Проклятие Ведьмака - Дилейни Джозеф. Страница 2

Я взглянул на женщину, которая нежно промокала лоб священника куском ткани.

Сальные прямые волосы несчастного были откинуты назад, глаза закатились. Он не знал, что женщина обратилась за помощью к Ведьмаку, иначе воспротивился бы этому. Хорошо, что сейчас он не мог меня видеть.

Из глаз женщины капали слезы, поблескивая в свете свечей. Она не была членом семьи – всего лишь домоправительницей; должно быть, он был по-настоящему добр к ней, если она так убивается.

– Доктор скоро будет, – я попытался ее утешить, – и даст ему что-нибудь обезболивающее.

– Он всю жизнь страдал, – ответила она, – да и я причинила ему немало хлопот. Вот почему он боится смерти. Он грешен и знает, куда попадет.

Кем бы он ни был и что бы ни делал, такого старый священник не заслуживал. Такого никто не заслуживает. Без сомнения, он был храбрым человеком. Или очень глупым. Когда домовой начал выкидывать свои штучки, священник попытался справиться с ним самостоятельно, используя обычные «орудия» служителя церкви: колокол, святую книгу и свечу. Однако тьму этим не одолеть. В большинстве случаев не будет никакого толку – домовой просто не обращает внимания ни на священника, ни на его заклинания. Обычно он все-таки уходит по собственной воле, а священнику достаются почет и уважение.

Однако на этот раз в Хоршоу завелся самый опасный тип домового из всех, с которыми нам приходится иметь дело. Мы называем их потрошителями скота, поскольку чаще всего они питаются животными. Однако, попытавшись вмешаться, священник сам стал жертвой домового, и теперь, попробовав вкус человеческой крови, тот превратился в настоящего потрошителя. Священнику еще повезло, что он вообще до сих пор оставался в живых.

От подножия алтаря к лежащему священнику тянулась зигзагообразная трещина три шага длиной. В самой широкой части, размером почти в ладонь, она напоминала глубокую расселину. Расколов пол, домовой схватил старого священника за ногу и по колено утащил ее вниз. Теперь, сидя там, во тьме, ее порождение медленно высасывало из священника кровь, а вместе с ней и жизнь. Потрошитель похож на большую, толстую пиявку. Он старается, чтобы его жертва как можно дольше оставалась жива, – растягивает удовольствие.

То, что мне предстояло сделать, не зависело от того, выживет священник или нет. В любом случае я должен был связать домового: теперь, напившись человеческой крови, он уже никогда не будет довольствоваться домашним скотом.

– Спаси его, если сможешь, – сказал Ведьмак, когда я уже собрался уходить. – Но твоя главная задача – разобраться с домовым. Это важнее всего.

Я занялся необходимыми приготовлениями.

Оставив его напарника копать яму, мы с такелажником вернулись в амбар. Он знал, что делать, поэтому прежде всего налил воды в большую бадью, которую они привезли с собой. Вот еще одно преимущество работы с опытными людьми: у них есть все необходимое снаряжение. Бадья была надежная, деревянная, скрепленная металлическими обручами и достаточно большая даже для ямы двенадцать футов глубиной.

Налив в бадью воды примерно до половины, такелажник принес из двуколки большой мешок и стал вытряхивать из него в воду коричневый порошок. Он делал это небольшими порциями, после каждой добавки размешивая раствор прочным прутом.

Довольно скоро это превратилось в нелегкое занятие – постепенно масса в бадье становилась все более густой и вязкой. И воняло от нее точно от пролежавшей несколько недель мертвечины – что, в общем, было неудивительно, поскольку порошок не что иное, как толченые кости.

Конечным результатом всего этого должен был стать очень прочный клей. Такелажник все больше потел и уже тяжело дышал. Ведьмак всегда сам замешивал клей и меня этому научил, но время поджимало, а такелажник был посильней меня. Поэтому он и приступил к этой работе, даже не дожидаясь моей просьбы.

Когда клей был готов, я начал добавлять в него принесенные с собой металлические опилки и соль, стараясь помешивать, чтобы они распределились равномерно. Железо опасно для домового, потому что вытягивает из него силу, а соль обжигает. Стоит домовому попасть в яму – он останется в ней, поскольку нижняя сторона камня и стены ямы, обмазанные такой смесью, заставят его съежиться и держаться так, чтобы их не касаться. Конечно, самое сложное – загнать домового в яму.

И это мне еще только предстояло.

Наконец мы с такелажником решили, что клей готов.

Поскольку яму еще не вырыли, делать мне пока было нечего, и я топтался в ожидании доктора на узкой извилистой тропинке, ведущей в Хоршоу.

Дождь прекратился, в воздухе было ни ветерка. Стоял сентябрь, и погода уже начала меняться к худшему. В любой момент дождь мог зарядить снова, поэтому первый, пока еще далекий раскат грома на западе заставил меня занервничать еще больше. Спустя минут двадцать я услышал в отдалении стук копыт. Из-за поворота показался доктор. Он скакал так быстро, словно за ним гналась вся адская свора. За спиной у него развевался плащ.

Представляться не было нужды, поскольку в руке я сжимал посох Ведьмака. Я лишь кивнул ему, и он, оставив вспотевшего коня пастись в высокой траве перед церковью, последовал за мной к боковой двери. Открыв ее, я из уважения пропустил его первым.

Отец учил меня ко всем проявлять уважение – если я хочу, чтобы и другие уважали меня. Я с этим врачом знаком не был, но Ведьмак настаивал именно на его приезде, из чего я сделал вывод, что доктор знает свое дело. Звали его Шердли. При нем была черная кожаная сумка, на вид почти такая же тяжелая, как мешок Ведьмака, который я принес с собой и оставил в амбаре. Доктор положил сумку футах в шести от пациента и, не обращая внимания на всхлипывания женщины, приступил к осмотру.

Я встал чуть сбоку позади него, чтобы лучше видеть. Осторожным движением доктор приподнял рясу священника, обнажив его ноги.

Правая была худая, бледная и почти безволосая, но левая, в которую вцепился домовой, покраснела и распухла. Вены на ней вздулись и по мере приближения к трещине в полу становились более темными. Доктор покачал головой, вздохнул и, обращаясь к домоправительнице, заговорил так тихо, что я едва разбирал слова.

– Ногу придется отнять, – сказал он. – Другого выхода нет.

В ответ по щекам женщины снова полились слезы. Доктор перевел взгляд на меня и кивнул на дверь, предлагая выйти. Оказавшись снаружи, он прислонился к стене и снова вздохнул.

– Долго еще? – спросил он.

– Меньше часа, доктор, – ответил я. – Все зависит от каменотеса. Он сам привезет камень.

– Если вы провозитесь хоть немного дольше, мы не спасем преподобного. По правде говоря, шанс вообще очень невелик. Сейчас даже нельзя дать ему обезболивающее, потому что он не выдержит двойной дозы, а перед ампутацией я непременно должен буду что-нибудь ему дать. Но даже в этом случае он может погибнуть от болевого шока. И сразу переносить его оттуда тоже опасно.

Я пожал плечами. Мне не хотелось даже думать об этом.

– Ты точно знаешь, что делать? – спросил доктор, внимательно вглядываясь в мое лицо.

– Мистер Грегори все мне объяснил. – Я постарался произнести это как можно увереннее.

На самом деле Ведьмак объяснил мне все даже не один раз, а, наверно, больше десяти и заставлял повторять услышанное снова и снова, пока не успокоился.

– Лет пятнадцать назад у нас был похожий слу чай, – сказал доктор. – Мы сделали все возможное, но человек умер, а ведь это был молодой крестьянин, здоровенный, словно пес мясника, в самом расцвете сил. Давай просто держать кулаки. Иногда старики оказываются крепче, чем мы думаем.

Повисло долгое молчание, потом я вдруг вспомнил, что нужно кое-что уточнить:

– Вы, конечно, знаете, что мне понадобится немного его крови…

– Не учи курицу нести яйца, – проворчал доктор, устало улыбнулся мне и кивнул в сторону тропы к Хоршоу: – Каменотес уже на подходе, поэтому лучше иди и займись своим делом. А потом я займусь своим.