Возмездие Мары Дайер (ЛП) - Ходкин Мишель. Страница 11
Это была моя последняя ночь в море, и я была слишком встревоженной, чтобы проводить время в каюте. В ней я практически не сидела, предпочитая наблюдать, как матросы завязывали веревки на мачте, создавая огромную паутину, как они дышали ветром. В прошлые ночи, когда мое присутствие все же замечали, и мужчина с золотыми пуговицами на пальто и очками, как у мистера Барбари, загонял меня обратно в каюту, я кралась по коридорам, проскальзывала в двери, прислушивалась к разговорам, которые, как все думали, я не понимаю.
Но в то утро я встречала рассвет — ясный на фоне горизонта — пока нас не поглотила черная туча, а море не сузилось до реки. Серый дым перекрыл обзор на голубое небо; когда корабль пришвартовался к гавани, кишащей людьми, как вода — рыбой, меня начали толкать в разные стороны.
Река полнилась кораблями, берега — причалами, а здания — куполами, арками и шпилями, задевавшими небо. Трубы плевались клубами черного дыма в воздух, а мои уши упивались городскими звуками: криками, свистом, звоном и скрипом, а также другими, которые были мне в новинку, я даже не могла их назвать.
Я вернулась в каюту, чтобы собрать вещи, и обнаружила, что меня уже ждут.
Мужчина был в черной одежде, под стать своим глазам с морщинками по углам. Лицо у него было добрым, голос — насыщенным и низким.
— Я мистер Гримсби, — представился он. — Нас связывает знакомство с мистером Барбари.
Я не ответила.
— Он прислал письмо моей госпоже с просьбой проводить вас домой в Лондоне. Вы готовы, мисс?
Да.
Мужчина поднял мой чемодан, и я замерла. Он заметил.
— Могу я отнести ваши вещи?
«Нет», — хотелось мне сказать, но я кивнула.
Я спустилась с мистером Гримсби с корабля, наблюдая, как мой чемодан подскакивает на ступеньках. Из какофонии звуков топота копыт, колес, тростей и ног я разобрала цокот своих новых туфлей по каменной дорожке. Чтобы успокоиться, я считала собственные шаги.
Ветер не щадил мое тонкое платье, и я укуталась в него поплотнее, пока мистер Гримсби пробивал дорогу к ожидающему нас экипажу. Чернильная лошадь занервничала при моем приближении.
— Тише, девочка, — сказал возница, похлопав ее по шее.
Я сделала осторожный шаг в ее сторону, и лошадь фыркнула, затопав на месте. Я не понимала. У меня хорошо складывались отношения с животными; мой разум полнился расплывчатыми воспоминаниями о том, как я кормила с руки обезьянок или каталась с сестрой на спине слона, пока тот переплывал реку.
Лошадь заржала, и из-за этого ремни, что крепили ее голову и туловище к повозке, натянулись.
Хозяин извинился перед мистером Гримсби:
— Не знаю, что на нее нашло, сэр.
Я протянула руку, чтобы успокоить ее.
Тут животное встало на дыбы. Ее жидкие черные глаза закатились, оставляя лишь белки, а затем, без всякого предупреждения, она рванула вперед.
Мистер Гримсби в шоке смотрел за экипажем, несущимся по людной улице, вызывая крики и визг. Аварию мы скорее услышали, чем увидели.
Мужчина чуть обо мне не позабыл и побежал в сторону экипажа. Я следовала за ним по пятам, о чем вскоре пожалела.
Повозка перевернулась, колеса крутились в воздухе. Лошадь пыталась перепрыгнуть через железный забор с пиками.
Ей не удалось.
Мое горло сжалось от боли, грозившей перерасти в крик. Я никогда не плакала. Ни когда сожгли дядю, ни когда убили сестру. Но увидев некогда прекрасное черное тело лошади сломанным, ее скользкую от крови шкуру, услышав выстрел, прекративший ее боль и страдания, мои глаза запекло от слез. Я смахнула их, прежде чем кто-либо успел заметить.
11
Мои глаза затрепетали и открылись. Казалось, будто меня качали, или я порхала в воздухе.
— Мне очень-очень жаль, Мара, — голос был приглушен, искажен, и исходил от существа с огромными, пустыми темными глазами и дырявой мордой. Оно склонилось надо мной и запыхтело, раскрывая мне рот. Хотелось закричать, но мои губы и зубы онемели.
Когда я снова открыла глаза, мир побелел, а существо исчезло. Ноздри пекло от химических запахов, а земля под ногами была твердой и неуступчивой.
Потому что это не земля, поняла я, когда в глазах прояснилось. Это стол. Операционный. Такой холодный, такой холодный, что я не ощущала собственного тела.
— Хотела бы я этого избежать, — голос принадлежал доктору Кэллс, она появилась в моем поле зрения. Никогда не видела ее без макияжа. Она выглядела поразительно молодой, не считая глубоких морщин в форме скобок у рта. Пряди выскользнули из беспорядочной дульки на затылке. От нее пахло потом и отбеливателем.
— Я хотела вылечить тебя. Думала, что могу тебя спасти. — Она покачала головой, будто не могла поверить в собственную наивность. — Считала, если мы будем регулярно вводить анемозин и амилет, то, в конце концов, сможем вернуть тебя семье. Я действительно думала, что ты сможешь вернуться в школу! — Тут женщина рассмеялась: визгливо, с нотками паники. Она не смотрела на меня… не уверена, со мной ли она вообще разговаривала. И… она плакала?
— Прости, что заставила поверить, что Ной жив. Мне очень жаль. Знаю, тебе было тяжело слышать запись его голоса. Но Джуд не оставил меня выбора, понимаешь? Он… не в порядке. Я понятия не имела, что он зайдет так далеко в Тамерлане. Ни малейшего. Иногда даже я не могу предсказать его действия, — она снова рассмеялась. — Клэр была единственной, кто мог. Но никто не в силах ее вернуть.
Кэллс вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони.
— Когда он выпустил тебя, и ты… Что произошло с Вэйном в комнате для осмотров? Господи, Мара! Что, если подобное произойдет снова? Знаю, ты считаешь меня злодейкой. Без сомнений, мысленно ты убила меня сотни раз с момента, как пришла в сознание, и кто знает сколько, пока была без сознания. Но только подумай, что ты сегодня натворила! Что совершала ранее! Люди, которым ты навредила? Жизни, которым положила конец? — Женщина смотрела в пустоту круглыми и напуганными глазами. — Я пыталась изо всех сил, но ты всегда будешь небезопасна для общества.
Затем она подошла к ряду стальных ящиков и что-то достала. Я услышала, как щелкнул пластик, и она взяла шприц.
— Я сделаю укол, который остановит твое сердце. Клянусь, Мара, ты ничего не почувствуешь.
Но я что-то чувствовала. Свои пальцы; как натягивалась грубая ткань больничной рубашки на моей груди. Я должна быть напуганной. Прийти в ужас. Но мне казалось, будто я наблюдала за происходящим со стороны.
— После, я оповещу твоих родителей о том, что ты сделала с Фиби.
Но я ничего с ней не делала.
— И Тарой.
И с ней тоже.
— Ты и раньше проявляла насилие под наркозом, — сказала она с влажными щеками и сопливым носом. — У тебя диагностировали параноидную шизофрению. Твоей семье будет очень тяжело смириться с потерей, но со временем они придут в себя. Они свыкнутся, — Кэллс положила шприц на металлический стол. Я опустила взгляд и увидела слив в полу. Оглянулась на подозрительно выглядевшие металлические ящики. Ушло пару секунд, прежде чем я поняла их предназначение и свое местоположение.
Я была в морге.
— Большую часть своей жизни я пыталась помочь подросткам, подобным тебе, и тебе в особенности. Но я больше не могу себя обманывать, — ее голос сломался в конце. — Ты неизлечима. Тебя нельзя спасти, — она закатала рукава моей окровавленной рубашки до плеч. Я почувствовала, как ее пальцы задели мою кожу. На меня нахлынула волна ощущений.
Мое тело и прежде немело, но волна гребнем прошлась по моим рукам, ладоням, спина зудела. Никаких ощущений в ногах.
Я нащупала скальпель, спрятанный за резиновым поясом трусов. Сталь нагрелась о мое тело. Либо доктор Кэллс не знала о нем, либо забыла, потому как она очень удивилась, когда я ранила ее в шею.
Я махнула рукой с такой силой, что свалилась на пол, сбивая металлический столик со шприцами. Кэллс не связала меня. Да и зачем, если я парализована? Левое плечо заболело, и я поборола инстинкт схватиться за него — мне нужна рабочая правая рука, чтобы орудовать скальпелем. Женщина попятилась к стене, затем осела на пол. Она схватилась за шею обеими руками, ее глаза были широко распахнуты, кровь свободно текла сквозь пальцы.