Чужестранка. Дилогия - Гэблдон Диана. Страница 57

Я считала, что в основном это зависит от поведения командира гарнизона. Если он поверит, что я — благородная дама в беде, то, вероятно, даст мне сопровождающих до побережья и моего мнимого отплытия во Францию.

Однако он может отнестись ко мне и с подозрением из-за того, что я приехала вместе с Маккензи. Сама я определенно не шотландка, но тем не менее не примет ли он меня за шпионку? Ведь и Колум и Дугал полагали, что я английская шпионка.

Но с какой стати, по какой причине я могла быть подослана к ним в подобном качестве? Видимо, из-за их антипатриотической деятельности, одним из проявлений которой был сбор денег для поддержки принца Карла Эдуарда Стюарта, претендента на трон.

Но в таком случае почему же Дугал позволял мне наблюдать, как он это делает? Он с легкостью мог выпроводить меня из помещения перед началом этой процедуры. Но ведь разговоры при этом велись по-гэльски, возражала я себе.

Впрочем, и тут есть своя сложность. Я припомнила странный блеск в глазах у Дугала, когда он задал мне вопрос: «Я полагал, что вы не знаете гэльского?» Возможно, это было своего рода проверкой, на самом ли деле язык мне незнаком. Вряд ли заслали бы в горы Шотландии шпиона или шпионку, которые не могут объясниться более чем с половиной тамошнего населения.

Ну а разговор между Дугалом и Джейми, который я подслушала? Из него стало ясно, что Дугал действительно якобит, а Колум — пока еще нет…

Голова у меня начинала кружиться от всех этих предположений, и я от души обрадовалась, увидев, что мы подъезжаем к большой деревне. Это по крайней мере обещало хорошую гостиницу и приличный ужин.

Гостиница и вправду оказалась удобная — по тем меркам, к которым я уже начала привыкать. И если кровать явно предназначалась для карликов, причем кусаемых блохами, то, во всяком случае, она помещалась в отдельной комнате. В некоторых маленьких гостиницах мне приходилось спать на скамье в общей комнате в окружении мужского храпа и уродливо-горбатых теней завернутых в пледы телес.

Обычно я засыпала сразу, несмотря на условия, в которых доводилось отходить ко сну, засыпала, утомленная целым днем езды в седле и вечерними политиканскими митингами Дугала. Правда, в первый вечер в гостинице я бодрствовала примерно полчаса, зачарованная невероятным разнообразием звуков, издаваемых дыхательными органами мужчин. Общей спальне для студенток — будущих медсестер — до этого далеко.

Прислушиваясь к этому хору, я думала о том, что ведь мужчины в госпитальной палате по-настоящему не храпят. Дышат тяжело, это да. Вскрикивают, иногда стонут, а порой всхлипывают или плачут во сне. Никакого сравнения с такой вот бандой здоровых мужиков. Возможно, что больные или раненые мужчины не могут уснуть достаточно глубоко и как следует разрядиться в эдаком шуме.

Если мои наблюдения соответствовали истине, мои спутники отличались выдающимся здоровьем. Да так они и выглядели с их разбросанными во сне как попало крепкими конечностями, с лицами, румяными при свете очага. Незаметно убаюканная всей этой какофонией, я завернулась в свой дорожный плащ и тоже уснула.

По сравнению с этим я чувствовала себя одинокой в персональном великолепии моей крохотной зловонной мансарды. Я сняла постельное белье, перетряхнула матрас, чтобы распугать возможных нежеланных сожителей, но как-то все не могла уснуть — уж очень тихо и темно сделалось в комнате, когда я задула свечу.

Из общей комнаты двумя этажами ниже слабым эхом доносились чьи-то голоса, а порой еще какой-то шум и движение, но все это лишь усиливало во мне чувство отъединенности. Впервые после приезда в замок я осталась совершенно одна, и не могу сказать, чтобы мне это особенно нравилось.

Хоть и с трудом, но я почти готова была погрузиться в сон, когда вдруг услыхала зловещее потрескивание досок пола в коридоре. Шаги… медленные и неуверенные, словно идущий приостанавливался перед каждым следующим шагом, выбирая место, куда поставить ногу, чтобы доски скрипели поменьше. Я тотчас села на постели и начала ощупью отыскивать свечу и ящичек с огнивом.

Шаря рукой вслепую, я наткнулась на огниво, но уронила его на пол. Я замерла, замерли и шаги за дверью.

Потом что-то зашебуршило — видимо, кто-то проверял задвижку. Я знала, что дверь не заперта. К ней были прикреплены скобы для болта, но сам болт я перед сном искала безуспешно. Я схватила подсвечник, вытащила из него огарок свечи и как можно тише выскользнула из постели, сжимая в руке тяжелый глиняный предмет.

Дверь со слабым скрипом повернулась на петлях. Единственное окно в комнате было наглухо закрыто ставнями, не пропускавшими ни веяния стихий, ни света снаружи; тем не менее, когда дверь приотворилась, я разглядела в щели мутный просвет. Щель все расширялась, но затем, к моему удивлению, сузилась и вскоре совсем исчезла: дверь затворилась. И вновь настала тишина.

Я стояла, прижавшись к стене, как мне показалось, целую вечность; стояла, сдерживая дыхание и стараясь расслышать что-нибудь кроме биения собственного сердца. В конце концов я дюйм за дюймом начала подвигаться к двери, держась как можно ближе к стене, возле которой, как я считала, доски были поплотнее. Я вытягивала ногу вперед, касалась ею пола и постепенно переносила на нее вес тела; ждала, ощупывая босыми пальцами щель между половицами, прежде чем подтянуть и твердо поставить на пол рядом с первой вторую ногу.

Возле двери я остановилась и прижала ухо к тонкой филенке, обеими руками ухватившись за дверную раму, вся насторожившись перед возможным вторжением в комнату. Мне казалось, что из-за двери слышны какие-то звуки, но я не была в этом уверена. Если они и в самом деле существуют, то, может, они по-прежнему доносятся снизу? Или я улавливаю чье-то сдерживаемое дыхание по ту сторону филенки?

Меня слегка подташнивало из-за непрерывных выбросов адреналина в кровь. Наконец я устала от этой бессмыслицы, покрепче зажала в руке подсвечник, толчком распахнула дверь и выскочила в коридор. Я говорю «выскочила», но на самом деле я сделала всего два шага, тяжело споткнулась обо что-то мягкое и во весь рост шлепнулась на пол, рассадив косточки пальцев на руке и больно ударившись головой о какой-то твердый предмет.

Я села, обхватив ладонями лоб, совершенно не думая о том, что меня могут попросту убить.

Человек, на которого я наступила, негромко, почти неслышно бранился. Сквозь волны боли я как в тумане увидела, что он (судя по росту и запаху пота, это был мужчина) встал и взялся за запоры ставней у нас над головой.

От внезапного тока свежего воздуха я вздрогнула и прикрыла глаза. Едва я их открыла, в коридоре оказалось достаточно света, чтобы разглядеть незваного гостя.

— Что вы тут делаете?

В моем вопросе ясно прозвучало обвинение.

В ту же самую секунду Джейми задал свой вопрос — и тем же тоном, что и я:

— Сколько вы весите, англичаночка?

Все еще ошарашенная, я машинально ответила:

— Девять стоунов. [22]— И только потом добавила: — А что?

— А то, что вы чуть не раздавили мне печенку, — ответил он, осторожно потирая больное место. — Не говоря уж о том, что напугали меня до смерти.

Он протянул мне руку и помог встать.

— У вас все в порядке?

— Нет, я ушибла голову.

Потрогав лоб, я вгляделась в пустой коридор.

— Обо что же я долбанулась? — задала я не слишком литературно выраженный вопрос.

— О мою голову, — ответил Джейми, как мне послышалось, с некоторым неудовольствием.

— Так вам и надо, — не без яда заявила я. — Чего это вам понадобилось шастать у меня под дверью?

Он бросил на меня испытующий взгляд.

— Я вовсе не шастал у вас под дверью, упаси меня боже от этого. Я там спал — или, вернее, пытался уснуть.

Теперь он потер макушку, где, по-видимому, набухала шишка.

— Спал? Здесь?

Я еще раз с возрастающим изумлением оглядела холодный, пустынный и грязный коридор.

— Странные места вы для этой цели выбираете! То конюшня, то этот вот коридор.