Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович. Страница 33

— Пора, Лёва-джан.

— Пора, Ходжа. — Лев пружинисто встал, потянулся до хруста в костях и треска в халате, бросил два дихрема чайханщику с круглыми плечами и уточнил: — Ты к кому пойдешь, к мужчинам или к женщинам?

— Это даже не вопрос, ибо тебя к женщинам подпускать нельзя. Возьмёшь на себя дядю с племянником. Что ты на меня так смотришь?

— Хочу увидеть в твоих глазах стыд, после того как ты оскорбил меня, честного, скромного и очень порядочного человека…

— Я видел, как ты крутился вокруг мошенницы Зейнаб, — отрезал Ходжа.

— Ну и где твоё чувство юмора? По-моему, вместе мы смотрелись в ритме супер! Нет?! О, да ты ревнуешь!

— Избави аллах! — едва не перекрестился домулло и тут же шлёпнул себя по рукам, дабы впредь не перенимать жесты друга. — Пойдём, уважаемый, до полпути нам по дороге.

Вдвоём они вышли на улицу, где голубоглазый бородач фамильярно подцепил низенького «индуса» под локоток. Ходжа почему-то покраснел, но сбросить хватку Оболенского было очень непросто. Как и большинство истинно русских людей, после сытного обеда нашего героя тянуло на философию. А философия, как известно, это вино и женщины…

— Ходжа, вот тебе какие женщины нравятся?

— Стройные, с высокой грудью и широкими бёдрами, — напряженно ответил Насреддин, окинув подозрительным взглядом мужественную фигуру Оболенского. — Ты не подходишь, и не надо так ко мне прижиматься…

— Балда, я ж сугубо ради конспирации! — искренне удивился псевдолекарь. — Но я ведь не в смысле внешности интересуюсь, а относительно поведения в постели.

— Лёва-джан, ты… как это… охренел, да?! — Ходжа наконец-таки вырвался. — Какого шайтана ты лезешь в личную жизнь мусульманина?

— Ой, ну не нуди, моралист медресированный… О чём ещё говорить двум таким красивым мужикам, как не о подлых бабах?

— О Коране, о шахматах, о товарах, о минаретах, о звёздах, об урожае, о плове, о поэзии, о… — начал загибать пальцы домулло, но Лев аристократически небрежно прикрыл ему рот и пустился в сладостные воспоминания:

— А вот у меня как-то была одна плейбоистая подружка… так она любила тоже поговорить. Причём именно в постели. Представляешь, да? Ну, короче, я там тружусь вовсю, культурно, с обстановкой: вино мускатное, шоколад самарский, чулочно-резиновые изделия из Китая, а она… Ну ни на минутку не затыкается! Ей-богу, даже когда целуется и то что-то щебечет! И самое главное…

Насреддин страдальчески закатил глаза, вздохнул, попытавшись ускоренно передвигать ноги. Но, даже когда он почти бежал, размашистый шаг Оболенского легко нагонял несчастного, и радостно рокочущий бас упоённо разглагольствовал на всю улицу:

— И самое главное — ей всё нравилось! Всё-всё, чем ни занимались, в какой позе там, в каком ритме… комментировала всё! Голосина — вторая Бабкина! Ты как относишься к… ну, когда они там стонут, извиваются, повизгивают, лепечут что-то ласково-поощрительное? Стой, не убегай! Дай дорасскажу…

Ходжа вырывался изо всех сил, так, словно от этого зависела не только его отдельно взятая жизнь, а нравственность и честь всего Багдада. На каком-то этапе ему удалось высвободиться, он ловко нырнул под мышку высоченного друга и крайне удачно скрылся в пересечении узких переулочков. Оболенский плюнул, расхохотался, отказавшись от погони, но вслед домулло ещё долгое время долетали издевательские обрывки фраз:

— …орала прямо в ухо: «Да! Да! Ещё! Йес!!! Дас ист фантастиш! Какой кайф!» А когда я часик спустя вышел на улицу, так эта дура в чём мама родила вопила мне с балкона на весь квартал: «Это было здорово! Не уходи, я ещё так хочу! Прямо здесь, как там, на люстре!» Вот те крест, мне тогда — хоть сквозь землю провались!.. А сейчас скучаю… Так вот, к чему я всё речь-то вёл, а ваши гурии в гаремах так могут? Не слышу?! А? Ну правильно, где им…

Та памятная ночь надолго запомнилась жителям Багдада. Впоследствии не один год среди простого народа и даже купечества бытовало новое летосчисление — как говорили на базарах: «Это было спустя две недели после Ночи Похабных Шайтанов…» или «Всё произошло ровно за месяц до Ночи Бесстыжих Иблисов». Что и говорить, в те времена было не так много праздников, почему люди и радовались любому мало-мальски значимому событию, а уж тем более такому яркому… Давайте мы оставим на будущее, что там и как наплели наши герои своим «подопечным», но главное — дело было сделано, ситуация не выходила из-под контроля и в целом всё шло как по маслу. После вечерней распевки муэдзинов в район западного квартала к ухоженному двухэтажному особнячку начали постепенно стекаться очень подозрительные люди. Причём все были подозрительны по-разному: в частности, необычным внешним видом, гробовым молчанием и тщательно скрываемыми под одеждой странными предметами. А если быть ещё более точным, то делёжка шла лишь на две категории — люди в белом и люди в чёрном. Те, что были закутаны во всё белое, пугали окружающих тщательно вымазанными мелом лицами и… большими белыми подушками в руках. Наблюдательный глаз сразу отметил бы их успешные попытки разместиться на белёной крыше соседнего дома, чуть нависающей над забором двора госпожи Далилы. Группа людей в чёрном чёрными лицами не пугала — попросту ужасала! Многие почему-то забыли изваксить себе дёгтем шею, уши и руки, что приводило случайных прохожих буквально в шоковое состояние. Под длинными плащами чёрные незнакомцы прятали гибкие ивовые прутья. Хотя и незнакомцами-то они, пожалуй, тоже не были: хорошенько приглядевшись, можно было легко узнать загримированных стражников высокородного господина Шехмета. Они, старательно избегая косых взглядов, разместились над северным, небелёным, забором заднего двора всё той же Далилы-хитрицы. Обе группы, ведомые странными дервишами в специфическом рванье, заняли свои места «согласно купленным билетам» настолько отрепетированно, что «чёрные» и не подозревали о присутствии «белых». Как, впрочем, и наоборот. Оставалось ждать, но недолго. На Востоке ночь вообще опускается удивительно быстро, словно набрасывая на сонную землю фиолетово-чёрный персидский бархат, усыпанный яркими фианитами звёзд. Луна светила, как начищенный дихрем в руках знающего ростовщика, и даровала театру боевых действий самое лучшее из своих романтических освещений. Где-то после двенадцати на пустынный квадрат Далилиного подворья вышли две разнокалиберные фигуры — одна низенькая и плотная, другая высокая и плечистая. Низенький, судя по облику явный индус, мелкой рысью обежал весь двор по периметру и всё смотрел куда-то вверх в карманную подзорную трубу, словно надеялся чего-то там разглядеть в серпантинных гроздьях звёзд. Потом вернулся к высокому, пошептал ему на ухо и неожиданно громко оповестил едва ли не весь квартал:

— Луна в Раке! И пока Дева располагается под Водолеем, от их чудесного союза произойдут удивительные для мусульман вещи! Тринадцатый градус зодиакального дома Рыб находится под прямым углом к оси наклона Урана, что даёт невероятную мощь энергетическому потоку направленного течения астрологической нумерологии, и если всё это умножить на четырнадцатый куб в квадрате Пифагора, то, с точки зрения Авиценны, уровень излечения болезней Венеры будет не просто велик, а ошеломляюще эффективен!

Люди Шехмета и Али Каирской ртути слышали всё. Но, по-моему, не поняли ни слова! В особенности «эффективен»… Ходжа упёр оригинальное словечко из лексикона соучастника и в общем-то попользовался им абсолютно правильно, поставив и вовремя и к месту. После чего раскланялся, удалившись в дом, чисто по-брахмански пятясь задом. Стражи порядка, перемазанные в основные шахматные цвета, вытянув шеи, ожидали развязки. Тогда высокий, очень смахивающий на лекаря-шарлатана с ближайшего базара, неожиданно подпрыгнул на месте и плавно пошёл по кругу в одному ему известном танце. До слуха присутствующих долетали лишь обрывки совершенно незнакомых слов: «Не нарушу клятвы Гиппократа, как бы мне ни стало хреновато…» Потом он встал в центре двора и, обернувшись к дому, распростёр руки к небу, зычно заявив: