Клятва (ЛП) - Дертинг Кимберли. Страница 9

Они, в то же время, не обязательно признавались нелегальными, но лишь по той причине, что ни один клуб не просуществовал больше нескольких дней.

Максимум неделю.

Бруклинн взяла меня за руку и потащила прочь от выхода, по направлению к завораживающей музыке, льющейся изнутри.

Я чувствовала четкий ритм, стучащий в моих венах, мое сердце начало биться в такт мигающим огонькам, встроенным в балки под потолком.

И на мгновенье я забыла о раздражении, вызванном досмотром, которому только что подверглась.

Так много времени прошло с тех пор, как я куда-то выходила. Так долго я не слышала настоящей музыки, той, что появляется из электронной звуковой системы.

Она проскальзывала под кожу, находя там теплое безопасное местечко.

— Здесь потрясающе, правда же? Ты тоже обалдела? Тебе нравиться здесь? — Порой речь Брук приобретала оттенок сумасшествия, и никому не удавалось понимать, что она имеет ввиду. Но я знала Брук с тех пор, как мы были детьми.

И спокойно переносила её тирады.

Впечатленная её словами, я обвела взглядом клуб.

Она права.

Здесь было изумительно.

У них был весь необходимый набор.

Темное и чувственное настроение поддерживалось красными, голубыми и фиолетовыми огоньками, пульсирующими под музыку.

Барная стойка из стекла и стали была вмонтирована во всю стену массивного интерьера.

Впечатляюще, учитывая, что еще вчера этого всего, возможно, не было. И уже завтра может не быть.

Огромный танцпол был заполнен телами, трущимися друг о друга, скользя, прижимаясь и качаясь в такт соблазняющему ритму.

От одного только вида как они движутся вместе и вокруг друг друга мне захотелось присоединиться к ним

Ритм продолжал обвивать меня своими пальцами.

— Как ты говорила они называют этот клуб? -

- Жертва, — ответила Брук, и я ухмыльнулась.

Ну конечно жертва.

В этом всегда было что-то темное и опасное.

Первобытный инстинкт.

Бруклинн потащила меня к бару, залезая в карман и вытаскивая несколько банкнот.

— Можно нам два Валка? — Дрожание в её голосе было едва заметным.

Барменша — жилистая женщина с худощавым, голыми руками.

Она была сильной и, судя по всем параметрам могла запросто сама быть вышибалой.

У неё были короткие торчащие во все стороны волосы глубокого синего оттенка и она периодически касалась языком пирсинга на нижней губе.

Она выглядела как гермафродит, но была странно красива и довольна собой. Это скользило в её движениях, когда она потянулась за бутылкой.

Сузив черные глаза, она посмотрела на дерганую девушку напротив её стойки.

Бруклинн распрямила плечи и встретила её прямой взгляд так непоколебимо, как только смогла.

В конце концов барменша поставила два стакана на стойку и наполнила их синей жидкостью.

— Двенадцать, — заявила она хриплым голосом, твердым, но в то же время чувственным.

Она подвинула напитки в нашу сторону, а я вдруг четко осознала насколько мы еще юны.

Бруклинн бросила на стойку одну банкноту, которую женщина тут же сунула в карман.

Сдача или чаевые даже не обсуждались.

Я подняла один из бокалов и сделала глоток.

Сладковатый привкус едва перебивал обжигающий спирт, горячей волной прокатившийся по горлу в желудок.

Бруклинн была более тороплива, с такой жадностью набросившись на свой напиток, что за три глотка отполовинила содержимое бокала.

Я покатала стакан о щиплящую тыльную сторону ладони, куда девушка у входа поставила печать.

Взглянув туда, я увидела сильное покраснение на припухшей коже в форме полумесяца.

И мне не нужен был черный свет чтоб разглядеть его теперь.

Никому бы не понадобился.

Я чувствовала неладное и мне было нехорошо.

Я понимала, что то, что беспокоит меня, было лишь наркотическим средством из печати на руке, которое проникло в кровь.

У паранойи всегда есть побочный эффект.

Бруклинн показала на что-то с другой стороны зала.

— Смотри, у них тут есть из чего выбрать, — сказала она густым, как мед голосом.

Над танцполом, напротив нас, мужчина с вызывающей улыбкой стоял у перил наблюдая за переплетающимися телами внизу.

Он заинтересовал Брук.

Что было не в новинку.

Брук интересовали мужчины всех типов.

Она сходила с ума по мальчикам еще с тех пор как мы были совсем девченками. Ей оставалось лишь подождать, пока её тело разовьется.

И теперь, когда это случилось, ничего уже не могло остановить её.

— Вот, — сказала она, допивая остатки напитка.

— Подержи это, я сейчас вернусь. -

И, уже через плечо, добавила:

— Нам нужна закуска. -

Так похоже на Брук, подумала я, выискивая, куда поставить её пустой бокал.

Я старалась не выглядеть брошеной, продвигаясь к перилам, чтобы посмотреть на танцоров. Устроившись поудобнее, приготовилась ждать.

Я оперлась локтями о стальную балюстраду и опять попыталась понять, что со мной происходит.

Мне должно быть весело. Вышибала пропустил нас.

И, что еще важнее, бармен отреагировала спокойно.

Я уверяла себя, что дело в случившемся раньше в ресторане, а не в сдобреной наркотиком печати на руке.

Вокруг я слышала разговоры, которые велись на разных языках, но не была была на этот раз вынуждена отвернуться или притвориться, что не понимаю о чем речь.

Никто из присутствующих не поймет, что я знаю, о чем они говорят.

Потому что здесь и сейчас не было никаких правил.

Я была рождена в классе Торговцев, в семье коммерсантов.

И кроме Англайского, универсального языка, Парсон был единственным языком, который мне было позволено знать.

Единственным языком, который должна была в состоянии понимать.

Я была не такая, как остальные.

Я была как никто другой.

Для меня привлекательным в подпольных клубах было то, что они были местом, где классовая принадлежность не имела значения, где границы социальных статусов были размыты.

В местах как это, военные сидели бок о бок с разыскиваемыми, изгоями, дегенератами, и все они притворялись, пусть даже на короткое время, друзьями.

Ровней.

И дочь торговцев тоже может забыть о своем положении в жизни.

Это было все, о чем я мечтала.

Но я прагматик.

Мои дни не протекали в мечтаниях о другой жизни, о способах избежания ограничений моего класса. По большей части потому, что таких способов просто не существовало.

Я была тем, кем была, и ничто было не в состоянии это изменить.

Места как “Жертва” были всего лишь фантазией, освобождением всего на одну ночь.

Я двинулась прочь от перил, уносимая морем тел, замечая цвета.

Я всегда обращаю внимание на цвета.

Здесь, одежда не обязательно должна быть практичной — унылых оттенков коричневого, черного, серого.

В месте, где не существовало классовых разделений, появлялись цвета.

Яркие тона изумруда, рубина и сливы огнем выделялись во всех формах одежды, временно окрашенных волосах, подводке для губ и лаке для ногтей.

Каким-то образом даже темно-синий и черный цвета становились более глубокими и интенсивными внутри этих стен.

Бруклинн отлично вписывалась сюда, одетая в золотистое платье, открывающее её загорелые ноги и блестящее под вспышками огней.

На мне же, наоборот, была надета моя обычная серая туника, свисавшая чуть ниже колен.

Я посмотрела на людей вокруг меня.

По большей части, они были такими же как мы — несовершеннолетними.

Переполняемые энергией юности, не имеющие достаточного для неё выхода в обычной жизни.

Они — мы, поправила я себя, несмотря на то, что моя одежда была мрачной и хмурой — создавали волшебную человеческую радугу.

Я прокладывала путь к помостам, установленным высоко над танцполом, где едва одетые девушки танцевали для толпы внизу.

Их тела, то, как они двигались, были абсолютно завораживающими.

Они обеспечивали развлечение вечера.

Одна девушка особенно привлекла мое внимание тем, как её бедра раскачивались в безупречном ритме с песней, пульсирующей в воздухе.