Спаси меня (ЛП) - Гибсон Рэйчел. Страница 29

Хорошо проведенное время.

— Ола.

ГЛАВА 11

— Ну и кто же намазывает маслом твой маффин?

Повернувшись, Сэйди взглянула на отца: кислородная канюля вставлена в нос, очки на макушке, на ногах новая пара пурпурных нескользящих носков. Отец узнал о Винсе? Кто-то видел, как пикап отъезжал от дома около трех утра, и сболтнул об этом Клайву?

— Что?

— Ты напеваешь.

Сэйди повернулась обратно к раковине, которую заполняли желтые маргаритки.

— Человек разве не может напевать?

— Только тогда, когда для этого есть причина.

Сэйди прикусила щеку изнутри, чтобы удержаться от улыбки. Впервые с того утра, как повернула свой «сааб» в сторону Техаса, она чувствовала, что в мире с собой. В первый раз с тех пор, как приехала в «Джей Эйч», она провела ночь, думая о… ну ладно, не думая ни о чем. Только чувствуя. Наслаждение. Занимаясь чем-то еще, кроме просмотра телевизора и беспокойства за отца, свою карьеру и будущее. И это что-то определенно было причиной мурлыканья под нос.

Сэйди закончила подрезать цветы и поставила их в вазу.

— Я могу что-то сделать для тебя, пап?

— Ничего.

— Я могу взять на себя какие-то обязанности на ранчо. — На какое-то время. Пока он не сможет вернуться домой. — Ты мог бы показать мне свою бухгалтерскую программу, и я бы начисляла зарплату. — Вряд ли это окажется таким уж сложным, когда ей покажут, что делать.

— Все это делает Ванда. Если ты возьмешь на себя ее работу, ей не на что будет кормить детей.

О. Ванду она не знала.

— Скоро нужно будет прививать и клеймить телят. Я могла бы помочь с этим.

Одна из самых нелюбимых работ Сэйди, но так у нее появилось бы хоть какое-нибудь занятие, кроме как торчать в госпитале с ворчливым отцом.

— Будешь только путаться под ногами.

И то правда, но он мог бы соврать и пощадить ее чувства.

Стоп. Это же Клайв Холлоуэл.

Нет, он — не мог.

— Вот подумала, эти цветы порадуют тебя, — сказала Сэйди, прекращая бесплодные попытки. Маргаритки были любимыми цветами ее матери.

— Меня порадует возвращение домой. — Закашлявшись, Клайв схватился за бок. — Черт побери!

Сэйди взглянула на отца через плечо, зная, что ничем не может ему помочь. Ребра у него срастались, но очень медленно. Клайву все еще было больно, но он отказывался от обезболивающих.

— Почему бы тебе не принять что-нибудь? — сказала она, наполняя вазу водой.

Приступ боли продолжался несколько мгновений.

— Не хочу стать чертовым нариком, — прокаркал между приступами кашля отец.

Ему было семьдесят восемь лет. Вряд ли он попадет в зависимость от лекарств, а если вдруг такое случится, то что с того? Проживет остаток жизни счастливо и без боли. Так, только чтобы сменить привычки.

— Папа, ты не должен терпеть боль, — выключая воду, напомнила отцу Сэйди. Она прошла через палату и поставила вазу на прикроватный столик. — Любимые цветы мамы. Я подумала, они добавят немного красок тебе в палату.

— Твоя мама любила белые маргаритки.

Сэйди опустила взгляд на желтые цветы:

— А.

— Белые маргаритки и голубое небо. Она всегда была такой же красивой, как серебряный доллар. Даже по утрам.

Сэйди подумала об отросших корнях своих волос, которые пойдет красить только завтра. Она забрала волосы в «хвост» и чуть тронула тушью ресницы. Вот и все.

— Милая и добрая со всеми.

— Догадываюсь, что я не очень на нее похожа.

— Нет. Не очень. — Отец посмотрел на Сэйди. — Ты никогда не была на нее похожа. Она знала это, когда ты была еще малышкой и упрямилась по любому поводу.

Нет, ее отец никогда не станет лгать, чтобы пожалеть чувства дочери.

— Пап, я пыталась.

— Я знаю, но в тебе нет этого. — Он взял газету с края кровати и сдвинул очки с макушки на нос.

Ладно, может быть, Сэйди не помогала в больницах и приютах для животных. Может быть, она не готовила суп для старых больных леди, но усердно трудилась и сама себя содержала.

— Знаешь, пап, я только тогда чувствую, что недостаточно хороша, когда приезжаю сюда. Может, я тебя неприятно удивлю, но в этом мире есть люди, которые считают меня умной и одаренной женщиной.

— Никто и не говорит, что ты не умная и не одаренная. — Он развернул газету. — Не принимай все в штыки. Если ты где-то чувствуешь себя лучше, чем здесь, иди и живи своей жизнью, Сэйди Джо.

У нее был большой соблазн так и поступить. Просто сесть в машину и уехать из Ловетта, и из Техаса, и от отца, и от воспоминаний и разочарований.

Конечно, Мерседес Джоанна Холлоуэл этого не сделала. Она осталась еще на час, прежде чем вышла из госпиталя и отправилась домой. В пустой дом.

Вчера она хорошо провела время. Интрижки на одну ночь давали свободу. Свободу с жадностью брать все, что идет в руки, и не беспокоиться о чувствах. Или о том, позвонит ли он. Или о множестве других вещей, которые возникают, когда ты строишь отношения. Свободу проснуться умиротворенной, с улыбкой на лице и не ждать телефонного звонка.

По пути домой Сэйди проехала через Ловетт, чувствуя большое желание остановиться на заправке: там всегда можно купить диетическую колу или упаковку «Читос». Этим вечером она не занята. Может быть, и он тоже свободен, но лучше уж смотреть шуточные видео по телевизору или ютьюбу, пока глаза не станут кровоточить, чем остановиться на заправке под предлогом покупки снэков.

Когда Винс поцеловал ее на прощание и в последний раз сказал «спасибо», Сэйди знала, что он не вернется. О, она знала, что он хорошо провел время. Но Винс не поинтересовался, увидятся ли они снова, и даже не попросил номер ее телефона. Сэйди не злилась из-за этого. Не расстраивалась. Ладно, может быть, чуть-чуть и расстроилась, потому что предпочитала проводить ночи, развлекаясь, а не сходя с ума от скуки. Но она не переживала. Это только секс, как сказал ей Винс. Он был волен заниматься другими делами так же, как и Сэйди. Но у нее не было других дел. Ее возвращение в пустой дом удручающе ясно показывало, что она не завела близких друзей в городе, где родилась и выросла. Не было никого, кому можно было бы позвонить и позвать на ланч, даже если Сэйди и знала чьи-то телефоны. С того момента, как приехала, она больше всего разговаривала с Винсом, а его обязанности не включали в себя развлечение случайной партнерши. Хотя это было бы неплохо. Ей нужно решить, что делать со своим свободным временем прежде, чем сойдет с ума.

На следующий день после утреннего визита в больницу Амарильо Сэйди проехала три квартала на юг до салона красоты «У Лили», села в кресло самой владелицы салона и расслабилась. Прошло достаточно времени с тех пор, как Сэйди заходила в салон красоты. Черная нейлоновая накидка укрыла ее от шеи до колен. Запах шампуня и свечей с ароматом трав, перебивавшийся запахом средства для завивки, заставил на некоторое время забыть все проблемы.

Сэйди выбрала Лили, потому что у этой женщины были очень хорошие волосы. Густые и здоровые с разными оттенками естественно выглядевшего блонда. Как и у Сэйди, у Лили были светлые волосы и голубые глаза, и когда она начала заворачивать в фольгу пряди волос Сэйди, дамы обнаружили, что у них имеется кое-что общее, кроме волос цвета жженого сахара и глаз цвета летнего неба. Лили выросла в Ловетте. Она закончила среднюю школу городка на пять лет раньше Сэйди, так что у них имелись общие знакомые. И конечно, Лили знала о «Джей Эйч» и Холлоуэлах.

— Моя мама работала в ресторанчике «Дикий койот» до того, как ушла на пенсию в прошлом году, — рассказывала она, намазывая краской тонкие прядки волос Сэйди. — А мой зять владеет «Парриш Американ Классикс».

Сэйди совершенно точно слышала о братьях Парриш и знала об их бизнесе.

— Раньше я все время кушала в «Диком койоте». Открытые сэндвичи и пирог с орехом пекан. — Сэйди наблюдала в зеркале, стоявшем перед ней, как Лили заворачивает фольгу. — Как зовут твою маму?