Иноверка (СИ) - Волхова Ульяна "Люлёк". Страница 19

Что ж, я очень люблю свою Сони и очень её уважаю, но порой она слишком правильная(какое порой?! Всегда!) и слишком хорошая. Даже страшно становится, как она в этом большом, циничном и жестком мире? Но, наверное, высшая справедливость всё же существует или, по крайней мере, действует в отношении моей подруги — и всякие подонки, отморозки и прочий сброд обходят её стороной. И за это я благодарна и справедливости, и сброду!

— Нет. — покачала головой я. — У меня есть дело. Очень большое и очень важное!

— И какое же? — заинтересовано спросила ассистентка.

— Промышленный шпионаж! — гордо, громко заявила я. На этом я хотела остановится, но заметив, что глаза девушки вновь округляются, решила кое-что уточнить: — Должна же я узнать, что ещё вчера пропустила. А-то надо же… Вечно на этих наших общих собраниях какая-то муть, но я стойко и упорно их посещаю, прямо героически борясь с ленью, а тут всего один раз и тот по делу — и на тебе!

— Я могу тебе всё пересказать… — скромно потупив глазки, предложила девушка. Опять её совесть заела: и уйти пораньше всё же хочется, и начальнику услужить тоже.

— Не-а. Не можешь. — успокоила я её. — Я сейчас к редактору схожу, и он быстренько расколется. И причем полной информацией, а не теми огрызками, о которых он уполномочен заявить!

— Умеешь же ты… — завистливо вздохнула девушка.

— Ага. — кивнула я. Хотя чего тут уметь? Нечего. Я всего лишь нашего Августа никогда не жалела из-за его травмы. Никогда! Даже пару раз откровенно намекнула, чтобы он не оправдывал ею свою грубость и неуживчивость. Я не делала ему скидок, всегда обращаясь и думая, как о сильном, талантливом, полноценном мужчине — и он это чувствовал и знал. Это, наверное, и стало причиной того, что я для него была особенной, не такой, как другие сотрудники.

Разумеется, данный факт не остался не замеченным для моих коллег. О, какие только сплетни тогда обо мне не ходили! Почему-то все были убеждены, что я любовница нашего Августа. Здесь коллектив был необыкновенно единодушен, но только здесь. В дальнейшем мнения на вопрос: почему я «сплю» со своим начальством расходились. Как ни странно, тех кто считал, что я играю на чувствах бывшей «звезды» ради личной выгоды было немного. Скорее преобладали версии о моей извращенной натуре и банальной бабьей жалости.

Слушать, узнавать всю эту грязь о себе было больно, отвратительно, ужасно, но работу поменять я бы не смогла, да и не хотела, если честно. Ведь тогда я только-только закончила свою Академию и, пусть у меня и были несколько призовых работ разных конкурсов, место штатного фотографа с таким же окладом я, вряд ли, бы смогла тогда найти ещё где-то. Что ж, пришлось крепить свой характер, улыбаться, смеяться, ни перед кем не оправдываться. И только отец знал, что я чувствовала на самом деле…

Да, тогда было больно, неприятно, обидно, но сейчас я за тот урок даже благодарна. Я всё пережила — стала сильнее, увереннее в себе, перестала верить сплетням и обращать на них внимание, научилась отсекать от себя не нужное… Это уже много. Очень много, но было ещё кое-что. Я приобрела друга, в лице всё того же Августа. Друга, с которым можно обсудить всё и не боятся за свои тайны. Друга, который всегда поддержит и поможет. И это воистину бесценно.

А сплетни… со временем утихли, забылись, исчезли.

— Ну, я пошла! — огласила своё решения Сония, направляясь к двери.

— Иди. — по инерции повторила я.

— Шеф у себя? — спросила секретаршу нашего редактора.

— Да, Хлоя, у себя. — выдала главная сплетница нашего учреждения. Я немного напряглась, ожидая расспросов по поводу моей сегодняшней ошибки, но нет. Видать, ещё ничего не дошло, что вообще-то странно.

— К нему можно? — максимально спокойно спросила.

— Ага.

Ну, раз «Ага», то я и пошла… Постучалась в дверь, дернула ручку, вошла. И сразу заметила: что-то происходит и это что-то из ряда явно выходящего, ибо Август был невероятно оживлен, а его глаза горели огнём — момент неслыханный, невиданный.

— А, Хлоя… — улыбнулся он мне. — наслышан, наслышан!

А затем… затем послышался смех. М-да, мир явно сегодня сошёл с ума. Или это сделала я?

Всё дело в том, что шеф всегда собран, сосредоточен, насторожен. Если бы меня попросили его описать, то я его бы сравнила с ножом или со штыком, в крайнем случае, с колючкой…

А как по другому, если он весь какой-то острый? Черты лица — заостренные. Глаза, их взгляд прокалывающий. Я всегда считала их неучтенным колюще-режущим оружием. И я не шучу! Когда Август чем-то не доволен и смотрит, не мигая на тебя, боль ты ощущаешь почти физическую.

Да, о чём говорить, когда и трость, сменившая ему инвалидную коляску, больше похожа на какое-то древнее оружие, по ошибке использующееся не по назначению!

И характер полностью под стать внешности. Холодный, жесткий, опасный и бескомпромиссный…

Но сегодня эта характеристика не про него. Август как будто смягчился, расслабился. Да, явно что-то затевается — и чем дальше, тем больше хочется узнать, что.

— Что происходит? Не мог же тебя из состояния воистину нечеловеческого спокойствия вывести мой прокол с МакЛейном? У нас же что ни день или комедия, или фарс! — решила спросить напрямую, не зная за чьё психическое здоровье опасаться за своё или же за шефское.

— Нет. — покачал головой редактор. — Но это было забавно: так оплошать перед новым владельцем!

— Ну, если ты так легко всё воспринимаешь — значит, репрессии мне точно не грозят. — умиротворенно улыбнулась я.

— Наоборот, поощрение! — ошарашил меня Август.

На какие-то доли секунды я онемела, потом на меня напал приступ кашля…

— Даже так? — просипела я, явно не понимая чем это мне всё-таки грозит.

— Хлоя, ты знаешь что-нибудь о технологии активной фотографии? — спросил меня вмиг посерьёзневший шеф.

— Это та, при которой на первый взгляд получается обыкновенный снимок, но если на изображение смотреть достаточно долго, то оно на какое-то время перетекает в реальность? И если, допустим, на фото изображён дворец, то ты словно оказываешься перед ним или в нём, в зависимости откуда и где был сделан кадр. Но это лишь малая часть. Все ощущения на удивления реальны. Ты слышишь звуки, чувствуешь солнце, дождь, можешь дотронуться и получить отклик объекта. Ты увидишь, узнаешь, ощутишь — всё то же самое, что и фотограф, делавший этот снимок. Да, всё что угодно. Ты словно находишься в том месте, на которое смотришь!

— Да, это она. — согласился Август. — Пробовала?

— Как сказать… Когда я училась в Академии, она только-только зарождалась, хотя о ней писали. Потом я посещала кое-какие курсы, саморазвитием занималась, так что скорее да, чем нет. Вот… — я замолчала, но потом продолжила: — Шеф, я не понимаю, к чему это всё, ведь эта технология используется для иллюстрации дорогих книг по культуре, искусству ни более… Или у нас появляется новый раздел — и меня хотят перевести туда?

— Бери выше! — заявил начальник. — Я с радостью тебе сообщаю, что на нашем издании будет проведён эксперимент: постепенно все статичные изображения будут заменены активными. И если данное нововведение будет успешным, то оно станет употребляться повсеместно. Это будет прорыв, сенсация, бомба, взрыв…

Шеф сыпал и сыпал словами, брызгал и брызгал энтузиазмом, а мне как-то становилось всё неуютнее и неуютнее. Все-таки я больше привыкла к его большей безучастности, без эмоциональности. И вдруг меня осенило: «Может это и есть истинное лицо Августа? Может быть, он таким и был до травмы…»

Что ж, это многое объясняло — и если моя мысль истинна, то я даже рада за друга. За друга, но не за себя! Уж слишком большое потрясение…

— Угу. — кивнула я.

— Чего «угу»? Тебя Стефан МакЛейн из всего штата фотографов выбрал в качестве экспериментатора.

— Меня? — нервно сглотнула я.

— Да. — кивнул Август. — Скажем так, он остался приятно поражён и твоей работой, и тобой.