Сто Тысяч Королевств - Джемисин Нора Кейта. Страница 25

Я побежала прочь. Да поможет мне Небесный Отец! Нет, такого я не вынесу! Я заскочила во дворец и свернула за угол. Но это не помогло — я все равно слышала, как он кричит, кричит, кричит от боли, он горел изнутри, он умирал и кричал, а я зажимала руками уши и думала — все, сейчас я сойду с ума и оглохну и буду слышать только эти крики, денно, нощно, вечно, до конца жизни.

Но — слава всем богам, даже Нахадоту! — крик наконец оборвался.

Я не знаю, сколько времени просидела вот так — зажав ладонями уши. А потом поняла — вокруг стоят люди. И подняла голову. И увидела — Декарту. Он тяжело опирался на трость темного полированного дерева — кстати, возможно, привезенного из даррских лесов. Декарта смотрел на меня сверху вниз. Вирейн держался рядом. Остальные придворные неспешно шли по коридору. Чжаккарн куда-то подевалась.

— Ну что ж, — сказал Декарта, — теперь правда выплыла наружу. В ее жилах течет кровь труса-отца, а не храбрых Арамери.

И тут растерянность и горе сменились жгучим гневом. Я резко подскочила, разогнувшись, как пружина.

— Дарре некогда были великими воинами, — с бесстрастным лицом проговорил Вирейн — вовремя, иначе бы я что-то ляпнула и тем погубила себя. — Но под властью Отца Небесного нравы кровожадных дикарей изменились и смягчились — и мы не можем винить ее за подобную перемену. Я думаю, она никогда не видела, как убивают человека, отсюда и испуг.

— Члены семьи должны подавать другим пример стойкости! — отрезал Декарта. — Это цена, которую мы платим за власть над миром! Мы не станем такими, как коснеющие во мраке темные расы, которые предали своих богов, чтобы спасти шкуру! Мы должны быть как тот человек, что сейчас погиб! Он заблуждался, однако же не предал свою веру!

И он ткнул тростью в сторону Пирса. Или просто туда, где, судя по всему, лежал труп еретика.

— Как Шахар. Мы должны быть готовы умереть — и убить — ради нашего Владыки Итемпаса.

Он улыбнулся, да так, что у меня мурашки по спине побежали.

— Думаю, со следующим ты расправишься собственноручно. Внучка.

Меня душили одновременно бессильный гнев и страх — лицо перекосила гримаса ненависти.

— С каких это пор убийство безоружного пленника считается у нас доблестью? Или смелость — в том, чтобы отдать приказ убить его кому-то другому? Да еще — так, как… — И я потрясла головой, словно надеялась, что воспоминание о воплях умирающего выпадет из нее само собой. — Вы поступили жестоко, а не справедливо!

— Да неужели? — К моему удивлению, Декарта не разозлился, а задумался. — Но этот мир принадлежит Отцу Небесному. Это не подлежит обсуждению. Это очевидно. А этого человека схватили с поличным: он раздавал запрещенные книги, книги, в которых опровергалась эта истина! И теперь всякий, кто прочитал эти книги — даже добропорядочные граждане, которые видели, как совершается святотатство, но не нашли в себе силы донести на смутьяна, — так вот, теперь они разделяют его убеждения! Все они — преступники, затесавшиеся в толпу добрых и честных людей, преступники, желающие не нашего золота и даже не наших жизней! Таковые желают завладеть нашими сердцами и умами, а здравомыслие и мир в душах — отнять и растоптать!

Декарта горько вздохнул:

— Подлинная справедливость заключалась бы в том, чтобы стереть с лица земли целый народ. Прижечь зараженное место до того, как инфекция расползлась по всему телу. А вместо этого я всего лишь приказал умертвить всех, кто принадлежал к его еретическому толку, их жен и детей. Ибо их уже было не спасти.

Я уставилась на Декарту — молча. Слов не находилось. Даже слов гнева и возмущения. Теперь-то я знала, почему тот человек развернулся и насадился на дротик. И куда подевалась Чжаккарн.

— Лорд Декарта подарил ему возможность выбирать, — заметил Вирейн. — Прыжок с Пирса дал бы ему легкую смерть. Обычно ветер подхватывает их и разбивает о поддерживающую дворец колонну. Даже до земли ничего не долетает. Все происходит… быстро.

— Вы… — Мне нестерпимо захотелось снова заткнуть уши. — Вы называете себя служителями Итемпаса? Да вы просто бешеные псы! Демоны в человеческом обличье!

Декарта покачал головой:

— А я-то, глупец, все надеялся отыскать в тебе ее черты…

И он пошел дальше по переходу, медленно-медленно, несмотря на трость. Вирейн шел следом, наготове — вдруг Декарта споткнется и его придется подхватить под локоть. Он обернулся и посмотрел на меня. А Декарта — нет.

Я отлепилась от стены:

— Моя мать жила по заветам Блистательного! А вы — нет!

Декарта застыл на месте, и сердце мое оборвалось и упало. Я испугалась, сообразив, что в этот раз зашла слишком далеко. Но он все равно не обернулся.

— Это правда, — тихо-тихо и все так же не оборачиваясь произнес он. — Твоя мать не проявила бы вообще никакого милосердия.

И пошел дальше. А я прислонилась обратно к стене и еще долго не могла унять дрожь.

В тот день я в Собрание не пошла. Не могла заставить себя сидеть рядом с Декартой и делать вид, что ничего не произошло, пока в ушах у меня звенели крики того несчастного. Я не Арамери. И никогда Арамери не стану! Так какой смысл им уподобляться? К тому же у меня нашлись другие дела.

Я вошла к Теврилу в кабинет и застала его за работой. Он заполнял какие-то бумаги. Но прежде чем он успел встать и поприветствовать меня, я положила руки на стол и строго сказала:

— Личные вещи моей матери. Где они?

Он закрыл рот. Потом снова открыл его:

— Ее апартаменты находятся в Седьмом Шпиле.

Тут пришла очередь надолго замолчать мне.

— И что, ее апартаменты так и стоят — нетронутыми?

— Декарта приказал оставить все как есть. Как осталось после ее отъезда. А когда стало понятно, что она не вернется… — Тут он развел руками. — Мой предшественник слишком ценил жизнь, чтобы предложить выбросить оттуда ее личные вещи. А я вот тоже, как видишь, большой жизнелюб.

И он добавил, как всегда тактично и дипломатично и очень вежливо:

— Тебя проводят.

Так вот оно какое, жилище моей матери.

Слуга ушел, видно уловив мой безмолвный приказ. Дверь за ним закрылась, и в комнате снова воцарилась глубокая тишина. На полу лежали овалы солнечного света. Тяжелые занавески оставались задернутыми, их даже не пошевелил влетевший вслед за мной сквозняк. Люди Теврила убирались в этих комнатах, так что в солнечных лучах не танцевало ни единой пылинки. Я затаила дыхание — казалось, я стою в нарисованном интерьере.

Нужно сделать усилие и шагнуть вперед.

Я шагнула.

Гостиная. Бюро, кушетка, чайный столик. Или рабочий стол, не понять. На стенах — картины, на полочках — статуэтки, у стены — прекрасный резной алтарь в сенмитском стиле. Хоть что-то, выдающее ее собственный вкус. Все очень элегантное и красивое.

И совершенно маме не подходящее.

Я прошлась по комнатам. Налево — ванная. Побольше, чем у меня, но матери всегда нравилось принимать ванны. Я помню, как сидела вместе с ней в пене и хихикала, когда она закручивала волосы на макушке и строила мне веселые рожицы… о нет. Нет. Нельзя это вспоминать. Потому что нельзя раскисать.

Спальня. В середине кровать — овальная, в два раза больше моей нынешней, вся белая и утопающая в подушках. Шкафы, туалетный столик, очаг с каминной доской — декоративные, ненастоящие — в Небе нет нужды зажигать огонь для обогрева. Еще один стол. И здесь тоже я заметила следы ее присутствия: аккуратно расставленные флаконы на туалетном столике, любимые впереди. В горшках пышно цвели растения. Надо же, столько лет прошло, а они такие зеленые. На стенах портреты.

А вот это уже интересно. Я подошла к камину, чтобы получше рассмотреть самый большой — забранное в тяжелую раму изображение светловолосой амнийской женщины. Красивая, роскошно одетая — и с очень гордой осанкой, выдающей аристократическое — не то что у меня — воспитание и происхождение. Но что-то в выражении ее лица пробудило мое любопытство… Улыбка тронула лишь уголки губ, а глаза на повернутом к зрителю лице оставались несфокусированными, словно она смотрела куда-то поверх голов. Мечтала? Или беспокоилась о чем-то? Какой талантливый художник, раз сумел передать эту неопределенность и тайну.