Танец волка - Мазин Александр Владимирович. Страница 6

Труднее всего было ночью. Когда бездна, в которую ухнуло всё, что мне дорого, смотрела на меня из тьмы. Бездна и еще – неизвестность. Жива ли моя любимая? Что с ней сейчас? Мне безумно хотелось услышать «да» в ответ на первый вопрос. Но что на второй? Я знал, какова судьба пленниц в этом мире. И потому другой моей мыслью было: не лучше ли ей умереть?..

Глава шестая

Закон свободных

Как и обещал Медвежонок, в Оденсе оказался здоровенный рынок живого товара. Коров, коней, лошадей, овец… Но, главное, людей. Мне казалось, я научился спокойно относиться к тому, что люди становятся товаром. У меня у самого были рабы, и от того, что я делал всё, чтобы им жилось неплохо, суть не менялась. Они принадлежали мне целиком. Их навыки, их труд, их жизни. Я мог взять любую тир [5], и никто, даже моя жена, не сказал бы ни слова. Вот еще! Это как ревновать мужа за то, что он приласкал собаку. Более того, я мог отдать любую из них кому пожелаю или организовать из трэля и тир здоровую рабскую семью, которая будет растить для меня новых рабов. Я был рабовладельцем и, что характерно, знал, что мои рабы молятся своим разным богам за меня, своего хозяина, и считают меня невероятно добрым, ведь я хорошо их кормлю и не делаю больно без очень уважительной причины. То есть им у меня хорошо. А свобода – такая штука, которая нужна далеко не каждому. Девять из десяти тут же обменяют ее на сытость и безопасность. А десятый, скорее всего, попытается ограбить кого-нибудь из девятерых. Чтобы миром правила доброта, за ее спиной должен стоять Бог, но Бог наделил человека свободой воли, и тот выбрал не его, а крепких жестоких парней. Лучшее, что можно выбрать в такой ситуации: сделать жестокость строго дозированной и целесообразной. Это и есть прогресс. Но до прогресса оставалось больше тысячи лет, и рабский рынок близ святилища Одина был ужасен. Рачительный хозяин со скотиной и то лучше обходится. Никто не станет забивать корову в колодки или бить коня кнутом в назидание другим лошадям. Вдобавок здесь жутко воняло. А когда ветер дул со стороны святилища, где на священном дереве гнили священные «плоды», вонь становилась просто нестерпимой.

Но мы пришли сюда не цветочки нюхать, так что я взял костыль и, опираясь на плечо безусого ирландского паренька по имени Нуада, вступил в этот рукотворный ад.

А тем временем Красный Лис, который ничем не мог мне помочь в поисках, поскольку никого из моих бывших домочадцев опознать бы не смог, отправился туда, где стояли шатры местного руководства, дабы поискать полезную информацию. Я нацелил его на моих ткачих. Зачем налетчикам убивать женщин, тем более – мастериц? Ткачихи – это профессия приметная. Пусть поинтересуется. И представится заодно.

Торговать мы не собирались, так что налог с нас не причитался, но порядок есть порядок. Какому хозяину понравится, если на его территории высаживается некое вооруженное формирование и даже не удосуживается нанести визит вежливости? Разве это не повод самому нанести визит пришельцам? И уже не вежливости, а совсем другого сорта?

Сначала у меня была мысль: поспрашивать насчет рабов-франков… Но тут было столько рабов-франков, что спрашивать было глупо. Рабов-франков здесь была едва ли не четверть. Даже больше, чем англичан. За что еще зацепиться?

Рабы, рабы, рабы… В клетках, в цепях, в колодках, в загонах. С бритыми головами и спутанными вшивыми патлами. Юные девушки и те беззубые старики, которых отовсюду свозят к святилищам Одина, чтобы принесли последнюю пользу поработителям, повисли жертвами на священных дубах. Разные лица, разные оттенки кожи… Объединяло всех только одно: безысходность и страх.

Искать среди мастеров-ремесленников? У меня ведь и такие были. Кузнец, гончар, резчик, строитель…

Профессионалы среди общей массы выделялись. Спокойствием. Они стоили немалых денег. Их хорошо кормили и не лупили без причины.

Но моих мастеров – не было. Во всяком случае я никого не углядел.

Оставались монахи. Отец Бернар. Он ведь так и не сменил свою рясу на более утилитарную одежду. Так что будем искать и по этому признаку.

Прозвище моего помощника – Зоркий. Так что я и его сориентировал. Ищем монаха. Волосы длинные, светлые. Лет под сорок. Росту высокого, телосложением… Ну примерно как Красный Лис…

К сожалению, монахов тут скопилось еще больше, чем ремесленников. Высокие, крепкие и немолодые тоже не были редкостью… И у каждого третьего глаза светились надеждой. Они надеялись, что Бог их спасет. Либо в этой жизни, либо – когда она закончится. Блажен, кто верует.

Мы бродили по этой юдоли страданий больше часа, и я порядком умотался. Нуада – тоже, поскольку всё это время служил мне живой опорой. Поэтому предложение зайти перекусить и заодно – передохнуть он воспринял с энтузиазмом.

Пища оставляла желать лучшего: полусырая крупа с жесткими кусками жирной баранины. Мне этакое варево без пива даже в рот не лезло, а пива мне было нельзя. До следующего новолуния. Так сказала Рунгерд, а значит, точно нельзя. Но Нуада покушал. Вернее, сточил всё, что предложено: полшлема «плова по-скандинавски», лепеху оружейной твердости и пол-литра дрянного, судя по запаху, пива. Насытился, оглядел окрестности повеселевшим взглядом и дернул меня за рукав.

Опаньки!

Между четырех палаток, предназначение которых известно каждому половозрелому норману, обнаружился небольшой, дюжины на две рабов, загончик. А внутри…

Нет, невзлюбившая меня с недавних пора Госпожа Удача, определенно, решила показать мне личико. Эта фигура в лохмотьях, когда-то бывших рясой, мне определенно знакома. Молодец Нуада!

Отец Бернар собственной персоной. И в цепях. На лице – кровоподтеки. Свежие. Не понимаю. Он же мирный.

Или работорговец среагировал на мощное телосложение?

А где он сам, кстати? Не тот ли богато прикинутый толстяк с понтовым мечом на поясе?

Наверняка он. Явно из успешных, сволочь. Одет едва ли не лучше меня, но сам далеко не красавец. Толстая одутловатая физиономия, украшенная бородавками. Хотя сам мужик отнюдь не стар. И не слаб. Здоровенный кабан. И сразу видно – мерзкий тип. Так и хочется приласкать дубинкой по репе.

Но – нельзя. Надо – договариваться.

Почти повиснув на плече Нуады (слабость, блин), я поковылял к торговцу живым товаром.

Тот меня заметил не сразу, потому что как раз принимал плату за вход в одну из палаток. В ней сейчас было тихо. Зато из трех других доносились специфические звуки. Рабыни ублажали клиентов. Бизнес жабы процветал.

Ага, вот и до меня дошла очередь. Ну и мерзкая у тебя ухмылка, мужик! Так бы и приложил сапогом… Но это – мечты. Даже если отринуть закон и порядок, в моем нынешнем состоянии о подобном можно только мечтать.

Я кивнул в сторону загона, где томились трэли.

– Этот большой, на цепи – он кто?

– Трэль, кто ж еще! – буркнул работорговец, но, приглядевшись ко мне и опознав кредитоспособного покупателя, помягчел: – Хороший раб, большой, сильный, сам видишь. Можешь мускулы пощупать. И по-нашему говорит. Три марки.

Цена не маленькая. Но и не запредельная. Однако я знаю, что разница между объявленной стоимостью и настоящей существенно отличается. То есть сторговать можно и марки за полторы. А это для взрослого сильного мужчины – слишком мало. Подозрительно мало.

– Послушен?

– Ага, – после небольшой заминки.

– А били за что?

– Ну-у-у… – Рожа работорговца выразила нравственный конфликт. Начнешь врать – потеряешь клиента. Скажешь правду – придется сбавлять цену. Или, опять-таки, клиента потеряешь.

– Вижу, сам ты – из Сёлунда? – поинтересовалась жаба.

Я кивнул. Для местных вышивки-узоры на одежде – как фамилия автора на книге.

– У вас на Сёлунде рабы стоят недешево, – закинул пробный камень работорговец.

– Я для себя беру, не для продажи, – сообщил я чистую правду. – Что с ним не так? Строптивый? Или буйный?