Шелкопряд - Гэлбрейт Роберт. Страница 57

– А вы, случайно, не знаете, кто послужил прототипом Эписин, дочки Гарпии? – спросил Страйк.

– Нет! – отрезала Элизабет.

– А карлица в мешке у Резчика?

– Я не собираюсь больше обсуждать эти мерзости!

– По вашим сведениям, у Куайна была знакомая по имени Пиппа?

– Я с такой не встречалась. Но он вел курсы литературного мастерства, которые привлекали немолодых дамочек, жаждущих самореализации. Кстати, так он подцепил и Кэтрин Кент.

Пригубив кофе, она посмотрела на часы.

– Каково ваше мнение насчет Джо Норта? – спросил Страйк.

Она задержала на нем подозрительный взгляд:

– А что?

– Просто интересуюсь, – сказал Страйк.

Он так и не понял, почему она все же решила ответить: возможно, потому, что Норта давно не было в живых, или потому, что у нее сохранились сентиментальные воспоминания, которые она выдала еще при первой встрече в своем захламленном офисе.

– Родился он в Калифорнии, – начала она. – Приехал в Лондон, чтобы отыскать свои английские корни. Джо был геем, по возрасту немного моложе нас с Оуэном и Майклом; он писал очень откровенный роман о жизни в Сан-Франциско. Познакомил нас Майкл. Майкл считал, что Джо – первоклассный прозаик; так оно и было, но работал он медленно. Постоянно уходил в загулы, а ко всему – года два мы об этом не знали – у него нашли ВИЧ, но он не принимал никаких мер. И в какой-то момент болезнь вступила в активную фазу: СПИД. – Элизабет прочистила горло. – Вы же помните, какую истерию раздули вокруг ВИЧ, когда впервые о нем стало широко известно.

Страйк привык, что люди дают ему лет на десять больше его возраста. На самом деле об этом вирусе он узнал от матери: она рассказывала (не выбирая выражений даже при детях), что есть такая смертельная болезнь, которая поражает тех, кто трахается и колется с кем попало.

– Джо был совсем плох, и люди, которые заискивали перед ним, пока он оставался перспективным, остроумным, красивым, тут же ушли в кусты, за исключением, надо отдать им должное, – нехотя добавила Элизабет, – Майкла и Оуэна. Эти двое боролись за него до последнего, но Джо умер и оставил после себя неоконченный роман. Майкл тогда болел и не смог прийти на похороны, а Оуэн нес гроб. Джо в благодарность за их заботу оставил им в наследство прекрасный дом, где они прежде кутили и ночами напролет спорили о книгах. Несколько раз я и сама при том присутствовала. Это было… счастливое время, – закончила Элизабет.

– Они и после смерти Норта часто бывали в том доме?

– За Майкла не поручусь, но думаю, он перестал туда приходить после ссоры с Оуэном, которая произошла вскоре после похорон Джо. – Элизабет повела плечами. – А Оуэн и носу туда не показывал: боялся столкнуться с Майклом. Условия завещания оказались довольно своеобразными: насколько я знаю, есть такой термин – «рестриктивное условие». Джо оговорил, что дом должен принадлежать только людям искусства. Майкл все эти годы блокировал его продажу, поскольку Куайны так и не смогли найти покупателя – или покупателей – среди людей искусства. Какое-то время дом арендовал некий скульптор, но что-то у них не срослось. Конечно, Майкл был крайне придирчив к потенциальным арендаторам, чтобы только не дать Оуэну выкарабкаться из бедности, и даже нанимал юристов для обоснования своих придирок.

– А какова судьба неоконченного романа Норта? – спросил Страйк.

– Ах да, Майкл забросил работу над собственной книгой и закончил роман Джо. Называется он «К вершинам» и опубликован «Гарольдом Уивером». Это уже классика, культовая вещь, постоянно переиздается.

Элизабет опять сверилась с часами.

– Мне пора, – сказала она. – В половине третьего у меня встреча. Будьте любезны, мое пальто, – обратилась она к оказавшемуся поблизости официанту.

– От кого-то я слышал, – Страйк прекрасно помнил, что слышал это от Энстиса, – что вы некоторое время тому назад присматривали за ремонтом в доме на Тэлгарт-роуд. Это так?

– Да, – равнодушно подтвердила она. – Чем только не приходилось заниматься агенту Куайна ради своего подопечного. Нужно было определить порядок работ, нанять мастеров. Я выставила Майклу счет на половину стоимости, и он произвел оплату через своих юристов.

– У вас был ключ от дома?

– Я отдала его бригадиру, – холодно сказала она, – а потом вернула Куайнам.

– Разве вы не заезжали туда принимать работу?

– Конечно заезжала. И не раз. Нужно же было проверить качество.

– Скажите, пожалуйста, в ходе ремонта использовалась соляная кислота?

– Полицейские тоже спрашивали про соляную кислоту, – сказала она. – Откуда такой интерес?

– Я не вправе отвечать.

Она взвилась. Страйк подумал, что Элизабет Тассел не привыкла, чтобы ее вопросы оставались без ответа.

– Могу только повторить то, что сказала полиции: по всей видимости, кислоту оставил в доме Тодд Харкнесс.

– Кто-кто?

– Скульптор, который устроил там мастерскую. Этого арендатора нашел Оуэн, и даже адвокаты Фэнкорта не смогли придраться. Только никто не учел, что Харкнесс работает с ржавым металлом и пользуется едкими веществами. Он успел причинить значительный ущерб, пока его не выдворили. Этим занималась сторона Фэнкорта, которая впоследствии переправила счет нам.

Официант принес ее пальто с прилипшими собачьими шерстинками. Когда Элизабет поднималась из-за стола, Страйк услышал, что она дышит с присвистом. Небрежно махнув рукой, Элизабет Тассел ушла.

Взяв такси до офиса, Страйк смутно вспомнил, что собирался быть с Робин помягче: утром у них вышла какая-то размолвка – он даже не мог сказать из-за чего. Однако, добравшись до приемной, он перепотел от боли в ноге, да еще Робин первой же своей фразой перечеркнула его благие намерения.

– Только что звонили из фирмы по прокату автомобилей. Ни одной машины с автоматической коробкой передач у них сейчас нет, но они могут…

– Мне нужен автомат! – рявкнул он и упал на диван, который отозвался раскатами неприличных звуков, отчего Страйк разозлился еще больше. – На кой черт мне ручка, если я в таком состоянии? Ты хотя бы обзвонила…

– Разумеется, я обзвонила другие фирмы, – сухо сказала Робин. – На завтра автоматов нет. Прогноз погоды отвратительный. Думаю, будет лучше, если ты…

– Я во что бы то ни стало должен встретиться с Чардом, – перебил ее Страйк.

Он бесился не только от боли, но и от страха, что придется отказаться от протеза и опять встать на костыли, подкалывать штанину булавкой и ловить на себе жалостливые взгляды. Он терпеть не мог жесткие пластмассовые стулья в воняющих дезинфекцией коридорах, ненавидел, когда медики вытаскивают на свет его историю болезни и принимаются изучать этот пухлый том, когда бормочут невесть что про корректировку протеза, советуют побольше отдыхать и оберегать культю – как будто это больной ребенок, которого приходится всюду таскать с собой. Во сне он ни разу не видел себя безногим: во сне он всегда был цел и невредим.

Приглашение Чарда свалилось на него нежданным подарком, пренебречь которым было бы непростительно. У Страйка накопилось много вопросов к издателю Куайна. Сам факт такого приглашения не мог не удивлять. Страйку хотелось услышать из первых уст, по какой причине Чард затребовал его в Девон.

– Ты меня слышишь? – спросила Робин.

– Что?

– Я сказала: «…если ты позволишь мне сесть за руль».

– Не позволю! – грубо отрезал Страйк.

– Почему?

– Потому что тебе нужно в Йоркшир.

– Мой поезд отходит от Кингз-Кросс в одиннадцать вечера.

– На дорогах будут заносы.

– А мы выедем пораньше. Ну, – пожала плечами Робин, – или отменяй Чарда. Только прогноз на следующую неделю ничуть не лучше.

Под пристальным взглядом серо-голубых глаз Робин ему было не так-то легко сдвинуться от неблагодарности в другую сторону.

– Ладно, – натянуто выговорил он. – Спасибо.

– Тогда я пошла за машиной, – сказала Робин.

– Ладно, – выдавил Страйк, стиснув зубы.

Оуэн Куайн считал, что женщинам нет места в литературном процессе; у Страйка тоже было тайное предубеждение, но что ему оставалось, если колено молило о пощаде, а машину предлагали только с ручной коробкой передач?