Старая развилка (СИ) - Шолох Юлия. Страница 38

— Как-то не сложилось…

— Зря, — обижено буркнула Килька, которая уже успела признаться, что поет так же красиво, как вопит лось во время гона.

Когда вино допили, а Светка по очереди с другими девчонками спели пожалуй все, что только могли спеть, кому-то удалось уговорили петь Стаса. В качестве, конечно же, подарка. Он согласно кивнул, серьезно смотря на Галю. Голос у него оказался… опасный. Именно так. Наверное, замуж за него хотят только из-за голоса, подумала Галя, не давая сердцу замереть от восторга.

Снегопад, снегопад,

Снегопад давно прошел,

Словно в гости к нам весна опять вернулась.

Отчего, отчего,

Отчего так хорошо?

Оттого что ты мне просто улыбнулась…

Галя не стала на него смотреть. Зато рядом сидела Катька на лице которой легко читалось все, что приходит в голову каждой молодой девушке при звуках подобного чарующего голоса.

Потом настала пора расходиться. Галя отказалась от провожатых в виде Кильки с братьями, потому что вполне могла дойти на пару с Катькой. Но их пошел провожать Стас. И еще несколько человек, которые жили неподалеку.

Дойдя до забора, Галя, тщательно подбирая слова, поблагодарила всех за вечер и за то, что проводили, хотя ей было бы проще и быстрее дойти самой, не подстраиваясь под чужие шаги и разговор.

Вечер прошел на редкость тепло, но следующим Галя никуда не пошла.

И следующим.

Песни это прекрасно, но одного вечера для разнообразия вполне хватит. А петь можно и маленькой Гале, которая с удовольствием слушает и старательно подпевает.

И не таращиться круглыми серьезными глазами.

Тихий скрип открывающихся ворот…

Степан проснулся мгновенно, но так же мгновенно замер и перестал дышать.

— Вставайте, — раздался шепот. Слишком тихий, чтобы разбудить крепко спящего человека.

Степан не дышал, чтобы не нарушить игру. Иначе придется ждать целые сутки, пока она снова придет.

Легкий скрип соломы под ногами. Потом немного другой — перекладины лестницы, по которой она взбирается наверх, придерживая рукой подол платья. Однажды он лежал так удачно, что видел, как закусив губу Рада поднимается на сеновал, держась одной рукой за лестницу и на каждой ступеньке на миг замирая, чтобы восстановить равновесие.

— Мама зовет завтракать, — тихо говорит, оказавшись наверху, но ответа, конечно же, нет. Младший сын сапожника Павлик спит на спине, разбросав руки в стороны и не слышит. А Степан слышит, но ни за что не станет этого показывать, потому что иначе она не сделает…

Еще один шаг… Рада приседает рядом и осторожно прикасается к его плечу. Потом легко, словно гладит, кладет на него руку. Еще пару секунд водит пальцами, а потом словно опомнившись, крепко сжимает и трясет.

— Степан! — говорит громким голосом. — Вставайте! Завтракать пора. Павлик!

Теперь можно и просыпаться. Степан поворачивается, но Рада уже исчезает внизу, спускаясь по лестнице.

— Опять вставать, — бурчит Павлик. А Рада уже пропала. И вернется только следующим утром.

Когда она прикоснулась к нему впервые, он целый день ходил оглушенный. Хорошо помнил, как это случилось — накануне вечером он наводил порядок в мастерской, а когда выходил, резко толкнул дверь и эта дверь чуть не шарахнула ее по лбу. Рада резко отклонилась, не устояла и упала на землю.

Степан бросился поднимать, путано извиняясь, а потом так же тщательно отряхивать ее юбку, не сразу поняв, что делает нечто непозволительное. Замер не в силах выпрямиться и пошевелиться.

— Да ничего страшного! — прошептала Рада, а потом неуверенно улыбнулась.

Следующим утром она впервые прикоснулась к его плечу и теперь каждый день стал длинным отрезком времени, который нужно переждать до вечера, когда можно ложиться спать. А значит — проснуться от ее появления…

За столом как обычно собралась вся семья. Хозяин Игорь Иванович, толстоватый мужчина с круглой лысиной на голове, его жена Татьяна, которая словно бешенная носилась по кухне, старшая дочь Люся, что осенью выйдет замуж. Младшей, Раде, этой весной исполнилось пятнадцать.

Каждый завтрак был похож на прежний — Татьяна жаловалась, что ей никто не помогает, но когда дочери пытались встать и помочь, кричала, что они ей ужасно мешают, потому пусть лучше не лезут под руку!

Игорь Иванович с удовольствием посматривал на жену, Павлику было скучно, он лениво ковырял кашу и почти ничего не ел.

Когда Степан здесь появился, семья как раз завтракала. Он извинился и вышел во двор, чтобы не мешать. Вслед за ним выскочила Татьяна, замерев и набирая воздуха в мощную грудь. Но рассмотрев Степана поближе, вдруг сдулась и сказала совершенно спокойно:

— Пойдем завтракать.

— Я уже ел, — Степан опустил глаза. Хотя вряд ли кружку молока и хлеб можно считать завтраком, но с другой стороны… Раньше у него был один хозяин, а тут еще получается и хозяйка?

— Пойдем, еще поешь. Вам можно хоть через час есть, все равно голодные остаетесь! А то «не хочу», а потом таскаете из кухни пряники! — сварливо закончила.

— Я не буду таскать, — быстро пообещал Степан.

Галина подалась назад.

— Не будешь? — переспросила. Больше ничего не сказала. Молча распахнула дверь, приглашая войти. Вернее, почти приказывая.

В тот день Степан не обратил никакого внимания на дочерей хозяина. Он свыкался с мыслью, что снова добровольно возвращается к положению слуги. Но что еще делать? Кильке с братьями он не нужен. Галя ушла.

Собственно, чему удивлять? Он никогда никому не был нужен с тех пор, как не стало родителей.

Придется терпеть. Видимо, Бог хочет испытать его веру. Его терпение. Пусть. Степан смириться со всеми выпавшими на его долю испытаниями, пусть даже со смертью. Ведь с какой-то стороны она принесет покой…

Когда прямо за завтраком хозяин с женой принялись рассуждать, куда его поселить и решили, что пока на сеновал, он даже не удивился. Хорошо хоть не в хлев. Повезло, что лето и ночи теплые.

Но потом оказалось, что там уже спит их сын Павлик. И после завтрака Степану выдали два одеяла и подушку.

— Если будет холодно, скажи, еще одно дам, — сказала Татьяна. — А осенью Люся к мужу уйдет, тогда мы вас с Павликом поселим в комнату, где сейчас дочери живут.

— А… — Степан хотел узнать, куда они собираются деть вторую?

— За печкой отгородим, — махнула рукой Татьяна. — Вас же теперь двое, а она одна, значит, вам комната нужнее.

Это был первый раз, когда Степан не знал что сказать и что вообще думать. Не мог уложить в своей голове, что кто-то поселит собственную дочь за печкой потому считает постороннего парня кем-то настолько важным, из-за кого стоит менять планы.

Но окончательно его мир рухнул и родился заново через день, когда Степан почти полностью испортил стопку готовой кожи, которая шла на подошву. Из бычьей шкуры, разрезанной на полоски, Игорь Иванович собственноручно готовил толстую кожу. Остальную, мягкую, приносили от дубильщика уже готовой. И вот стопку разрезной на удобные части кожи Степан совершено глупым образом уронил в огонь. Упал, зацепившись за брошенный на полу беляк для растяжки кожи и куски словно перенеслись по воздуху прямиком в горящую печь. Вонь паленого разлетелась по мастерской, когда шкура занялась. Степан, поняв, что наделал, бросился ее доставать. Прямо так, голыми руками.

И отлетел назад, когда Игорь Иванович сильно оттолкнул его от печи.

Все, сейчас он меня прибьет, решил Степан, впервые увидев на лице хозяина гнев. Испортил ценную вещь, из которой вышло бы подошв как минимум на пять башмаков!

Хозяин схватил кочергу и стал ковыряться в углях, пытаясь вытащить из огня пылающие куски. Когда на утоптанном земляном полу остались лежать скорченные черные трубочки, окатил их водой из ковша и тогда только вернулся к Степану.

— Ты куда лезешь? — мрачно поинтересовался Игорь Иванович. — Совсем сдурел? Это просто шкура! А руки у тебя единственные, их нужно беречь, понял?