Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович. Страница 23

Хозяин сразу повёл его по коридору направо, в кухню. Там щедро предложил пресные лепёшки, козий сыр и немного фруктов. На вопрос Льва насчёт мясного только таинственно улыбнулся, демонстрируя неровные, но крепкие зубы. Оболенскому пришлось мрачно набивать желудок предложенным. Общую атмосферу на кухне портил огромный казан, впечатляющая выставка вывешенных на стене ножей и топоров да лениво летающие толпы безобразно раскормленных мух. Поэтому он был даже рад, когда старик быстренько вернулся и призвал его к делу. Они прошли ещё в одну комнату, где всё было украшено пышными персидскими коврами и, откинув один из них с пола, открыли потайной люк. По-русски поплевав на ладони, Оболенский бодро спустился вниз и по одному выволок четыре тяжеленьких мешка, явно набитых костями.

— Слуг не было. Пришлось копить, — скупо пояснил Ай-Гуль-ага. — Съел крупного барашка — кости в мешок.

— Ну ты и жрать, прости господи… — только крякнул Лев, взваливая трещащий мешок себе на спину.

— Свадьба была. Много ели, много пили, гостей мно-о-го было…

Дальше пошла работа, и времени на болтовню, естественно, не оставалось. Сначала Оболенский таскал все мешки из дома во двор, потом тягал их же со двора за забор, а там уж, метров сто вдоль крепостной стены, к заранее предупрежденному стражнику. Поняв, что ещё и за стенами Багдада всё это надо переть на себе с добрый километр до кладбища иноверцев, он едва не пал духом. Но выстоял и только шумно ругал Насреддина за то, что тот коварно свёл его осла. Помощь Рабиновича в деле транспортировки тяжёлых грузов могла оказаться неоценимой. Увы, длинноухий друг отсутствовал, а значит, приходилось волочь всё это на собственном горбу… А ведь пришлось ещё и копать яму, да не лопатой, а мотыгой! Вот уж воистину садовый инвентарь, о котором выросший в центре Москвы Лев не имел ни малейшего понятия. Короче, когда всё было закончено, его аристократические руки покрылись кровавыми мозолями, поясница ныла, как проклятая, а от особо насыщенных выражений покойные христиане восторженно переворачивались в гробах. Когда солнце уже садилось за багдадские стены, а с далёких минаретов муэдзины стали призывать правоверных к вечерней молитве, Лев Оболенский, еле волоча ноги, шатаясь, протискивался в узкую калиточку дома Ай-Гуль-аги. О гуриях он в ту минуту совершенно не думал. Гормон ушёл далеко, но, как оказалось, небезвозвратно… И ненадолго, кстати…

— Загонял ты меня, хозяин…

— Будешь крепче спать. Хочешь лепёшку?

— Ох, я бы лучше щей тарелочку, со сметанкой… или блинчиков!

— Это пища неверных.

— Не заводи, саксаул, я сейчас грубить начну… Ладно, давай сюда свою лепёшку! Вегетарианцы, чтоб вас…

Поверьте, даже шевеление челюстями казалось бедному «грузчику» непосильным трудом. Заботливый хозяин предложил ему кислое молоко, чем заработал тяжёлый взгляд и пожелание доживать последние годы на одном кефире. А вот Ай-Гуль-ага нисколько на него не обиделся и, более того, весь лучился желанием посытнее напотчевать ценного работника. Он даже намекнул пару раз, что готов устроить Льва на ночлег в свободной комнате второго этажа, прямо напротив гарема. Как истинный мусульманин, он, конечно, обязан следить за своими жёнами, но сегодня тяжёлый день, его клонит в сон, а юная Джамиля так своенравна и шаловлива, ей вечно не спится… Если бы Оболенский не был так измотан, то, несомненно, обратил бы внимание на явно завлекающую болтливость неразговорчивого старца. Но, увы… Стоп, я тоже больше не буду запугивать вас раньше времени, иначе станет неинтересно. Хотя лично мне было страшно…

— Иди наверх. Ложись. Спи, — напутствовал старик, нетерпеливо подталкивая Оболенского в спину. Медная аладдинистая лампа чадила и шипела, но освещала тёмные коридоры дома.

— Полегче там… Ой-ё, ноги, как ватные…

— Джамиля не спит. Ждёт.

— А-а… так ты бы шёл баиньки, дедуля?! — разом выпрямился Лев, чьё воображение мгновенно нарисовало ему бесцельно нежащуюся на подушках юную адалиску в прозрачных шароварах. — Я уж сам разберусь, ты только покажи, где моя постелька, а где — Джамили. Ну, чтоб я во тьме не перепутал, а то ещё попаду не туда…

— Туда попадёшь, — уверенно хмыкнул хозяин.

— Угу… вообще-то всегда попадал — женщины не жаловались, — раздумчиво припомнил Лев. — Вот было иду я как-то по проспекту, а на улице холод, снег под ногами хрустит, светофоры мигают, от метро до общаги метров двести будет. У меня шампанское в пакете, конфетки-трюфели всякие — к нам в университет по обмену опытом эфиопская делегация приехала. И была там одна кучеряшечка — фигурка, как из чёрного дерева! Короче, мечта мартовского мурзика, выдающаяся во всех местах и, главное, без моральных устоев. А какой облом получился?! Я ж до сих пор заикаюсь, как вспомню… но в последнее время реже… не помню потому что.

— Пришли. — Старик дрожащей рукой постучал в простую деревянную дверь. — Джамиля-а-а! Не спишь?

— Нет, мой господин… — еле слышно донеслось в ответ.

Оболенский привстал на цыпочки и вытянул шею, его ноздри раздувались, как у сибирского изюбра во время гона. Ай-Гуль-ага откинул засов и сильно толкнул его внутрь:

— Джамиля, к тебе гость!

— Э… здрасте, — вежливо сказал Лев в дурманную темноту. Дверь за спиной захлопнулась, запор лязгнул, а глаза, привыкшие к свету лампы, не различали ни зги. Он осторожно сделал шаг вперёд, на что-то налетел, едва не растянувшись на полу, извинился по-английски и ощупью добрался до маленького, узенького окошка, забранного решёткой. Именно сквозь него проливался хоть какой-то свет…

— Кто ты, бедный человек? — совершенно бесцветным голосом спросили из самого тёмного угла.

— Я? А… позвольте представиться, милая девушка, меня зовут Лев Оболенский. И должен признать, я — человек не бедный. Этот костюмчик вшивенький… он вроде маскировки, а так я уже… думаю, довольно богатый!

Всматриваясь изо всех сил, он наконец-то сумел смутно разглядеть вжавшуюся в угол девичью фигурку. Она сидела прямо на полу, в рубашке и шароварах, подняв колени к подбородку так, что были видны только настороженно блестящие глаза.

— А вы, как я понимаю, Джамиля? Вот и салам алейкум! Будем друзьями… — Лев открыто протянул ей руку, но девушка только вздрогнула, отшатнувшись. — А может, и так… просто знакомыми. Тут ваш супруг, в смысле, муж ваш, он…

— Он страшный человек…

— Да ну? — как можно обаятельней улыбнулся Оболенский, его «нереализованный пыл» незаметно пропал, уступив место жалости и пониманию. Девушка казалась такой безнадёжно обречённой, что наш герой тактично постарался разрядить тревожную напряжённость. — На вид вполне безобидный старичок! Благообразный, как пасхальный кулич. Не болтливый опять же…

— Он плохо говорит, — подтвердила Джамиля, — ему зубы мешают, слишком острые…

— Как у волка в «Красной Шапочке»?

— Зачем ты здесь? — Девушка порывисто вскочила и шагнула к окну, пристально вглядываясь в открытое лицо ночного гостя. Она действительно была очень хорошенькой. — Ты сильный, у тебя большое сердце, и ты зовёшь себя Львом! Почему ты не убежал? Ты мог спрятаться в пустыне, а теперь… Он придёт за тобой…

— Кто? Дедуля давно спит, крошка! Он сам просил меня, чтобы…

— О нет! Нет, мой храбрый юноша, гуль заманил тебя! Я видела в окно, как ты носил эти страшные мешки, и молила Аллаха, чтоб он помог тебе бежать… увы!

— М-м-р, но разве так уж плохо, что я тут несколько задержался? — чуть шаловливо мурлыкнул Лев, незаметно обнимая скуластую красотку за талию и ненавязчиво тоже намереваясь перейти на «ты».

— Ты не понял меня… У гуля кончилось мясо! — отстранилась девушка.

— Видимо, не понял, объятия отложим на послезавтра… Но мясо точно кончилось, этот седобородый скупердяй пичкал меня пересохшими лепёшками, прелыми овощами и прокисшим молоком! Нет, представляешь?! И это после того, как я на него полдня вкалывал, не разгибаясь…