Охота на ведьму (СИ) - Харитонова Алена "Белая Снежка". Страница 59

— Кошенька! — радостно завопил Эйлан.

А Торой застонал от ужаса — только грязной кошки не хватало в их пёстрой компании. В результате сливочные тянучки были высыпаны в мешок с едой, а грязная и мокрая Кошенька уложена в квадратный берестяной короб. На руках у мальчишки заморенная животина успокоилась и уснула. Так и ехали вчетвером навстречу неизвестности.

— Всё, дальше не двинусь! — возмутилась Люция. — С меня хватит! Я устала, проголодалась и вообще, вы там всё время чешете языками, а я тут тащусь рядом в молчании, как круглая дура!

Она ещё плаксиво подбавила в голос слезы, чтобы Торой почувствовал себя виноватым. Удалось пробудить в этом сухаре совесть или нет, ведьма так и не поняла, но, во всяком случае, маг покладисто согласился:

— Ты права. Давайте сделаем привал, да и лошади отдохнут.

Но всё же пришлось проехать ещё немного вперёд, в поисках относительно сухой поляны. Тут уж выросшая в чаще колдунка не сплоховала. Она ловко заприметила старый раскидистый ельник и уверенно углубилась в самую его чащу, отыскав к всеобщему удивлению совершенно сухую, усыпанную мелкой коричневой хвоей полянку. Точнее даже не полянку, а местечко среди трёх близко выросших и свившихся ветвями исполинов.

Костёр, разумеется, разводить не стали, да и не было в том нужды. Расстелив белоснежный рушник, девушка проворно разложила на нём припасы. Трапеза прошла в полном молчании — путники слишком проголодались, чтобы без толку чесать языками. Кошенька, слопав кусок варёной курицы, принялась тщательно вылизываться. Это, конечно, мало что исправило.

Наконец, даже Люция, обладавшая, как подметил Торой, отменным аппетитом, благодушно откинулась к толстому стволу могучей ели и сыто зевнула.

— Эх, сейчас бы вздремнуть… — помечтала она.

Торой забросил в рот сливочную тянучку и ответил:

— Я бы не вздремнуть хотел, а посмотреть, что там с Нирин.

Ведьма дернулась, и вся её блаженная истома ушла в никуда:

— С Нирин? — окрысилась она неизвестно на что. — Соскучился уже? Ну, на, посмотри…

Волшебник проигнорировал последнее замечание и, лениво жуя излюбленное лакомство, почесывал за ухом грязную Кошеньку:

— Ну, да, с Нирин. Интересно же, чем закончился её провал. Да чего ты там ищешь? — наконец, соизволил он полюбопытствовать.

Ответом было молчание и резво дрыгающиеся локти колдунки — она сосредоточенно шарила в своём тощем узелке.

— Так… это что? — бормотала девчонка себе под нос. — А, сон-трава, златолист… Это чего такое? Ага, мешок с наговоренной полынью… Что-то мало её, ах, ну да, я же часть Ульне отсыпала, суставы подлечить… Да где же?..

Маг с любопытством наблюдал за поисками. Наконец, Люция издала победный вопль и извлекла на свет плоское блюдо с примитивнейшей росписью по краю.

— На! — девушка, ничего не объясняя, бросила тарелку на колени чародею.

Он взял её и бесцельно покрутил в руках.

— И что?

— Сейчас увидишь, дай тянучку!

Эйлан, заинтригованный происходящим, быстро раскошелился аж на две вязкие, словно гончарная глина, конфеты. Вопреки ожиданиям, колдунья их есть не стала, а принялась мять и что-то нашёптывать с самым таинственным видом.

Торой тем временем разглядывал уродливое блюдо. В руках мага оказалась заурядная старая тарелка, размером с две растопыренных мужских ладони — бортики невысокие, рисунок выцветший, незатейливый — какие-то убогие завитушки. Видать, блюдо было металлическое, но покрытое сверху особой глазурью. Такая посуда стоила сущие медяки, потому как являлась крайне недолговечной. Вот и эта тарелка возраст имела самый неопределённый, то ли сто лет, то ли год. Эмаль по краешкам обколота, кое-где отбитые за время верной службы кусочки были и вовсе непростительно велики. Места сколов приобрели ржавый темно-коричневый цвет, собственно и вся тарелка была покрыта тонкой коричневой сеточкой трещин. Словом, ужас, что такое.

— Вот! — ведьма швырнула скатанный из тянучки шарик на тарелку, ловко покачала блюдо в руках, чтобы комок покатился вдоль низкого бортика, и отдала всю эту странность Торою.

— Скажи, кого хочешь видеть, и мысленно представь, — зло приказала она.

— А что это? — по-прежнему недоумевая, спросил волшебник, брезгливо отбрасывая на хвою шарик из тянучки.

— Не видишь что ли? Тарелка.

Чародей нахмурился и ехидно произнёс, почтительно склонившись к блюду:

— Что ж, хочу увидеть Нирин, о всезрящее око — И сразу же насмешливо перевёл взгляд на ведьму.

— Хочешь, так смотри, — буркнула она и отвернулась.

Не понимая внезапной обиды спутницы, маг перевёл взгляд на блюдо.

И тут же очень близко увидел перед собой лицо Нирин — испуганное и виноватое. На левой скуле колдуньи расцветало багровое пятно пощёчины.

Эйлан взвизгнул от восторга и навалился на локоть мага, чтобы получше разглядеть то, что показывало блюдо. Взрослый этому не воспрепятствовал, поскольку на время окаменел от потрясения. Меж тем, действие в блюде разворачивалось — получившая оплеуху ведьма развернулась и бросилась бежать, выскочила из какого-то шатра, понеслась по лужайке. Вот промелькнули два одинаковых лица — близнецы-чернокнижники. И снова на переднем плане спина Нирин, несущейся, Сила знает куда — видимо в близлежащий лесок, выплеснуть злость.

— Что это?.. — прохрипел Торой, рванув ставший тесным ворот сорочки.

Картинка была нечёткая, по краям (видимо из-за сколов на блюде) размытая, да ещё и покрытая никуда не исчезнувшей паутиной трещин.

— А звук где? — невпопад спросил маг и потряс блюдо.

— Нету звука. — Сварливо ответила Люция. — Блюдо это, а не рупор. Звук ему ещё подавай…

И она пренебрежительно фыркнула.

Торой вцепился в тарелку и жадно следил за разворачивающимся действом. Впрочем, действо было наискучнейшим — Нирин прибежала на опушку леса и принялась орать от злости (точнее, беззвучно открывать рот), распугивая птицу и дичь вёрст на сто вокруг. Не без приятности в сердце маг подумал, что чаще всего в этих воплях наверняка слышится именно его имя. Закончив пугать своим ором окрестных белок, ведьма взялась яростно топать ногами. Дивное зрелище!

Наконец, Торою прискучило наблюдать за однообразным представлением. Волшебник уже хотел попросить тарелку показать что-нибудь ещё, как изображение само собой погасло — эмаль снова стала непрозрачной и грязно-белой, а вместо Нирин проявились дурацкие завитушки.

— Люция, — выдохнул волшебник, — и всё это время ты молчала??? У тебя была такая… такая… штука и ты молчала?!

В ответ на его возмущение колдунка только насупилась и буркнула:

— А когда было сказать-то? То от чернокнижников убегаем, то от смерти тебя спасаю, то от ведьмы прячемся, то бурю останавливаем, то вы с Эйланом языками чешете — слова не вставишь. Когда говорить?

Он ударил кулаком по пружинистой хвое, на которой сидел:

— Уж, ради этого могла бы найти секунду! Я тебе рассказал всё без утайки, а ты…

Маг даже побледнел от злости, и Эйлан, испугавшись за няньку, вцепился в его руку.

— Хватит на меня орать, — сухо отчеканила ведьма. — Ишь, разошёлся. Думаешь, коли сам вытянул язык, так и я тебе всё выложу на блюдечке с голубой каёмочкой?

Лишнее упоминание о блюдечке прозвучало в высшей степени цинично. Чародей, словно разгневанный аспид, зашипел:

— Я надеялся — откровенность в обмен на откровенность, уважение — в ответ на уважение, но видимо и вправду — волшебник да ведьма взаимоисключающие понятия! Ты вероломная, как все вы!

Люция вскочила на ноги, не вытерпев оскорбления:

— Да ты, ты… Ты вообще!.. Только издеваешься надо мной постоянно!

— Когда? Когда я над тобой издевался? — уже не на шутку начал выходить из себя маг, совершенно забыв, что изначально предмет ссоры был иным.

— А хотя бы сегодня! Когда я Ульне траву заговоренную отдала, ты что себе под нос пробормотал?

И она передразнила Тороя:

— «Надеюсь, наша милая Люция ничего не перепутала, а то вместо исцеления суставов старушка покроется леопардовой шерстью».