Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна. Страница 49

– У него коттедж в той стороне. – Саша показал куда-то подбородком. – Участок соток семьдесят, что ли.

– Ее брат живет во дворце. Она собирается уехать в Москву, потому что здесь можно только загнивать, а там возможности.

– Это она тебе сказала?

– Ей нужны деньги, без денег в Москве делать нечего.

– Это она так тебе сказала? Между прочим, брат на самом деле не дает ей ни копейки. Они из-за этого все время ссорятся. И, знаешь, мне казалось, Анне нравилось, что они ссорились! Она как будто его подначивала даже. То и дело речи произносила: человек не должен быть иждивенцем, женщина не должна сидеть на шее у мужчины! Умная женщина всегда найдет способ заработать сама. А Нина ему, правда, иногда такие истерики закатывала. Он тогда денег давал – так, знаешь, с барского плеча!

Боголюбов, который только и делал, что давал деньги то сестре, то жене, хотя сам зарабатывал не слишком много, вдруг обозлился на этого самого Саутина. Ка-акой воспитатель женской самостоятельности! Ну, есть у тебя, а ей взять негде – так ты лучше дай, а не выпендривайся!..

И тут вдруг мысль проделала сложную петлю и вспомнились ему выброшенные цветочки из кабинета Анны Львовны.

– Са-аш, – протянул Андрей. – Ты тогда, после похорон, зачем цветы-то с дикторского стола в корзину выкинул? Еще сказал – по соображениям личного характера! Это что такое за соображения, а?

– Я Анну Львовну терпеть не мог, – объявил Саша. – Вот просто не выносил! Верх непрофессионализма, я знаю. Но это лицемерие бесконечное, игры какие-то, недомолвки, интриги! Умерла и… умерла. Вот и выбросил.

– Между прочим, – сообщил Боголюбов, – если б ты мне не врал с самого начала, мы бы быстрее разобрались! А где это текстильное общежитие?

– Ты собрался к Ефросинье? Зачем?

– Хочу спросить, где она взяла ту бумагу, которую принесла мне. Кто ей дал? И главное, зачем?.. Какая разница, писала Анна Львовна кляузы или не писала – меня все равно назначили!.. Но ведь Ефросинье зачем-то нужно было показать мне бумагу!

– Да, – согласился Саша. – Им всем что-то от тебя нужно. Начиная с Модеста.

– С Модестом я сам разберусь.

– Вместе разберемся, – хмуро сказал Саша.

– Ты его звал на уху?

– Звал. Заявил, что не придет.

– Ну, я его тогда еще раз приглашу.

В кабинетике Модеста Петровича было жарко, должно быть, оттого, что кухня за стеной. В кухне полным ходом шла работа – стучали ножи, брякали сковороды и кастрюли, выкрикивали официанты:

– Котлеты «Пожарские», судак под польским соусом, солянка рыбная! Где мороженое, Паша? Мороженое где?

Боголюбов зашел в открытую дверь, даже стучать не стал. Уселся напротив Модеста Петровича и кинул ногу на ногу. Тот смотрел на него поверх очков, а когда Боголюбов ногу заложил, фыркнул и покрутил головой.

– Ну-ну, – сказал он даже с некоторым удовольствием. – Ты, часом, ничего не перепутал, парень? Ты у меня в гостях, а я к тебе в гости не собираюсь!

– И напрасно, – заявил Боголюбов весело. – Рыбу вместе ловили, значит, и уха общая.

– Вот она у меня где станет, уха твоя! – И Модест попилил себе ладонью по горлу. – Говори, зачем явился. Я к тебе не пойду, зови не зови. Этот вопрос мы, считай, решили. Еще какие у тебя вопросы?

– У меня много вопросов, Модест Петрович, – сообщил Боголюбов. – И ни на один ответа не нахожу пока. Но вот это я вам вернуть должен. Это же ваше?

И он движением фокусника вынул из-под полы заранее приготовленный нож с черной рукояткой.

Модест Петрович посмотрел на нож, вздохнул и сдернул с носа очки.

– Ну, что такое? – продолжал Боголюбов вальяжно. – Вы же взрослый человек, вроде умный! Это ваш нож, из стойки. Я на кухне видел, там как раз одного не хватает. И клеймо совпадает. Хороший, профессиональный кухонный нож. Вы мне потом адресочек дайте, где такие берете. Нож на кухне должен быть острый, чтоб сам резал, а сейчас хорошую сталь днем с огнем не найдешь.

– Что вам нужно? – почему-то на «вы» спросил Модест Петрович.

– Как?! Мне нужно, чтоб вы мне прямо сейчас, вот сию минуту сказали, зачем мне шину порезали и записку глупую написали? Зачем вы на меня бросаетесь, как будто я вам враг заклятый!

– Ты и есть враг заклятый, – равнодушно подтвердил Модест Петрович. – Вот не пойму я, зачем ты балаган-то устраиваешь? Ну, мой нож, мой!.. Хочешь – пиши заявление, что хочешь, то и делай! Пропорол я тебе шину, думал, может, напугаю, уберешься ты отсюда! Такие, как ты, – все трусливые и боязливые, а ты вон что… Разбираться собрался.

– Да я разобрался уже, – сказал Боголюбов. – Вы бы еще на бумажонке той автограф оставили, а лучше имя, фамилию и адрес! Раз уж вы собственным ножом, да еще таким приметным, мне колесо испортили!

– Да я первый попавшийся взял, некогда мне было раздумья раздумывать…

– Модест Петрович, – сунулся в дверь парень в фартуке и белом колпаке, – там у Николая вопрос…

– Сам пусть свой вопрос решит! – гаркнул Модест. От его равнодушия не осталось и следа. – Дуй на рабочее место!

Парень скрылся, Боголюбов проводил его глазами.

– А что, если я сейчас народ кликну, – заговорил Модест, – они все мужики здоровые, и выкинем мы тебя вон с Земляного Вала под откос! Что ты тогда делать будешь? В какую прокуратуру заявление понесешь на весь народ, а? Вот чего я не пойму тоже! Как же вы гадите не одному кому-то, а сразу всему народу? И не боитесь ничего, по ночам небось спите сладко! Людьми прикидываетесь, вон на рыбалку ездите!

– Модест Петрович, – твердо сказал Боголюбов. – Ей-богу, вы мне надоели. Я ничего не могу понять. Какому народу я… нагадил? Какого всенародного гнева я должен бояться?

– Ты сюда зачем приехал? – спросил Модест обманчиво ласково. По всей видимости, ему казалось, что он держит себя в руках, но глаза у него горели страшным праведным огнем.

Андрей Ильич даже немного назад подался и оглянулся на дверь – прикинул, как в случае чего спасаться.

– Я сюда приехал, – медленно проговорил он, – потому что меня назначили заведующим музеем изобразительных искусств. Я приехал заведовать.

– Да?! – взвизгнул Модест. – Заведовать?! Да тебя, козла, прислали всю жизнь нашу разорить и порушить! Скажешь, нет? Ты что должен с музеем сделать? С парком, с озерком? Ты должен подложные бумаги подготовить, что все это исторической ценности не имеет, и все к чертовой матери распродать! Чтоб тут у нас борделей со шлюхами настроили, с подпольными притонами, да?! Все вам неймется, в Москве не сидится! Там-то уж вы все свои дела обтяпали, на нас нацелились?! Так вот, не дам я тебе тут пакостничать, так и знай! Убирайся в свою Москву и там пакостничай!

– Модест Петрович, помощь нужна?

Модест, отдуваясь, плюхнулся в кресло.

– Ничего, Слава, я и сам пока… в силах.

Боголюбов молчал. Он решительно не знал, что говорить.

– Так что ты подумай головой своей бизнесменской, – это слово хозяин трактира «Монпансье» произнес с величайшим презрением. – Стоит оно того или не стоит. Я тебе слово даю – подниму народ. А народ тебя сам… того. На вилы. Уезжай лучше, покуда цел.

Он выбрался из-за стола, подошел к старомодному холодильнику, дребезжавшему в углу, чавкнул дверцей, вырвал из нутра бутылку нарзана, отколупнул пробку и стал жадно пить.

– Так, – сказал Андрей Ильич наконец. – Значит, вы считаете, что я прибыл с рейдерским захватом. Я должен захватить музей и распродать земли. Что еще кроме музея я должен захватить?

– А то ты не знаешь! – Модест громко икнул и закрыл рот рукой.

– Что еще? Ваш ресторан?

– И ресторан, и «Калачную»! Почитай, весь центр! Все дома старые под снос, и будет у нас тут на манер столицы – многоэтажки зеркальные, а кругом бизнес-центры и торговые павильоны! И ты кругом хозяин! Так вот – не бывать этому!

– Этому не бывать, – согласился Боголюбов. – Еще один вопрос.

Он поднялся, достал из холодильника нарзан и тоже жадно попил из горлышка.