Одурманенная (ЛП) - Ле Карр Джорджия. Страница 17

— Я сожалею о твоем отце. Он был хорошим человеком, — я с грустью улыбаюсь. Мне не нужно показывать печаль. Смерть его отца большой колоссальный удар для меня. Он был моим союзником, влиятельным союзником. Друг, которому я могла доверить свою спину. Он был тем, кто разделял мою цель. Но теперь он ушел.

— Спасибо, — его голос далекий.

— Теперь ты являешься главой состояния Баррингтонов.

Он хмурится, и от этого выглядит еще более внушительно.

Я тянусь за золотисто-желтой тарелкой с кексами с цукатами и орехами. С тех пор, как он был мальчиком, он никогда не мог устоять перед ними. Я специально заказала их у шеф-повара моего отца.

— Хочешь кусочек?

— Спасибо.

Я смотрю, как он откусывает кусок. Он — идеальный. От уверенного жесткого разреза рта, к выделяющимся скулам естественного бронзового цвета, к темным волосам, он идеально подходит мне. Он — мое сердце. Он мой. Мысль яростно собственническая и греет душу. Я должна заполучить его, или я умру.

Я тянусь под белую кисею за булочкой, она еще теплая. Я мажу ее маслом, кладу тонкий слой джема, подношу к моему рту, и понимаю, что я заболею, если не съем. Но он наблюдает за мной прищуренными глазами хищника. Прищурившись и оценивая. О чем он думает? У меня есть его фотографии, когда он с этой возмутительной женщиной, и он смотрит на нее ласково и бесконечно нежно. Я откусываю маленький кусочек, жую, пока уже больше не могу держать его во рту, и глотаю, глоток чая заставляет его опуститься вниз.

— Послушай, я пришел, чтобы сделать признание прямо сейчас. Я влюбился в Лану, — объявляет он резко.

14.

Я думаю, что мои глаза выражали полное удивление. С того момента, как я увидела его холодные, мертвые глаза у входной двери, я ожидала такого заявления, но моя реакция стала полностью непроизвольной. Просто ничего не могу с собой поделать. Услышав сухость его слов. Не «Прости, что я потратил твое гребаное время. Прости, что завлекал замужеством тебя все эти годы. Прости, что я непоправимо разрушил твое сердце на тысячи острых осколков». Ничего. Просто пустил эту стрелу мне прямо в сердце. Болезненная ярость поднимается внутри меня. Ярость, отвергающая нищенку. Когда мне было два года, я не бросалась на землю в истерике, я неслась к слугам и ударяла и била их жестоко. И от этого ярость была утолена и стихла. Я не могу показать ему, что я пребываю в ярости, поэтому быстро опускаю глаза.

— Я сожалею, — говорит он.

Его голос нежен, но, когда я смотрю на него снизу-вверх, то вижу его наблюдательные, совершенно до смерти не раскаивающиеся глаза, в которых читается полное осознание того, насколько глупа была идея жениться на мне. Как он мог думать, что мог жениться на мне и играть дома?

— Она не понимает наш путь. Ей не хватит смелости сделать необходимые вещи.

На его глазах как бы появляется завеса, по ним ничего невозможно прочитать.

— Я не хочу, чтобы она делала все эти вещи. Я хочу оградить ее от всего этого. Мы будем жить нормальной семьей.

— Но ты дал клятву.

— Единственная клятва, которую я дал — это молчание. И я не собираюсь ее нарушать.

— Не отклонись с пути (Не отбейся от стада).

— У меня уже есть путь.

Я хмурюсь.

— Ты бы отказался от абсолютной власти из-за нее?

Он грустно улыбается.

— Ох, Виктория. Как мало ты меня знаешь. Я даже не собирался просить тебя делать эти вещи. Я не хочу власти, я не переношу то, что мы делаем. Я продолжаю этот путь, поскольку не знаю ничего лучше. Пусть другие сражаются за абсолютную власть. Единственная причина, по которой я остаюсь – уход — это не вариант.

Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до его рука и... он отшатывается. Чуть-чуть, но я это замечаю. Безжалостная когтистая лапа в груди сжимает мое сердце все крепче и крепче, пока я чувствую, что не могу дышать. Так это и есть любовь, удивленно размышляю я. Ни один не может даже себе вообразить, насколько ядовита ненависть, поселившаяся в моем сердце к этой проклятой женщине, которая украла моего мужчину.

Лана чертова Блум.

Она не имела права. Я застываю от неимоверной боли.

Мгновенно он тянется к моей руке, она такая атласно мягкая, но ледяная и совершенно безжизненна.

— Ты в порядке? — его голос слышится каким-то приглушенным, как будто я нахожусь под водой, а он разговаривает со мной.

Я киваю, заставляя себя собраться, потому знаю, что еще смогу все изменить. Я делаю глубокий вдох, перестаю сидеть, как застывшая статуя, и поворачиваюсь к нему с сухими глазами.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? – повторяет он.

Изображаю светлую улыбку на моих губах.

— Конечно.

— Ты заслуживаешь найти того, кто будет любить тебя. Мы не любим друг друга. Мы собирались пожениться по совершенно неправильным причинам. И я понимаю это сейчас, — говорит он с захватывающим мужской эгоизм.

Да, ты нашел свою шлюху и теперь просто хочешь оттолкнуть меня. Я вспоминаю снова тот момент, когда решила предложить ему себя после его утреннего звонка, чтобы показать насколько хорошо нам будем вместе.

Я киваю.

— Ты прав, наверное, это к лучшему. Вероятно, все бы закончилось судом по бракоразводным процессам, — я снова улыбаюсь, на этот раз примирительно.

Он отвечает такой же улыбкой, похоже он думает, что все закончено. Мне просто нравится, что он может вот так, вытереть об меня ноги.

— У тебя есть сын?

Его глаза ярко вспыхивают, и он достает бумажник и показывает мне фотографию своего проклятого ребенка, я клянусь, я сейчас буду визжать, но он похоже ничего не замечает.

— Он радость всей моей жизни, — просто говорит он.

В этих немногих словах я вижу то, что никогда не смогу получить. В моей голове звучит голос: «Чувство обид, сродни тому, что выпиваешь яд и ожидаешь другую особу, чтобы умереть». Сами собой мои нежные пальцы начинают барабанить с усилием по стеклянному журнальному столику. Я вижу, как его взгляд метнулся к моей руке. Я рывком убираю ее и кладу в другую руку. Мне нужно что-то предпринять, причем быстро. Он собирается уйти от меня. Я с трудом сглатываю комок в горле и ничего не видя смотрю на стеклянную поверхность столика. Почему его поверхность такая коварно гладкая и неподатливая? Мой взгляд цепляется за край тарелки с недоеденной булочкой и ножом для масла... Это чистое безумие, в другой ситуации я бы даже не остановила глаз, но за какие-то доли секунды я принимаю решение.

Я позволяю своему телу наклониться вперед, как будто мои кости внезапно растаяли. Мелькают перед глазами гладкой край жесткого стекла, блеск заостренного лезвия и острый край столика встречается с моим лицом. Возможно кто-нибудь другой, поддался бы инстинктам и сохранил себя, увернувшись от падения, но я нет.

Хорошо, что я храбрая.

Я рисковала выбить себе глаз и выиграла, всего в паре дюймов от заостренного конца ножа, меня поймали крепкие руки. Я поднимаю свое тело и прижимаюсь к нему, его запах атаковывает мои чувства. Боже, я люблю этого мужчину уже так давно. Я продолжаю держать мои глаза закрыты, и мое тело двигается с трудом и полностью прилипло к нему, мое платье задралось на бедрах.

— Виктория, — быстро окликает меня Блейк, но я позволяю своей шеи наклониться к его рукам, так что мое оголенное горло предоставляет ему возможность, почувствовать уязвимость данного положения. Я хочу, чтобы он почувствовал себя мужественным, сильным и свою способность защитить меня. Положение настолько неуклюжее, и он поднимает меня. Это настолько неожиданно и восхитительно романтично, что я чувствую себя одной из тех женщин на обложке, которые в захлеб читает моя мама сладострастные романы.

Я хочу, чтобы он держал меня так вечно, но он укладывает меня на диван. Тем не менее, он настолько нежено забиться о моем «обмороке», что я вдруг понимаю, что он должно быть любит меня. Скорее всего он не знает об этом, но я именно та, которую он по-настоящему любит. Возможно ее ему необходимо использовать для секса, но меня он любит. Только меня и всегда любил. Он опускает платье вниз по моим бедрам. Какой джентльмен. Он мог воспользоваться мной, заглянуть в мою киску или иметь секс с моим инертным телом.