Крик души (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна. Страница 66
И она рванулась к нему, желая обнять, сжать в тисках объятий и не отпускать… Но кто-то стремительно и жестко схватил ее за локоть, удерживая на месте и не позволяя упасть на гроб.
Обернувшись и с застилавшими глаза слезами, стекающими по бледным щекам, девочка увидела… его.
Это был Антон. Он не плакал, нет. Хуже… Он сдерживал в себе крик боли и отчаянья, отвращения к происходящему, тоску и чувство великой потери. В глазах его дрожали слезы, рвались изнутри, казалось, вот-вот разорвут его надвое. Молодой человек дрожал всем телом, и Даша в единое мгновение успела подивиться силе захвата его руки, лицо его было таким же бледным, как и ее, губы поджаты, сдерживают рвущийся из сердцевины души дикий вопль. А затем… эти его слова. Она их запомнила почему-то…
— Не нужно, — совсем тихо, надрывающимся голосом, хриплым, задыхающимся от переизбытка эмоций, чувств и острой боли. — Ему бы этого не хотелось, Даша… Не нужно…
Задыхаясь от той же кричащей боли, что сковывала и его тело, Даша кивнула и отступила назад, сквозь дымку слез наблюдая за тем, как от нее уходит самый близкий, родной, любимый человек.
А Антон… Она почувствовала на своем плече его руку. И на мгновение стало тепло и уютно. Всего на мгновение она вновь поверила в то обещание, которое дал ей дядя Олег когда-то. Она не одна, и никогда больше не будет одна. На одно короткое мгновение стена между врагами, которых не смогла примирить жизнь, а примирила смерть, пала. И именно в это мгновение они стали по-настоящему близки, так близки, как больше никогда близки не были. Еще очень долгие четыре года.
То, что происходило после похорон, Даша потом вспоминала по суматошным деталям, собирая части мозаики в целую картину.
Ее пригласили на оглашение завещания дяди Олега. И из этого она запомнила лишь три вещи.
Часы в кабинете дяди Олега перестали размеренно стучать, остановившись в половине десятого вечера.
Дождь молотил в стекла так, будто хотел ворваться внутрь, перевернув вверх дном устоявшуюся жизнь.
И Антон был холоден и мрачен, застыв около стола отца в замкнутой позе, скрестив руки на груди. Брови его были нахмурены и сведены, губы поджаты, а испепеляющий взгляд из-под опущенных ресниц был устремлен на нее.
Она даже не обратила внимания на адвоката, Геннадия Павловича, который, поправив очки, стал зачитывать завещание Олега. Она, бросив беглый взгляд на Антона, смотрела в окно, на разгулявшуюся там стихию…
— …Квартира, дача в Подмосковье, так же коллекция книг собственно авторства Олега Витальевича Вересова…
На уныло и непривычно молчащие часы…
— …поручая опеку над Дарьей Кирилловной…
На Антона и его мрачное лицо, которое вмиг стало еще мрачнее…
— …до достижения ею восемнадцати лет…
Возглас Антона, неожиданный и… возмущенный. Парень даже вскочил со стула, на который присел.
— Что?!
А потом вдруг услышала, что сказал адвокат.
— …дело в том, что Олег Витальевич за несколько месяцев до своей смерти… удочерил Дашу.
И мир вновь переворачивается для нее.
Медленно она переводит невидящий взгляд на Антона. Сердце так дрожит в груди, что, кажется, сейчас вырвется изнутри. И этот стук в ушах, кровь колотится в висках, разрывая капилляры. И все шумит, гудит, звенит, кричит… Врывается в нее одной брошенной фразой, врезавшейся в ее сознание.
Антон застыл, не веря услышанному и бездумно глядя в пространство. Вместо слов в ушах стоял дикий вой сирены, которая отчаянно и рьяно возвещала об опасности, беде, надвигающейся катастрофе. Он не желал, он отказывался верить в то, что услышал, отметая прочь даже возможность подобного расклада.
Этого не может быть!..
— Простите… что вы сказали? — не веря, уставился он на адвоката.
— Даша теперь официально приходится ему дочерью, — повторил тот и пристально посмотрел на молодого человека. — И именно вас, своего сына, он просил стать ее опекуном…
— Ее опекуном?! — он закричал, сам не понимая того, что кричит.
— Это была его последняя воля, — твердо сказал Геннадий Павлович. — Не мне ее оспаривать.
Антон тяжело вздохнул, ощущая, как стучит в груди сердце.
— И не мне, — шепотом пробормотал он.
Всё вдруг встало на свои места. Вот о чем говорил отец, вот на что намекал, вот к чему его готовил. И не просто так велись эти, казалось, не нужные, совершенно бесполезные разговоры об этой девчонке. Он думал лишь о ней даже в последние дни своей жизни. И сделал для нее такое, на что пойдет не каждый! Ради нее. Ради того, чтобы защитить ее, уберечь, быть уверенным, что о ней будет кому позаботиться.
И он возложил это на него.
Антон едва не задохнулся от осознания того, что произошло.
Отец знал, что не добьется от него ничего приказом или просьбой, но воля умершего — закон. По крайней мере, для него. И отец знал это. Он, черт побери, знал, что Антон не сможет отказать ему в этом!
Но он не мог смириться, не мог согласиться с тем, что для него подготовили. Стать опекуном девчонки, которую терпеть не может?! Которую ему даже видеть неприятно?! Которая отняла у него все?!
Он не сможет, он просто не вынесет этого. Не сейчас, когда еще так свежа память, и воспоминания настойчиво колотятся в мозг, возвращая его в прошлое. Туда, где он еще был вместе с отцом. И в то прошлое, в котором появилась она… все разрушив!
И тогда он сделал то, за что после презирал себя долгие годы.
Обратился за помощью к человеку, просить о помощи которого следовало в самую последнюю очередь.
— Маргарита… Львовна?
Он застал ее в кухне, где она, вытирая слезы платком, стояла у плиты. При его появлении вздрогнула, обернулась.
— Антон? — кажется, она удивилась, увидев его. — Это вы? Я думала, может… Даша, — она избегала смотреть ему в глаза, а потому, уставившись в пол, проговорила: — Вам что-то нужно? Чего-то хотите?
И он решился. Именно в этот момент сделал шаг в пропасть, еще один, последний шаг навстречу безумию. Заглушил в себе надрывающийся до хрипоты голос совести, сердечности и милосердия, заставив их подчиниться холодности, равнодушию своей новой натуры, того человека, которым становился.
Подойдя к ней ближе, посмотрел на экономку пристально и очень внимательно.
— Давайте начистоту, Маргарита Львовна, — сказал он твердо, и увидел, как женщина вздрогнула вновь. — Вы можете помочь мне, я могу помочь вам. Давайте не будем осложнять друг другу жизнь.
— Не понимаю, — начала взволнованно экономка, — о чем вы…
— Мой отец, — перебил ее Антон, — оставил девчонку под мою опеку, — парень опустил взгляд, стиснув зубы. — Я этого не ожидал, конечно же. Да и не хотел, чего уж скрывать? Но это его последняя воля, а ее я не в силах оставить без внимания, — Антон чертыхнулся. — Он знал, что именно в ней я не смогу ему отказать!
— Вы… стали опекуном Даши? — уставилась на него Маргарита Львовна.
— Да, — рыкнул Антон. — Но я не хочу быть ее опекуном, — он заглянул ей в глаза и поправил себя: — Не могу. Я учусь в Лондоне, она живет и будет жить в Москве, мне никак не управиться с ней самому, — его взгляд стал тяжелым и тугим.
Маргарита Львовна сжалась, втягивая плечи. Посмотрела на него заплаканными глазами.
— И что же вы… думаете делать? — отважилась спросить она.
— Я вам плачу за труды, оплачиваю содержание Даши, а вы заботитесь о ней. Вместо меня, — выпалил парень, не отрывая от женщины внимательного взгляда. — Вы живете в этой квартире вместе с ней, разумеется. Занимаетесь ею, как нянька… Снабжаете всем необходимым, кормите, одеваете, водите в школу. И получаете за это… неплохие деньги. Что скажете? — холодный взгляд почти впивается в нее стальным клинком. — Вас устраивает такой расклад?
Она раздумывала не более минуты. И дала тот ответ, который он и надеялся от нее получить.
— Я согласна.
Но почему-то вместо яркого облегчения его накрыла волна опустошения и презрения к самому себе. Но он отмел прочь эти мысли, заглушая их вместе с внезапно проснувшейся совестью.