ни на шаг, и сегодня, поняв, что он, возможно, будет жить, все время благодарила Мэри, которая помогала ухаживать за ранеными, а увидев Еву, сразу упала перед ней на колени, и все пыталась целовать ее руки. Женщину удалось успокоить с большим трудом. Она повторяла только, что сын — это все, что у нее есть, а вылечить его мог только ангел. Ева была смущена и растрогана. В таком взволнованном состоянии она находилась, когда неожиданно в дверь постучали, и вошел сэр Роджер.