Бабки в Иномирье (СИ) - Богатырева Татьяна. Страница 34

О внутренних же интригах Кот молчал, как Зоя Космодемьянская. Так выразительно молчал, что я убедилась: неладно в Датском королевстве, ой неладно! Да и припомнив волчью наглость… чтобы оборотень поднял лапу на Тигра? Революцией попахивает, батеньки мои.

Но по большей части Маури рассказывал о своем мире, Тезаре. Много, подробно и внятно – явно сам бывал за пределами Хушбааля. А значит, есть дорожки, есть! Дело за малым, или их найти, а еще лучше – чтобы Кот сам и показал.

– …на северо-востоке эта ваша Лысая Гора. В самом конце Половинных Гор, за которыми земли демонов, гномов и дроу. У дроу, кстати, не давно заварушка была… – снова увиливал Кот от интересующей меня темы и переходил к общей истории мира.

А мир-то оказался очень и очень интересным! Меня даже посетило подозрение, а не оказалась ли я ненароком в мифическом Заповеднике Гоблинов, как у нас на кафедре Ксенофэнологии шутливо называли древнюю прародину фэн-фей. В этом мире прекрасно (по крайней мере, до сих пор не уничтожив друг друга) уживались эльфы, гномы, вампиры, дриады, тролли и прочие расы – и люди. История, известная Озерным Кланам, простиралась на несколько десятков тысячелетий. Пожалуй, я бы могла слушать ее часами, радуясь, что достаточно владею мнемоникой, чтобы запомнить каждое сказанное слово и потом, в тишине рубки, внести бесценные сокровища информации в базу, а затем, по возвращении, написать такую докторскую! О… мечты, мечты. Мне бы вернуться хоть на Землю-дубль, куда нашу экспедицию выбросило из гиперперехода. Правда, с недавних пор я стала подозревать, что как раз та Земля, что в федерации СФФ, и есть Земля-дубль. Это прекрасно объясняло и кажущиеся неполадки в навигации: курс рассчитывался по системе координат, привязанной к Земле-прим, вот мы и прилетели, куда хотели, но не куда ожидали.

– Ты не устала? – прервал Кот мои размышления, ушедшие далековато от реальности. В голосе его слышалось нечто похожее на удивление и уважение.

– Да нет. А вот поесть бы не отказалась, – ответила я чистую правду. С чего уставать-то? С прогулки по свежему воздуху всего-то на восемь стандартных часов? Эки мелочи.

– Не против сырого, надеюсь? Огонь сейчас под запретом, – вздохнул Даймалиен.

Я покачала головой, мол, без разницы. Сырое, так сырое. Все лучше той пакости, что продают в московских магазинах. При воспоминании о земной еде я невольно поморщилась: даже купленное на ферме мясо так отдавало нефтью, свинцом и прочей малосьедобной дрянью, что еда для меня превратилась из удовольствия в наказание. Вот ведь довели планету! Немудрено, что столько пробоин в биополе, а в ноосфере так вообще катастрофа – рай для исследователя, материала на сотню диссертаций о зарождении параллельных миров и первичном расселении человечества и мутации в магические расы…

– Не побрезгуйте зайчатиной, сиятельная Дона, – раздался голос Волка.

Я кивнула, подумав, что слишком часто стала отвлекаться на размышления и утеряла бдительность. Четыре года в мегаполисе почти убили нормальные рефлексы и инстинкты. А слух и обоняние мне самой пришлось заглушить в первые же дни после приземления, иначе в этом кошмаре, что зовется человеческим городом, потеряла бы разум от невыносимой вони и какофонии машинных воплей.

– Благодарю, вильбан Уррым. Обожаю зайчатину, – отозвалась я, принимая из рук Волка приличного размера русака. – И неплохо бы вернуть мой ножик. Не люблю пачкать когти.

Волк кинул взгляд на Маури, хмыкнул и вытащил из-за пояса мой любимый десантный ножичек – пояс с декоративными ножнами, изображающими из себя невинную дамскую финтифлюшку, так и остался на мне.

– Извольте, Дона. – Издевательски поклонился и снова растворился в лесу.

Но меня он уже не интересовал. Меня интересовала только и исключительно еда – как много в этом звуке для сердца моего слилось, в желудке вмиг отозвалось…

– Приятного аппетита, Дона, – буркнул Кот, прежде чем вгрызться в мгновенно освежеванную заячью тушку.

– Угумс, – отозвалась я, уже занятая задней лапой совершенно дивного вкуса. Ножик я, разумеется, сунула на место. Пригодится.

Стажерка Зельда

Просыпаюсь – сквозь сон чую: смотрит кто-то на меня.

Из-под ресниц с осторожностью поглядываю, дыхание не сбиваю. Будто сплю еще.

Смеется кто-то негромко.

– Не бойся, – говорит, – вижу я, что ты проснулась, красавица.

Красавица? Ох… Я рукой двинула – и обомлела: шаль-то ночью сползла, а пыль еще ввечеру я смыла.

Делать нечего – сажусь на постели, в лицо своему будителю заглядываю. А он – чтоб мне на месте провалиться! – тот самый сын урчи, Кирий. Здоровехонький: на щеках румянец, глаза блестят – светло-карие, теплые, а главное – нет на нем порчи больше.

Помог бабушкин рецеп! Ай да Айка! Хорошо меня выучила, светлая ей память!

– Как звать-то тебя, девица? – Кирий спрашивает. А сам с интересом на рубаху расшнуровавшуюся поглядывает. Усмехнулась я – в отца пошел паренек. Еще молоко на губах не обсохло, а все туда же. Впрочем, в прежние-то времена раньше начинали за девицами ухлестывать. Кто ж знает, может, в Иномирье этом так же принято?

И еще вопрос насущный, неотложный – говорить ли с Кирием? Или дальше немую странницу разыгрывать?

Нет, думаю, не дело это. Знает он уже, что не старуха я. Два пути у меня – либо голову ему заморочить, либо правду-матку сказать да на порядочность его положиться.

Только хотела глазами сверкнуть, колдовство навести – ветер на ухо шепчет: 'Доверься ему, Зельдушка…'

– Зови меня… Зелька, – имя я свое на всякий случай переиначила. Тетка моя, Марка, чтоб ей зубы свои под печкой собирать, и та Маришкой представляется – знает, змеюка подлая, что по имени можно так человека заколдовать, что душа вылетит! Паренек-то, может, и не тронет меня, но вдруг кому обмолвится?

Кирий качает головой.

– Чудно говоришь ты, Зелька, и имя у тебя чудное. Или из Чужих земель, из-за границы пришла?

– Из-за границы, – киваю я. А сама к суме тянусь – за гребнем зачарованным. Косы за ночь распустились, перепутались, только бабушкиным подарком и расчешешь. – Из страны диковинной. Как сюда попала – сама не пойму, – тут решила я не всю правду говорить. – Видать, заколдовал кто-то. Буду теперь путь держать на северную гору колдовскую, через четыре реки. Может, там мне подскажут, как домой воротиться… Что хмуришься, молодец?

Помялся паренечек и отвечает так:

– Говори правду, не томи – ведьма ты?

И лицо испуганное и суровое стало. Сам, видать, ответа боится.

– Ведьмою мою бабку прозывали, – смеюсь. – А я – гадалка просто. Ну, по лекарскому делу еще маленечко смыслю.

Кирий головой качает, глаза щурит. Ресницы у него – загляденье: длинные, густые, мягкие, как у девки какой. А подбородок – упрямый, по-семейному. Эх, красивый парень вырастет – отца позади оставит!

– Лекарские твои замашки на колдовские больно похожи, – говорит, наконец. – Я, хоть без памяти лежал, все помню, всех врачевателей. Те меня порошками пользовали, а ты – наговор шептала.

Я знай себе по косам гребнем вожу. Волосы сами чистые становятся – и мыть не надо. Блестят, как шелка черные. Паренек на них смотрит, не отрываясь, щечки раскраснелись – нравлюсь я ему.

– Хоть бы и наговоры, – улыбаюсь. – Так помогло же. Супротив ворожбы только ворожба и идет.

– Выходит, – удивляется он, – я тебе жизнь должен?

– Выходит, что так, – соглашаюсь.

Нет, милый мой, ничего ты мне не должен… По моему разумению – ребенок ты еще, а мимо детской беды ни одна знахарка, ни одна ведьма не пройдет. А пройдет – прости-прощай, силушка колдовская!

Но знать тебе об этом не обязательно, Кирий, Ильянов сын.

– Что потребуешь? – насупился.

Задумалась я.

– Ничего, – говорю потом, – мне не нужно. Сохранишь мой секрет, не выдашь – и в расчете будем. Назвалась я здесь странницей божьей, обет молчания давшей. За старуху меня посчитали – ею и хочу остаться. Ну как, справедливы мои условия?