Шелкопряд - Гэлбрейт Роберт. Страница 77

– Но тем не менее после скандала вы поехали домой, верно?

– Дом большой. Не хочешь – можно не общаться.

Пролитое вино багровыми цветами расползалось по белоснежной скатерти.

– Черная метка – вот что приходит на ум, – выговорил Уолдегрейв. – Помните «Остров сокровищ»… черная метка. Подозрение падает на каждого, кто читал эту проклятую книгу. Все косятся друг на друга. Кто знает концовку, тот и подозреваемый. Полиция рылась в моем кабинете, у всех на виду… Короче говоря, за воскресенье прочел, – сказал он, вернувшись к вопросу Страйка, – высказал Лиз Тассел все, что о ней думаю, и жизнь потекла своим чередом. Оуэн на звонки не отвечал. Ну, думаю, не иначе как нервный срыв, но у меня было своих проблем полно. Дэниел Чард как с цепи сорвался… Да ну его к чертям. Я увольняюсь. Сыт по горло. Эти обвинения… Хватит с меня. Ославили перед всем издательством. Хватит.

– Даже обвинения были? – спросил Страйк.

Его тактика допроса стала напоминать ловкое манипулирование фигурками в настольном футболе: пошатывающийся собеседник подчинялся точным, легким касаниям. (В семидесятые годы у Страйка был покупной «Арсенал», а у Дейва Полворта – расписанный на заказ «Плимут Аргайл»; лежа на коврике перед камином в доме матери Дейва, мальчишки устраивали футбольные баталии.)

– Дэн себе втемяшил, что я насплетничал о нем Оуэну. Идиот. Не понимает, что это всем известно… слух пошел давным-давно. Была нужда сплетничать. Каждая собака знает.

– Что Чард – гей?

– Ну гей, что тут такого… Латентный. Мне кажется, Дэн и сам не знает, что он – гей. Но он любит смазливых мальчиков, любит рисовать их голышом. Это не секрет.

– А вас он не предлагал нарисовать? – осведомился Страйк.

– Боже сохрани! – ужаснулся Уолдегрейв. – А вот к Джо Норту по молодости подъезжал, тот мне сам рассказывал. Можно вас? – Ему удалось привлечь внимание сомелье. – Еще бокальчик такого же, пожалуйста.

Страйк возблагодарил Небо, что Джерри не заказал бутылку.

– Простите, сэр, но это вино у нас по бокалам не…

– Тогда что-нибудь другое. Красное. Любое.

Уолдегрейв продолжил с того места, где остановился:

– Кто старое помянет… Дэн хотел, чтобы Джо ему позировал; Джо послал его куда подальше. Это всем известно.

Он снова запрокинул голову – и повторно боднул все ту же даму, которая, к несчастью, теперь ела суп. Страйк видел, как ее разгневанный спутник подозвал официанта и стал жаловаться. Официант, наклонившись к Уолдегрейву, извиняющимся, но твердым тоном попросил:

– Будьте добры, придвиньтесь, пожалуйста, ближе к столу, сэр. Леди позади вас…

– Виноват, виноват.

Уолдегрейв подался вперед, облокотился на стол и, откинув с глаз лохматые волосы, громко сказал:

– Только и умеет, что говняться.

– Кто? – не понял Страйк, который с сожалением приканчивал самое вкусное за долгое время блюдо.

– Дэн. Ему эту долбаную фирму на блюдечке… всю жизнь как сыр в масле… пусть сидит у себя в захолустье, коли ему так нравится, и рисует своего лакея… а с меня достаточно. Я свою… свою собственную фирму открою.

У него зазвонил мобильный. Уолдегрейв долго шарил по карманам. Перед тем как ответить, он сквозь очки разглядел номер.

– Что такое, Джоджо?

Несмотря на ресторанный шум, Страйк услышал в трубке пронзительную, визгливую ругань. Уолдегрейв пришел в ужас:

– Джоджо? Что ты…

Тут его рыхлое, добродушное лицо исказилось до неузнаваемости. На шее выступили вены, рот свело уродливой судорогой.

– Да пошла ты! – Он не понижал голоса, и в его сторону дернулось полсотни голов; наступила тишина. – Не смей мне звонить с номера Джоджо! Не смей, алкоголичка проклятая… что слышала… А я пью потому, что имел глупость на тебе жениться, так и знай!

Дородная женщина за спиной у Джерри в гневе развернулась. Официанты свирепо смотрели в его сторону; один был в таком шоке, что застыл у тележки, не донеся до тарелки бизнесмена-японца йоркширский пудинг. Наверное, элитный клуб для джентльменов и прежде видел пьяные выходки, но от этого они не перестали вызывать осуждение на сугубо британском, достойном и степенном фоне мореного дерева, хрустальных люстр и «карты блюд».

– Так тебе и надо, холера! – орал Уолдегрейв.

Пошатываясь, он встал из-за стола, еще раз толкнул несчастную даму, но протестов от ее спутника больше не последовало. Ресторан молчал. Уолдегрейв, опустивший Страйка на бутылку и еще один бокал, нетвердой походкой брел к дверям и громко ругался в трубку, а Страйк втайне потешался: ему вдруг вспомнилось, с каким презрением смотрели в полковом клубе на того, кто не умеет пить.

– Счет, пожалуйста, – обратился он к застывшему с раскрытым ртом официанту.

К своему огорчению, Страйк так и не попробовал пудинг с изюмом, который присмотрел в «карте блюд», но сейчас важнее было не упустить Уолдегрейва.

Страйк расплатился, с усилием выбрался из-за стола, взял трость и, провожаемый ропотом и косыми взглядами, поспешил вслед за Джерри. По свирепому выражению лица метрдотеля и доносившимся из вестибюля крикам Страйк заподозрил, что редактор покинул заведение не по своей воле.

Он нашел Уолдегрейва на улице, слева от входа. Тот стоял привалившись к стене. Под ногами у кутавшихся в шарфы прохожих похрустывал и таял снег. Когда завеса величественной благопристойности исчезла, Уолдегрейв утратил всякое сходство с несколько потрепанным интеллектуалом. Пьяный, нечесаный, помятый, он бранился в телефон, спрятанный в большой ладони, и напоминал чокнутого бомжа.

– …И поделом тебе, тварь! Я, что ли, это дерьмо написал? Я?.. Вот ты с ними и разбирайся, или сдрейфила? Тогда я сам им выскажу, если у тебя кишка тонка… И не смей мне угрожать, шлюха паршивая… нечего было ноги раздвигать… что слышала…

Тут Уолдегрейв заметил Страйка, ненадолго умолк, а потом прервал разговор. Телефон выскользнул из непослушных пальцев и упал в снежную жижу.

– Зараза! – выдохнул редактор; волк опять превратился в овцу.

Он стал шарить голыми руками в уличной грязи – и потерял очки. Страйк их подобрал.

– Благодарю. Спасибо. Виноват. Простите…

Когда Уолдегрейв прилаживал очки на переносице, по его пухлым щекам потекли слезы. Он запихнул в карман разбитый телефон и в отчаянии уставился на детектива.

– Вся жизнь под откос, – выдавил он. – Из-за этой книжонки. Я думал, для Оуэна есть хоть что-то святое. Отец и дочь. Хоть что-то святое…

Безнадежно махнув рукой, Уолдегрейв пьяной походкой заковылял по тротуару. Страйк догадывался, что перед их встречей он оприходовал как минимум одну бутылку. Идти за ним не имело смысла.

Глядя сквозь снежный вихрь вслед редактору, которого обтекала по слякоти толпа нагруженных рождественскими пакетами прохожих, Страйк вспомнил, как у него на глазах под гневные звуки мужского голоса над локтем требовательно сжались пальцы и молодой женский голос, еще более гневный, спросил: «Что же ты маму не хватал за руку, когда она к нему рванулась?»

Подняв воротник, Страйк сказал себе, что узнал главное: о чем свидетельствуют окровавленный мешок, и карлица, и рога под шапкой Резчика, и – самое жестокое – попытка утопления.

37

Под грязно-серебристым небом Страйк возвращался в контору, с трудом ступая по свежему снегу, который валил все сильнее. Хотя пил он только воду, от вкусной и сытной еды на него снизошел легкий кайф, дававший ложное блаженство, какое, должно быть, испытал Уолдегрейв, выпив с утра на работе. Путь от «Симпсонса-на-Стрэнде» до продуваемого сквозняками тесного офиса на Денмарк-стрит занял бы у спортивного, непокалеченного человека примерно четверть часа. У Страйка ныла натруженная культя, но зато он только что от души поел, разом истратив больше, чем уходило у него на продукты за целую неделю. Закурив, он спрятал лицо от снега и похромал сквозь пронизывающую холодину, гадая, с чем вернулась Робин из книжного магазина «Бридлингтон».