Чужая жизнь (СИ) - Васильева Лариса "Lari". Страница 44

– Поехали домой. – Катина мать снова взяла её за руку.

Маша обернулась.

Может правда поехать? А что ей еще остаётся? Родная мать ей не поверила, Димке она сама не готова ничего рассказать. Куда она пойдёт? Где будет ночевать? Маша попыталась привести мысли в порядок, но еще больше запуталась.

– Ладно. – Почти что сломленная она кивнула Елене Николаевне.

– Вот и хорошо. – Обрадованная женщина повесила на плечо их сумки и, взяв Машу за руку, повела к выходу.

– Катя!

Их остановил негромкий голос Зинаиды Евгеньевны и Маша остановилась.

Обернулась.

Мама смотрела на неё, не зная, видимо, что сказать. Ну как Маша могла не подойти!

Освободив локоть из цепких пальцев Елены Николаевны, Маша медленно подошла к матери. Поравнявшись, женщины обнялись. Зинаида Евгеньевна крепко прижала к себе дочь, тем самым давая понять, что она ей верит и очень любит. Обнявшись, они обе заплакали.

Ничего не понимающий, Димка уставился на Катю, не догоняя, когда Машина мать успела воспылать к ней любовью.

– Возьми. – Зинаида Евгеньевна незаметно сунула ей в ладонь связку ключей от Машиной квартиры. – Приходи в любое время, – прошептала она, всхлипывая, – нам нужно с тобой поговорить.

– Я тебе позвоню, – пообещала Маша, – у Кати должен быть сохранен в мобильнике твой номер.

Они снова обнялись, но нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу Елена Николаевна и удивленный Димка заставили их отстраниться друг от друга.

Елена Николаевна привезла её в незнакомую квартиру, в которой после расставания с Димкой Катя жила с родителями. Маша, окунувшись в чужой для себя мир, чувствовала себя настолько паршиво, что сразу же отправилась спать, а на следующий день прямо с утра ничего не объясняя удивленным родителям, уехала к «себе». В мир, который она знала и любила.

Только оказавшись в ставшей теперь чужой квартире, Маша почувствовала себя намного лучше.

Неужели это безумие никогда не кончится? И что ей теперь делать? Она без сил упала на диван и лежала ровно до того момента, как в замке повернулся ключ.

Мамочка была настолько рада, что она была дома, что, даже не разуваясь, поспешила обнять дочь.

– Что теперь делать? – Маша не смогла сдержать слёз. – Как дальше жить?

Она обнимала мать, как утопающий хватается за соломинку, потому что если бы она ей не поверила, то Маша просто бы не знала, что делать. А пока есть мама, которая верит в тебя и продолжает любить, не смотря ни на что, в душе всегда остается надежда на лучшее.

То, что Зинаида Евгеньевна ей верит, сомневаться не приходилось. Она замечала жесты и мимику, которые были присущи её дочери. И она ей действительно верила. Это было самым главным.

– Всем нам сейчас тяжело. – Произнесла растроганная мать, и она была права.

Впереди предстояли похороны Маши и это были совсем не шутки. Маша пообещала во всем ей помогать, но, как же тяжело, присутствовать на собственных поминках!

Поговорив с дочерью обо всем, у женщины не осталось больше никаких сомнений, что в теле Рожковской находится именно душа её Маши. Она была, и рада, и расстроена одновременно. Ведь дочь теперь официально не её дочь, у неё другие родители и теперь у неё есть еще и муж, которого ранее Зинаида Евгеньевна записывала в Машины любовники.

По поводу Димки девушка отзывалась неоднозначно. Она и сама не знала, что теперь с ним делать и как реагировать на то, что накануне аварии Катя забрала своё заявление о разводе.

– Он теперь твой муж. – Заметила Зинаида Евгеньевна, но Маша только покачала головой.

– Димка ненавидит свою жену. Она его обижала, изменяла ему. И то, что я его люблю…, – она покачала головой, – это ведь ничего не меняет. Для него Маша вчера умерла.

– Но ты ведь жива! – Зинаида Евгеньевна обняла свою любимую дочь.

– Нет. – Маша покачала головой. – Он не должен ничего знать. Не надо. Так будет лучше для него.

– Нет, доченька, я с тобой не согласна. – Возразила мать. – Вчера, когда я беспокоилась о тебе, мне было гораздо хуже, чем когда я узнала, что ты стала другим человеком. Я решила, пусть так, но лишь бы ты была жива. И Димка, если он любит тебя, то примет такой, какая ты есть.

Так и не договорившись, они отправились к матери домой. Катина мама несколько раз набирала сотовый дочери, но Маша не отвечала. Девушка не хотела с ней говорить, да и не о чем было.

Однако когда звонившим оказался Рожковский, Маша, недолго поколебавшись и под пристальным взглядом матери, все-таки ему ответила.

Голос у Димки был нетвердым и говорил он достаточно сбивчиво. Интересно, он так напился или просто не в себе?

– Ты где? – Вместо приветствия потребовал он. – Я твоим звонил, но они не в курсе. И на звонки не отвечаешь. Гуляешь что ли?

Маша подняла взгляд на маму. Та покачала головой, мол, не смей его обижать.

– Нет. – Маша старалась придать голосу как можно больше безразличия, чтобы Димка не догадался, как она о нем волнуется. – Не гуляю. Я у…, – Маша снова посмотрела на мать, – у Зинаиды Евгеньевны.

– Где? – Севшим и внезапно протрезвевшим голосом произнес Димка.

– Дома у Зинаиды Евгеньевны. Это Машина мама. – Уточнила девушка на случай, если Димка забыл.

– Я знаю, кто она, – резко оборвал её Димка, – что «ты» там делаешь? – Но, не дав Маше ответить, продолжил. – Можно я к вам приеду?

Прикрыв трубку рукой, девушка передала матери его слова.

– Пусть приезжает, – прошептала Зинаида Евгеньевна.

– Хорошо. Она не против. Приезжай. Только на такси, – уточнила Маша.

– Я понял, – произнес Димка, и Маша поняла по его голосу, что он улыбается.

Он приехал примерно спустя час. Весь потерянный, небритый, но уже протрезвевший. Женщина пригласила его в комнату, а Маша подала кофе со сливками и шестью ложками сахара, чтобы он точно ни о чем не догадался.

– Какая гадость! – Димка поморщился и после первого глотка отставил кофе в сторону.

Зинаида Евгеньевна с укоризной посмотрела на дочь. Она сразу догадалась, какие цели та преследует.

– Мне жаль. – Рожковский посмотрел на женщину. – Мне очень жаль, что всё так получилось. Вы должны знать, – он покачал головой, – я её очень любил. И даже не смотря на то, что был женат. – Он скосил взгляд на Катю. – В иных обстоятельствах я не допустил бы подобных отношений, но между нами было нечто особенное.