Пролетая над гнездом кукушки - Кизи Кен Элтон. Страница 11

— Итак, мы можем начать? — обводит взглядом собравшихся: не намерен ли кто-нибудь еще прервать ее; улыбается, и голова поворачивается над ее воротником.

Ребята не хотят встречаться с ней взглядом; они рассматривают свои заусенцы. Кроме Макмерфи. Он выбрал себе стул в углу и уселся так, словно заявил на него особые права, и следит за каждым ее движением. Кепка так туго натянута на его рыжеволосую голову, словно он собирается погонять на мотоцикле. Колода в его ладони открылась на одной карте, затем с громким хлопком сложилась обратно. Бегающие глаза Большой Сестры задержались на нем на секунду. Она следила за тем, как он все утро играл в покер, и, хотя не видела, чтобы из рук в руки передавались какие-нибудь деньги, он явно был не того типа, чтобы играть по правилам отделения — на спички. Колода раскрылась и с громким звуком закрылась снова, а потом исчезла где-то в его огромных ладонях.

Большая Сестра снова смотрит на часы и вытаскивает из папки, которую держит, лист бумаги. Просмотрела его и вернула в папку. Она опускает папку и поднимает амбарную книгу. Эллис закашлял на своем месте у стены; она ждет, пока он перестанет.

— Итак, в конце нашего собрания в пятницу… мы обсуждали проблему мистера Хардинга… касающуюся его молодой жены. Он утверждал, что его заставляет нервничать то обстоятельство, что на его жену постоянно заглядываются мужчины на улице, так как она наделена исключительно развитой грудью. — Она принимается искать нужное место в своей амбарной книге; виднеются маленькие закладки, отмечающие нужные страницы. — Согласно замечаниям, которые были высказаны различными пациентами и зафиксированы в журнале, мистер Хардинг заявил, что она «сама дает всяким ублюдкам повод глазеть на себя». Он также сообщил, что, возможно, сам дает ей основания искать сексуального внимания на стороне. Мы все слышали, как он говорил: «Моя дорогая, прелестная, но глупая женушка думает, что любое слово или жест, которые не являются откровенным грубым похлопыванием, смачным поцелуем, относятся к ничего не значащим заигрываниям». — Она некоторое время продолжает тихим голосом зачитывать из книги, а потом закрывает ее. — Он также утверждал, что развитая грудь его жены временами заставляет его испытывать комплекс неполноценности. Желает ли кто-нибудь коснуться этой темы и развить ее дальше?

Хардинг закрывает глаза, остальные молчат. Макмерфи оглядел остальных ребят, подождал, не собирается ли кто-либо ответить сестре, затем поднял руку, щелкнув пальцами, словно мальчишка в классе, и Большая Сестра кивает ему.

— Мистер… э… Макмьюрри?

— Коснуться чего?

— Что? Коснуться…

— Я так понял, вы сказали «желает ли кто-нибудь коснуться…».

— Коснуться темы, мистер Макмьюрри, волнующей мистера Хардинга и его жену.

— О! Я подумал, что вы имели в виду коснуться ее самой — в этом плане.

— Итак, что вы можете… — Тут она останавливается. Она почти смущена — но только на одну секунду.

Некоторые из Острых прячут ухмылки, а Макмерфи потянулся, зевнул и подмигнул Хардингу. Затем Большая Сестра, как всегда спокойная, кладет амбарную книгу обратно в корзину, вынимает оттуда сложенный лист, разворачивает его и начинает читать.

— Макмьюрри Рэндл Патрик. Переведен по состоянию здоровья с пендлетонской исправительной фермы для диагностики и возможного лечения. Возраст — тридцать пять лет. Женат не был. Отличился во время службы в Корее, возглавив побег военнопленных из коммунистического концентрационного лагеря. Впоследствии демобилизован с позором за несоблюдение субординации. Далее следует целая серия уличных драк и скандалов в барах, арестов за злоупотребление спиртным, оскорбление действием, нарушение порядка, азартные игры и один арест — за изнасилование.

— Изнасилование? — оживился доктор.

— Формулировка, с девушкой, которая…

— Ха! Этого вы мне не пришьете, — говорит Макмерфи доктору. — Девушка не дала показаний.

— С ребенком пятнадцати лет.

— Она сказала, что ей семнадцать, док, и она сама ужасно хотела.

— Судебный врач осмотрел ребенка и зафиксировал половой акт, неоднократный половой акт, в записях сказано…

— Она сама хотела, правду сказать, иначе я держал бы штаны на запоре.

— Дитя отказалось свидетельствовать, несмотря на заключение врача. Похоже, имело место запугивание. Обвиняемый покинул город вскоре после судебного разбирательства.

— Да ладно, парень. Мне пришлось уехать. Док, позвольте, я расскажу вам. — Он наклонился вперед, опершись локтем о колено, и понизил голос, обращаясь к доктору, сидевшему напротив, на другой стороне комнаты. — Эта маленькая шлюшка к тому времени, как ей бы исполнилось шестнадцать, превратила бы меня в старое мочало. Она затащила меня туда, заморочила голову и повалила на пол.

Большая Сестра складывает лист и передает его доктору.

— Наш новенький, доктор Спайвей. — Словно внутри сложенной желтой бумаги сидит человек, и она передала листок, чтобы его хорошенько рассмотрели. — Я полагала, что смогу позже кратко рассказать вам его историю болезни, но поскольку он, по-видимому, настаивает на участии в работе группы, мы можем определиться с ним сейчас.

Доктор выудил очки из кармана халата, натянув веревочку, пристроил их на носу. Они немножко сбиваются вправо, но он тут же наклоняет голову влево и выравнивает их. Просматривая бумагу, слегка улыбается оттого, что этот новый парень так бесстыдно рассуждает, и, в отличие от всех нас, он вовсе не заботится о том, чтобы не лезть на рожон и не смеяться. Добравшись до конца листа, доктор складывает его и отправляет очки обратно в карман. Он смотрит на Макмерфи, который все еще сидит, подавшись вперед.

— У вас… похоже… нет психиатрической истории болезни, мистер Макмьюрри?

— Макмерфи, док.

— О? Но я думал… Сестра сказала… — Он снова открывает лист, выуживает все те же очки, с минуту просматривает записи, потом снова складывает лист и сует очки обратно в карман. — Да, Макмерфи. Это верно. Примите мои извинения.

— Все в порядке, док. Эта леди, которая начала тут говорить, сделала ошибку. Я знаю, некоторые люди расположены к этому. У меня был дядя, которого звали Хэллэхэн, и он однажды пошел с женщиной, которая притворялась, что не помнит, как правильно произносится его имя, и называла его Хулиганом, просто чтобы позлить. Прошел целый месяц, прежде чем он ее остановил. Но зато наилучшим образом, да уж.

— О? И как же он остановил ее? — спрашивает доктор.

Макмерфи ухмыльнулся и потер нос большими пальцами.

— Как же, ждите. Я не могу рассказать вам этого. Я держу метод дядюшки Хэллэхэна в страшном секрете, понимаете, на случай если он мне самому когда-нибудь понадобится. — Он произносит это, глядя прямо на сестру. Она улыбается ему в ответ, и он переводит взгляд на доктора. — Итак, что вы там хотели спросить насчет моих бумаг, док?

— Да. Меня удивляет, что у вас нет первичной психиатрической истории болезни. Может быть, вы подвергались анализу или провели какое-то время в другом заведении?

— Ну, контора штата и арестантские камеры…

— В психиатрическом заведении?

— А… Нет, если речь идет об этом. Это — моя первая поездка. Но я — сумасшедший, док. Клянусь, что это так. Послушайте, я сейчас вам это докажу. Я думаю, что другой доктор на исправительной ферме…

Он поднимается, вытаскивает из кармана куртки сложенный лист бумаги, проходит через комнату, наклоняется к плечу доктора и начинает тыкать пальцем в лист, разложенный на его коленях.

— Понимаете, он написал кое-что, вот тут и вот тут…

— Да? Это я упустил. Одну минуточку. — Доктор снова выуживает очки, напяливает их и смотрит туда, куда показывает Макмерфи.

— Вот здесь, док. Сестра оставила это без внимания, когда читала мое дело. Видите, тут сказано: «Макмерфи, со всей очевидностью, страдает от повторяющихся… — я только хочу убедиться, что вы меня правильно понимаете, док, — повторяющихся приступов возбуждения, что дает нам возможность предположить психопатию». Он сказал мне — прошу простить, леди, — что я чересчур ревностно отношусь к своим сексуальным обязанностям. Доктор, это и правда так серьезно?