И телом, и душой (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна. Страница 72

А Максим… он, как и обещал, был с ней. Всегда. На протяжении долгих мучительных лет. Он обещал, что останется с ней, что бы не произошло, и он остался. Вопреки самому себе, своим принципам, чувствам, устремлениям. Он всегда был рядом. Сдержал обещание.

Но лучше бы его слова оказались пустыми. Лучше бы он отпустил ее тогда, когда еще мог сделать это. Когда был способен это сделать. Когда она еще не жила им, не дышала им, как воздухом, не была от него зависима, как от самого острого наркотика. Ему нужно было самому уйти. Собрать вещи, попрощаться, повернуться к ней спиной и сделать тот решающий шаг, что разверз бы бездну между ними. Им нужно было разойтись еще тогда. Он мог уйти. Она могла отпустить. Но… Он не ушел и не отпустил, дал обещание и сдержал его. И она не ушла, не смогла его покинуть, тоже верная себе, своей любви и своим обещаниям.

Лучше бы они оказались предателями и лжецами!

Девять лет — слишком большая плата за то, что когда-то казалось цельным, а потом рассыпалось на части.

Не было у них семьи. Никогда не было. Так и не смогли ее построить. Да и не старались сделать этого.

Она — занятая своими переживаниями, замкнутая в себе, с гипертрофированным чувством вины, с разъедающей болью трагедии в сердце, с жаждой любить и быть любимой, но молчащей, ничего не просящей, боявшейся того, что не имеет права требовать или просить. И он — нацеленный на чувство долга, поставивший его выше того, во что верил всю жизнь, наплевав на свои принципы и былые уверения, забыв об обещаниях, данных самому и себе во имя исполнения того обещания, которое дал ей.

Они — не должны были оставаться вместе. Нужно было разойтись. Пойти своими дорогами, забыть о том, что было, вычеркнуть произошедшее из памяти и начать жить заново. Чтобы потом, спустя годы, когда был бы готов он, насладившись десятками женщин, сотнями реализованных возможностей и ступившего на путь, который вел бы его только к ней, и когда она, став сильной и самостоятельной, познав боль потери и разочарования и поднявшись с колен после падения с высоты небес, они смогли бы понять друг друга, принять, простить. И вновь сойтись, чтобы никогда больше не расставаться, лишь теперь осознав, что эта разлука, это расставание было необходимо. Для обоих.

Но девять лет прошли, промелькнули мгновением, незаметно и стремительно.

Но она помнила, наверное, каждый их миг, чтобы сейчас с уверенностью сказать, что у них никогда не было брака.

Может быть, первые четыре года? До того, как он ушел. Ушел к другой. Вернувшись домой, к Лене, в ее объятья. До того, как она приняла его. Чужого, неродного, с запахом дорогих женских духов на рубашке. Приняла и простила. Или до того, как она, устав жить с болью в сердце, собрала вещи, чтобы уйти? Но так и не смогла сделать последнего решающего шага за черту. Рыдала, забившись в угол, прижимала к колени груди, молила Бога о силе духа, способной отпустить мужа и уйти от него. Но не смогла. Ни тогда, ни спустя следующие годы.

Без него она не жила. Равно, как и с ним не жила, но без него… вообще не видела смысла жизни.

А сейчас, спустя годы… Появился смысл жизни! Свет в конце тоннеля, лучик солнца, надежда и вера. Появился Андрей, который подарил ей все это. Он просто толкнул вперед то, что лишь ждало момента, выжидающе ждало возможности проявиться, закричать, заявить о себе, вырваться наружу из сковывающих сердце пут. Начать жить новой жизнью! В мире, где была любовь, понимание, поддержка, внимание и уважение. Где ее ценили, где ею восхищались, где ей давали, ничего взамен не требуя, где говорили «Дерзай!» и верила в твой успех.

И она хотела жить в этом мире. Отчаянно хотела в нем жить. Все в ней словно пробудилось, проснулось, возродилось, воспрянуло и взметнулось к солнцу. Все, что спало долгие годы пустоты, одиночества, грязных ошибок и обвинения, смешанных чувств обиды, разочарования, безумной непонятой любви и всепрощения, все, что затаилось внутри нее, забравшись под кожу, в самое основание ее сущности, сейчас проснулось. Готовое действовать. И она подалась навстречу изменениям.

И поэтому ничуть не жалела о том, что сейчас, вместо того, чтобы гулять в парке с Аней, как и обещала мужу, стояла около огромного светящегося зеркальными окнами здания и, высоко подняв голову, улыбалась.

Да, наверное, эта ложь Максиму была единственным, за что она себя корила. Именно корила, но не винила.

Ей не следовало ему лгать. Зачем? Почему? Боялась, что не поймет, испугалась, что воспротивится и не отпустит ее на встречу с Кавериным? Но отчего такие опасения? Не из-за того ли, что он почти никогда не отпускал ее от себя, всегда зная, чем она занимается, где находится с кем, знал все, включая такие мелочи, как то, что лежит у нее в сумочке.

Тотальный контроль? Деспотизм? Недоверие? Привычка? Что бы это не было, она от этого устала.

Ложь сорвалась с уст почти против воли. Она не хотела ему лгать, им нужно было просто поговорить. Все равно придется рано или поздно, этого от Максима не скрыть.

Но тогда… она почему-то не решилась. Сердце билось, как сумасшедшее, и в висках стучало сильно и глухо, и она понимала, что вот-вот признается, расскажет ему всю правду… не горькую, не ужасную, самую обычную правду. О работе, о своей новой работе, которую нашел ей Андрей.

И… так и не решилась, не смогла признаться. Вместо этого выпалив ложь о том, что встречается с Аней.

Лена знала, интуитивно чувствовала, что Максим не примет помощи от Андрея. Он невзлюбил его, несмотря на то, что они стали партнерами. Он чувствовал в нем опасность? Ревность? Собственнические чувства? Он старался держаться в стороне от человека, который посягнул на «его» женщину, и пытался огородить от него и саму Лену?

Девушка и сама чувствовала, что Андрей испытывает к ней не только дружеские чувства. Прошедшие годы ничего не изменили. Он любил, так же, как любил десять лет назад. Наверное, сейчас его любовь была немного другой, она видоизменилась, но сам факт ее наличия, Лена ощущала.

Ощущал ее и Максим. Не мог ее не заметить. И поэтому сторонился Порошина, оберегал от него Лену и свою семью, которой, стоящей на краю пропасти, нужно было сделать всего шаг, чтобы рухнуть в бездну. И легкого, едва ощутимого толчка в спину от Андрея вполне хватило бы на то, чтобы разрушить то, что не складывалось на протяжении девяти лет, но застыло, нетронутое и хрупкое, и чтобы сломать это.

Максим насторожился, он чувствовал опасность, он оборонялся и охранял то, что принадлежало ему.

Он бы не понял. Он бы не принял помощи от Андрея. Он бы, скорее, сам нашел ей работу. Но… не успел.

После своего отъезда он звонил ей всего несколько раз за два дня. Утром и вечером. Спрашивал, как она, чем занимается, коротко уведомлял ее в том, чем занимается сам, и, пожелав доброго дня, вытребовав у нее обещание беречь себя, ведь на улице октябрь, отключался.

Лена удивлялась таким коротким, непринужденным, непривычным звонкам, словно бы звонкам от постороннего, чужого человека, но не решалась спрашивать Максима о них, о причине его… холодности, какого-то напускного безразличия и бесчувственности. Да, да, да, все это казалось ей проявлением именно холодности, равнодушия и бесчувственности!

Она сотни раз повторила себе, что так и нужно. Он пытается, наконец, исправиться и хотя бы спустя девять лет не следить за каждым ее шагом, не контролировать ее действия, не вытягивать из нее слова, а ждать, пока она сама заговорит. Но отчего же тогда она так нервничает и переживает, если днем не услышала очередной от него звонок, не услышала родной голос, пусть раздраженный, но немного взволнованный. Потому что уже привыкла к подобному контролю? Потому что уже не верила в то, что может быть иначе?

Она укоряла себя, одергивала, смотрела на телефон, и, когда тот томительно и угрожающе молчал, сама набирала номер мужа. Но потом резко нажимала «отбой» и, отбросив телефон в сторону, уходила в другую сторону.

Знала бы она, что в другом городе, изнывая от тоски, боли и обиды, раздражения на самого себя и свой идиотизм, сходил с ума, рассекая комнату решительными шагами, заламывая руки и сузившимися до черных точек глазами глядя на телефон и уничтожая его взглядом, такой же потерявший разум человек, как и она.