Крик души (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна. Страница 88

Будто замкнутый круг, неотвратимость судьбы, магия, ирония, насмешка, гадкая усмешка. Сама судьба.

Антон стиснул зубы и сжал руль так сильно, что побелели костяшки пальцев.

Как бы он не противился, но в этом, действительно, было что-то… судьбоносное.

Он убегал в Лондон — но возвращался в Москву. К отцу… и к ней.

Он убегал после смерти отца. Хотел избавиться от ощущения давления и предрешенности, от проблем и неприятностей, от обид и боли, главенствовавших в его сердце. Но возвращался — к ней, в роли ее опекуна.

Сбросил ее на руки Маргариты Львовны, на четыре года. И вновь убежал. Не думал, пытался не думать о ней, забывать начал, не вспоминать об обещании, не мучиться угрызениями совести. Но убежать так и не смог. Вновь, как и прежде, оказался стоящим к ней лицом к лицу. Тот самый маленький мальчик, которым был все эти годы. Обиженный, озлобленный, измученный и непокорный, не желающий мириться с тем, что ему навязывали. Долгие годы страхов, обид, недоразумений и ревности.

Непонятый, не принятый, забытый малыш. Он не желал мириться! Но мириться пришлось. С ней. Снова.

И на этот раз… он не смог убежать. Она — эта маленькая, гордая, такая взрослая, сильная девочка! — не позволила ему сделать этого. Упреком, вызовом, страстью глаз и кривой ухмылкой губ. Не позволила ему убежать вновь. Сделала невозможное. Остановила бег запущенной быстротечной стрелки. Удержала его.

И он — принял брошенный ею вызов. Впервые за столько лет не спрятался, не убежал, посмотрел в лицо судьбе и улыбнулся ей, хищно, вызывающе, гордо вздернув подбородок. Кто кого теперь!?

Маленький мальчик, обиженный, озлобленный, эгоистичный, ревностно хранящий то, что являлось его по праву, спрятался за спиной решительно настроенного и уверенного в своих решениях мужчины, пал ниц перед несокрушимостью и откровенно вызывающей силой. Тихий, неуверенный, слабый мальчуган.

Впервые за столько лет болезненной обиды, мучительной и разрушающей боли, самоуничтожения и краха он все сделал правильно. Да, в его душе и сердце жила обида, он не забыл о ней и никогда не забудет, но он смог заглушить ее зов, животрепещущий глас, твердивший о том, что он должен ненавидеть. Она не пройдет сразу, она оставит след на нем, рану, шрам, рубец…

Но неужели он не может попробовать… терпеть? Если не может любить. Он не обязан притворяться добрым и заботливым, он не должен любить эту девчонку, к которой питает лишь негативные чувства, да и ее не должен заставлять себя любить — никому из них это не надо. Но терпеть, не стоит ли попробовать?..

Останавливаясь около офиса, выходя из машины и ставя ту на сигнализацию, направляясь внутрь сияющего синими стеклами здания, Антон всё еще не мог избавить себя от потока безликих, бессвязных мыслей, трезвонящих в его мозг. О том, во что превратилась его жизнь. С ее в ней появлением!

Какая ирония, какая грубая насмешка!.. Вот теперь он действительно оказался связанным с ней.

В результате пришел к тому, от чего убегал годами. Столкнулся с ней на перекрестке собственной жизни, которая, как оказалось, была неотделима от ее жизни. Тонкая порванная ниточка завязалась в узел.

— Антон Олегович, — кинулась к нему секретарша с какими-то папками в руках, едва он ступил в кабинет, — вам тут из «ТрансМедиа» звонили, насчет Максимова…

— Потом, Наташа, — поморщившись, прошествовал мимо нее Антон. — Я вызову тебя.

И, решительно заходя в кабинет, не обращая внимания на недоуменный женский взгляд, захлопнул за собой дверь. Раздевшись, задумчиво подошел к окну, засунув руки в карманы брюк и насупившись.

Он привез ее к себе в квартиру. Эту скверную, взбалмошную, дикую девчонку, с которой его ничего… почти ничего не связывало! Зачем?! Мог бы просто выделять деньги на ее содержание, как раньше, цела бы она осталась, не пропала. Ведь справлялась все эти годы! Так почему он не позволил ей остаться в квартире отца, отобрал ключи, перевез к себе, надевая на себя, если не ошейник, то булыжник, который непременно потянет его ко дну?! Почему ему нужно было настоять именно на этом решении? Кому и что он пытался доказать? Себе — что сможет, справится, не сдастся, исполнит. Но, ради Бога, что ему мешало вот так же исполнить свой «долг» вдали от нее, не под одной крышей, наблюдая за тем, как она живет, лишь изредка созваниваясь с ней по телефону и навещая столь же редко?! Взрослая она уже, и хотя выглядит мало?й, все же взрослая, с этим не поспоришь.

Но он, будто сошел с ума, он вынудил ее принять свое решение и почти приказал ей переехать к нему! В дом, в который он никогда ее приводить не намеревался! У него и мысли подобной никогда не возникало, а сейчас… Что его подвигло на это? Чему он должен быть «благодарен»? Своей внезапно проснувшейся совести или собственному сумасшествию, которое трезвонило во все колокола об его ненормальности?!

Тяжело вздохнув, Антон прищурился, глядя на проезжую часть московских улиц. Он не мог дать ответа.

Правильно ли он поступил? Или, как девчонка и говорила, следовало оставить всё, как есть? Логично, вполне закономерно, после того, что между ними произошло, было бы оставить прошлое в прошлом. Не бередить старые раны, не тревожить память, не ворошить муравейник обид и обвинений. Разойтись.

Но он почему-то решил заманить их обоих в ловушку. Свихнувшийся идиот!

Зло чертыхнувшись себе под нос, Антон стремительно двинулся к столу и опустился в кресло.

Но если так получилось, что они оказались связаны друг с другом, пока ей не исполнится восемнадцать, стоит ли уничтожать свою жизнь? Стоит ли кромсать раны, вынуждая их кровоточить? Может быть, стоит попытаться… не забыть, нет, но — смириться? Ради отца. Ради себя. Да и ради нее тоже.

Нахмурившись, Антон вдруг подумал, что она не виновата в том, что всё так обернулось. И он тоже не виноват. Никто не виноват, по сути, просто судьба решила сыграть с ними в забавную игру. Предоставила им шанс. Но на что?.. Заново пересмотреть отношения? Постараться понять, простить, смириться?!

Антон тяжело вздохнул, откинувшись на спинку вращающегося кресла.

Черт, мысли просто разъедают его изнутри! От них можно с ума сойти.

Даша, Даша, Даша… Она выводила его из себя. Отчаянно действовала на нервы, раздражала, но…

Может, им стоит закопать топор войны? Конечно, сделать это у них не получится, но всё же… почему бы не попробовать? Он, в конце концов, взрослый мужик. Ему почти двадцать шесть, а ведет себя, как мальчишка, у которого десять лет назад отняли игрушку, и он теперь мстит обидчику. Не смешно ли!?

Пришлось напомнить себе, что отняли у него отца, а не игрушку, а обидчиком оказалась та, которую тот сделал своей дочерью, и всё же… Это было его решение. Наверное, стоило догадаться, что Олег не оставит свою подопечную умирать, просто Антон тогда не подумал о том, насколько всё серьезно. Но смеет ли он сейчас оспаривать то, о чем просил отец, имеет ли право отказывать ему в этой просьбе, пренебрегать обещанием, пытаясь вникнуть в суть, понять, осмыслить, добраться до истинных причин этого поступка?

Разве не пытался он сделать то же самое четыре года назад, когда оказался стоящим лицом к лицу с этим фактом? Что это ему принесло?! Новую боль, разочарование и обиду. Непонимание к отцу и злость к ней.

Да, со стороны всё выглядело ужасно по-детски. Но кто смеет обвинять его, не оказавшись на его месте?

Никто не знает истинных и реальных возможностей человека, как он поступит в той или иной ситуации, когда окажется не властным решать, как делал это раньше, раскладывая свою жизнь по полочкам. Никто. И, только оказавшись на месте Антона, сделав всё не так, как сделал он, поступив благороднее, простив, забыв всё, примирившись, можно будет ткнуть в него пальцем и сказать, что он ведет себя, как ребенок.

Но кто на его месте поступил бы иначе? Кто сделал бы не так, как он?

Милосердный, бесконечно добрый, всё понимающий человек, которого, очевидно, в мире Антона, в мире жестокости, лжи, лицемерия и подлости, просто не существовало.