Подмена - Имшенецкий Вячеслав Андреевич. Страница 5

Заблестела первая звезда. Она походила на дыру в голубом небосводе. Команда «Таежницы» в полном составе сидела у костра. Пили чай, заваренный душистой чагой, и ели ватрушки из уватовского вещевого мешка.

Старик Казимир рассказывал Петьке и Тане о своем житье.

— Начальником речной обстановки я здесь приписан до конца дней моих. Маяки, створы, указатели, бакены — одним словом, вся обстановка реки — мое хозяйстве. Работа хлопотная, но время свободное есть. Травку лечебную собираю, корешки заготавливаю для аптек… А река, внучата, меня манит. Манит она, потому что тайну в себе имеет… — Старик посмотрел на небо и вдруг встал: — Поеду огонь на «гусаре» зажигать. Маяк главный «гусаром» речники прозвали, потому что лучи у него в обе стороны бьют, а издали на узкие усы походят.

— Я с вами съезжу, — сказала тетя Нина.

От реки потянуло холодком. Дед Казимир поежился и пошел к маленькому амбарчику, брякнул щеколдой и принес оттуда круглый, пузатый фонарь и кастрюльку на железных ножках с дырчатой крышкой. Фонарь поставил у костра, а в кастрюльку нагреб раскаленных углей, закрыл крышку.

— Не зажигалка, — он кивнул на кастрюлю, — одна благодать, еду и греюсь, как дед Мазай, и фонари от нее зажигаю.

Тетя Нина вынесла из амбарчика крашеные весла:

— Ты, дедушка, набрось-ка что-нибудь на себя, а то прохватит ветерком.

Казимир смутился:

— Телогрейку у меня росомаха, будь она, зверюга, проклята, намедни в клочья порвала. Правда, я сам виноват, на земле ее оставил. Но ничего, я привыкший, три дня назад здесь такой колотун был…

Они садились в лодку, когда Петька с шинелью в руках прибежал с баржи. Он взял тетю Нину за руку и отвел от берега. Вполголоса они о чем-то разговаривали. Тетя Нина взяла у Петьки шинель и спустилась к лодке.

— В Сибири, говорят, от подарков не принято отказываться, правильно, дедушка?

Старик Казимир бросил взгляд на шинель и догадался о Петькином намерении.

— Правильно говоришь, Нинуля, от подарков не отказываются, но и последнее не берут.

Старик вставил весла в уключины, приготовился грести.

Петька подскочил к лодке:

— Возьмите, не дорос я до неё, а вам она для службы нужна.

Старик согласился:

— Спасибо, внучек, угодил ты мне, а то холод меня порой до тряски доводит. — Он встал и, покачиваясь вместе с лодкой, надел шинель.

В корму прыгнула тетя Нина. Федор Иванович оттолкнул лодку. Заскрипели уключины.

Люба обняла Таню, и они, перешептываясь, поднялись на баржу. Вскоре окна большой каюты перестали светиться, девочки легли спать.

Федор Иванович поправлял в костре головешки, смотрел за полетом искр. Он боялся, чтоб они не попали на баржу. Но ветерок дул в другую сторону, да и до баржи было далековато. Сегодня капитан нарушал инструкцию судоходства. На мачте нужно во время стоянки зажигать топ-фонарь, чтоб проходящие судна видели: место занято, будь осторожен. Федор Иванович, даже если бы его сейчас приговорили к самому тяжкому наказанию, огня бы не зажег. Только он один знал, какой груз везла «Таежница». Достаточно малейшей искры или резкого удара, и баржа разлетелась бы в щепки, потому что трюмы ее были забиты ящиками с динамитом, аммоналом, толом, а в капитанской каюте был завернут в суконное одеяло промасленный мешок с коробками детонаторов. На свой страх и риск, из-за жалости, а вовсе не потому, что просил Гарновский, он там, в Большереченске, взял на борт Таню и Петьку. Взял, потому что почувствовал их безвыходное положение. Поверил он только тому, что ребята в больнице видели Гарновского, но, что начальник партии знал о секретном рейсе, этому капитан не поверил. Еще в начале рейса, там, у Байкала, где в небольшой бухточке находится скрытый склад взрывчатых веществ, Федор Иванович расписался о неразглашении названия груза, рейс этот был специальным, неплановым, во избежание… мало ли чего.

— Федор Иванович, почему дед Казимир сказал: «Река меня манит, потому что тайну имеет»? — спросил Петька.

Старый капитан зачерпнул из ведра кружку душистого чая, отхлебнул, крякнул, еще отхлебнул.

— Правильно он сказал, Петька. Ты думаешь, он… того? Нет, Петька, он умнейший человек. Много лет потратил, чтоб разгадать эту «самую тайну реки». Все деньги свои ухлопал, привозил сюда водолазов. А документов, сколько перерыл в архивах. Но тайна остается тайной.

Петька заерзал на месте:

— Федор Иванович, а про тайну, если, конечно, можно, мне скажите.

Из распадка вдруг донесся хриплый лай. Сидящие у костра насторожились. Хрип повторился совсем близко, послышался стук копыт о камни. И Петька, и Федор Иванович улыбнулись — горный козел подзывал своих подруг.

— Скажу я тебе, Петька, но только между нами. Железная дорога, для которой сейчас ищут трассу, поперек горла многим нашим недругам. Они не хотят, чтоб железная дорога опоясала Сибирь. Им, понятно, не выгодно, чтоб крепла наша страна. Они хотели бы видеть Сибирь-матушку замороженной и пустой, чтоб, в случае чего, легче было ее к рукам прибрать. На чужой каравай ртов много. А цари-то наши в свое время ушами прохлопали. И получается, что мы сейчас второй раз народные деньги тратим.

— Почему второй раз?

— А потому, что теперешняя экспедиция вторая, а не первая, отправленная в эти места при царе тридцать лет назад, прошла всю трассу, собрала данные, но погибла, и документы пропали. А будь они сейчас, не пришлось бы нам тратить большие деньги на изыскания. Наши бы инженеры внесли в те документы поправки на современную технику, и можно было бы быстрей начать строить туннели, отсыпать насыпи, класть шпалы и рельсы.

Петька, подрагивая от нервного возбуждения, сел ближе к костру.

— Экспедиция царская от болезни погибла или замерзла?

— Какие болезни! Шпион ее загубил, а свидетель только Самоволин. Он видел, как документы в реку летели…

Со стороны реки послышался всплеск воды и скрип уключин.

— Самоволин сейчас живой?

— Слава богу, живой. Но я, Петенька, не об этом сейчас. Я хочу предупредить — там будьте осторожными. Никому ни слова. Не так работа засекречена, как цель экспедиции. А цель одна: мосты, туннели, трасса для будущей железнодорожной магистрали.

Токио. Авдееву

— Эй, берег! — раздалось в темноте. — Прими чалку.

Федор Иванович встал:

— Вот и сам свидетель живой прибыл, Казимир Самоволин.

Лодку вытащили на берег. Самоволии отнес весла в сарай, вернулся к костру:

— Шинель, Петр, твоя добрая, ехал как король, сам закутался, и ноги босые спрятал, сижу в лодке и блаженствую.

На барже в курятнике закричал петух. Дед Казимир вздрогнул:

— Вот лихоманка, никак не привыкну, орет оглашенный, как Гитлер с балкона.

Петушиный крик четко отразили скалы. Луна, словно ожидавшая сигнала, выглянула из-за скалы. Стало светло. Желтые дорожки заструились по реке.

Дед Казимир пожал руку Петьке, Федору Ивановичу:

— Идите на покой, а я пойду почитаю. Книгу мне шкипер с «Баргузина» дал, прочитать надо, завтра обратно пойдет, заберет. А книга нужная для меня, «Гидравлика и подводные исследования рек и озер».

Федор Иванович обнял Казимира и по-дружески спросил:

— Надеешься найти?

— Надеюсь, Федор. Эксперимент недавно провел и расчеты сделал. Теперь бы мне только водолаза, и я бы бочку нашел. По моим расчетам ее на 10–15 километров отнести могло от баржи, не дальше. — Он вдруг повернулся: — Прощайте, не забывайте меня, — и пошел в глубь распадка к своему домику. Длинная шинель немного волоклась по земле, полы цеплялись за сухие веточки багульника.