Клятва (ЛП) - Дертинг Кимберли. Страница 1

Клятва 

Кимберли Дертинг

ПРОЛОГ. 142 ГОДА СПУСТЯ РЕВОЛЮЦИИ ПРАВИТЕЛЕЙ

В тот момент, когда девочка зашла в комнату, воздух накалился словно перед надвигающейся грозой.

Она была ещё совсем ребенком, но одно лишь её присутствие изменило всё.

Королева, с трудом повернув голову на подушках, наблюдала, как маленькая девочка в домашних туфлях неслышно идёт по комнате.

Малышка прижимала подбородок к груди, её пальцы намертво вцепились в края ночной сорочки, нервно сжимая и разжимая ее.

Возможно стражи королевы даже не заметили напряжения, повисшего в воздухе, но она неожиданно ощутила, как кровь в венах забурлила, пульс участился. Она даже могла слышать своё дыхание, каждый свой вздох. Уже не такой прерывистый и хриплый.

Она обратилась к мужчинам, сопровождавшим ребенка.

— Оставьте нас, — приказала она голосом, некогда властным, но теперь уже слабым и хриплым.

У них не было оснований сомневаться в приказе. Вне сомнений, с собственной матерью девочка будет в безопасности.

Малышка вздрогнула от звука закрывающейся двери, её глаза распахнулись, но встретиться глазами с матерью она все ещё отказывалась.

— Принцесса Сабара, — мягко произнесла королева, говоря как можно тише, стараясь завоевать доверие девочки.

За короткие шесть лет, королева провела мало времени с ней, оставив ее на попечение гувернанток, нянек и воспитателей.

— Подойди ближе, милая.

Девочка двинулась вперёд, но глаза её оставались прикованы к полу — черта, присущая более низким классам, с горечью заметила мать.

Шесть это так мало, может быть даже слишком мало, но она и так тянула время сколько могла.

Королева тоже была молода, ее тело должно было прожить еще много лет, но теперь она лежала больная и умирающая, и она больше не могла позволить себе ждать.

Кроме того, именно к этому дню она готовила девочку.

Когда ребенок подошел к ее кровати, королева протянула руку, приподнимая маленький детский подбородок и вынуждая маленькую принцессу посмотреть ей в глаза.

— Ты моя старшая дочь, — пояснила она. Эти слова, произносимые королевой уже в сотый раз, были напоминанием девочке, насколько она особенна.

Насколько важна.

— Но мы ведь уже говорили об этом, правда? Ты же не боишься?

Девочка помотала головой, ее глаза, мечущиеся из стороны в сторону, были полны слез.

— Мне нужно чтобы ты была храброй, Сабара.

— Ты сможешь быть храброй для меня? Ты готова?

И тут плечики девочки напряглись, она взяла себя в руки и наконец посмотрела в глаза своей королевы.

— Да, мама, я готова.

Королева улыбнулась.

Девочка была готова, мала, но готова.

— Со временем она станет красавицей, — подумала королева, изучая гладкую фарфоровую кожу девочки и её бархатные сияющие глаза.

Она будет сильной, могущественной и устрашаюей, с такой силой нельзя будет не считаться.

Люди будут падать к ее ногам…и она сокрушит их.

Она будет великой королевой.

Она сделала глубокий вдох.

Пора.

Она потянулась к девочке, сжала крошечные пальчики в своих, собрав все силы для стоящей перед ней целью. Улыбка исчезла с её губ.

Она открыла свою душу, ту часть глубоко внутри ее, которая делала ее той, кем она была.

Ее Cущность.

Она чувствовала ее глубоко внутри себя, по прежнему полную жизни, которой у тела больше не было.

— Мне нужно, чтобы ты произнесла слова, Сабара.

Это была почти мольба, и королева надеялась что девочка не осознает, как сильно она нужна ей, как отчаянно королева надеялась, что всё получится.

Взгляд маленькой девочки оставался прикованным к королеве, её подбородок чуть дернулся вверх, когда она произнесла отрепетированные слова.

— Возьми меня, мама.

Бери меня взамен.

Королева резко вздохнула, мышцы на руках, которыми она обхватила девочку, напряглись, глаза закрылись.

То, что она чувствовала, не было болью.

На самом деле это было ближе к удовольствию, когда ее Сущность развернулась, затрепетала и закрутилась, словно густой туман распространившись через нее, и, наконец, вырвалась из своих оков.

Королева услышала судорожный детский вздох, а затем почувствовала, как девочка борется, пытаясь высвободить свои пальцы из материнской хватки.

Но это уже не имело значения — слишком поздно.

Она уже произнесла слова.

Ошеломляющее чувство экстаза практически оглушило королеву, а затем начало затухать, угасая по мере того, как её Сущность устраивалась на новом месте, вновь закрываясь.

Наконец обретя покой.

Она ещё долго сидела зажмурившись, боясь открыть глаза, не готовая узнать — сработало перемещение или нет.

И затем она услышала очень тихий звук, мягкое бульканье.

А потом ничего.

Оглушительная тишина.

Медленно — очень медленно, она открыла глаза, — посмотреть, что это…и обнаружила себя, стоящую у края постели, глядящую в пустые глаза мертвой королевы.

Глаза, когда-то принадлежавшие ей.

1

81 ГОД СПУСТЯ

Я стиснула зубы, когда голос мистера Грейсона становился все громче и громче, пока не осталось сомнений, что он обращался к людям на заполненной улице, несмотря на тот факт, что они не могли понять ни одного слова, сказанного им.

Это повторялось изо дня в день.

Я была вынуждена слушать эти беззастенчивые фанатичные речи из-за того, что его лавка находилась по ту сторону рыночной площади, как раз напротив ресторанчика моих родителей.

Он не скрывал своей неприязни к беженцам, наводнившим город, принеся с собой “нищету и болезни”.

И он открыто это выражал, прямо перед ними, лживо улыбаясь, демонстрируя товар, который надеялся продать, когда те проходили мимо его магазина, Конечно же, они не могли догадаться-разве что по его презрительному тону-что лавочник насмехается над ними. Он говорил на Парсонском, а беженцы явно не были торговцами.

Они были бедняками с потухшим взглядом. Так смотрел класс Обслуги.

Так что, хотя торговец осыпал их ругательствами, которые они не могли понять, глаз они не поднимали.

Это было запрещено.

И только когда он, наконец-то, обращался к ним на универсальном Англайском, их глаза встречались.

— У меня есть много первоклассной ткани, — хвастался он, надеясь привлечь внимание и кошельки.

— Шелк и шерсть самого высокого качества.

И под нос, но все же достаточно громко, чтобы его услышали:

— А еще объедки и помои.

Я окинула взглядом на море уставших лиц, заполнивших рынок, и увидела Арона, смотревшего на меня.

Я прищурила глаза от яркого света и лукавая улыбка тронула уголки губ.

“Твой отец — задница,” — пробормотала я.

Даже при том, что он не мог услышать моих слов, он понял их значение и усмехнулся мне, копна волос цвета песка пошевелилась на его голове.

— Я знаю, — прошептал он. Глубокая ямка проложила путь через его левую щеку.

Его теплые золотые глаза искрились.

Мать толкнула меня своим локтем под ребра.

— Я все видела, юная леди. Следи за языком.

Я вздохнула, отворачиваясь от Арона.

— Не волнуйся, я всегда слежу за языком.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Я не желаю слышать от тебя подобных разговоров, особенно в присутствие твоей сестры. Ты выше этого.

Я шагнула внутрь, укрываясь от палящего утреннего солнца.

Моя младшая сестренка сидела за одним из пустых столов, ее ноги раскачивались вперед-назад, когда кивала головой и претворялась, будто кормит потрепанную куклу на столе напротив себя.

— Во-первых, она этого не слышала, — возразила я. — Никто не слышал. И, по-видимому, я не выше этого. — Я вскинула брови, поскольку моя мама вернулась к протиранию столов. — Кроме того, он — осел.