В плену страстей - Джеймс Джулия (Julia). Страница 22

– Мадам де Рошмон, – прозвучало в ответ.

Алекса похолодела. Мадам де Рошмон. Жена Гая.

Господи! Неужели она попусту потратила столько времени, освобождаясь от прошлого, чтобы ее подкосило первое же напоминание о том, что уже не является частью ее жизни?

Почему несчастная жена Гая просит о встрече? Зачем?

«Как она узнала о моем существовании? Как могла узнать, что сегодня я буду выходить из дома?»

– Каким образом, – холодно осведомилась Алекса, – мадам де Рошмон узнала, где я живу?

Мужчина с невозмутимым видом – вероятно, он привык к «неудобным» вопросам – ответил:

– Когда ваши жильцы уехали, мисс Харкорт, то квартира была взята под наблюдение на случай, если вы вскоре вернетесь. Так и случилось – вы вернулись.

Алексу передернуло. В общем, не важно, каким образом жена Гая нашла ее. Вопрос в другом: почему Луиза де Рошмон хочет с ней встретиться.

Алекса похолодела – ее вдруг осенило: «А если она думает, что, вернувшись в Лондон, я снова сойдусь с Гаем? Она этого боится?»

Неужели эта бедная девочка каким-то образом узнала, кто была последняя любовница ее мужа? И, зная, что собой представляет ее муж, решила, что он вполне может продолжать связь с этой женщиной и после свадьбы?

Алексе казалось, что она провалилась в ледник. Вдруг у всех этих «наблюдателей», охранников и частных детективов была ее фотография? Весьма вероятно. А это значит, что Луиза узнала в ней ту самую женщину, случайно встреченную ею на благотворительном приеме.

Но независимо от того, видела Луиза фотографию Алексы или нет, Алекса точно знала – она не допустит, чтобы новобрачная Гая плохо о ней думала. Гай сколько угодно может изменять жене, но она здесь ни при чем! И кто бы из них ни шпионил за ней, она сейчас же положит этому конец.

– Где ваша клиентка? – спросила Алекса мужчину.

– Мадам де Рошмон сейчас в Лондоне, мисс Харкорт, – бесстрастным тоном исполнительного служащего, ответил он. – Она высказала пожелание увидеться с вами сегодня днем.

Что ж, надо покончить с этим раз и навсегда. И забыть.

– Хорошо.

Она села в машину, и они поехали в сторону Холланд-парка, мимо Кенсингтона, затем дальше к фешенебельным площадям Белгрейвии. Машина подъехала к большому особняку с террасой. Алекса знала, что в этом районе жили исключительно самые богатые люди. Но ведь Гай де Рошмон принадлежал к когорте избранных.

«Я знала, что он богат, но едва ли давала себе в этом отчет», – подумала Алекса, выходя из машины.

И еще подумала о том, каким потрясающим любовником был Гай. Вспомнила, как он нежно обнимал ее, как засыпал и просыпался рядом с ней. Как улыбался ей, как они разговаривали об искусстве, истории, культуре. Как они сидели у нее в комнате: он проверял электронную почту и просматривал деловые бумаги, а она в это время смотрела по телевизору документальные фильмы или читала книгу. Все было обыденно, но какими же бесценными казались эти минуты и часы.

Знакомая боль полоснула сердце. Она должна заставить себя по-другому думать о Гае, оценивать его таким, каков он в действительности. Прежде всего, он женатый мужчина, чья жена – юная и наивная – наверняка страдает, думая, что ее муж вновь сошелся с прежней любовницей. Она заслуживает того, чтобы ее разуверили. И сделать это может только Алекса.

Алекса поднялась по широкой лестнице, вошла в огромный холл. Как тяжело сделать то, что ей сейчас предстоит! Но решение принято, и отступать нельзя. Высоко подняв голову, Алекса прошла за прислугой по изящной лестнице на второй этаж.

Ее пригласили в просторную гостиную, обставленную в стиле Людовика пятнадцатого. Она остановилась, и глаза сами заскользили по стенам. Какие картины! Фрагонар, Ватто, Буше, Клод, Пуссен… Какое буйство живописи рококо! Дамы в пенах шелка и атласа, кавалеры, также пышно разодетые. Фантазия вычурности в сочетании с тонкостью деталей, позволяющих почувствовать богатство материи, оттенки фруктов и цветов.

Сзади раздался голос:

– Рококо больше не в моде, но, признаюсь, мне оно очень нравится. Отражает все самое прелестное в живописи.

Голос, произнесший эти слова, был безукоризненно смодулирован, с легким французским акцентом. И не похож на голос молоденькой девушки, с которой Алекса столкнулась в дамском туалете на благотворительном вечере. Она повернулась.

Женщина средних лет, но с фигурой тридцатилетней, модно одетая, стояла у огромного мраморного камина на обюссонском ковре между двумя обитыми шелком диванчиками. Платье на ней от кутюрье – это Алекса сразу разглядела, – на шее перламутровое, в несколько ниток, ожерелье. Подкрашенные волосы уложены в изящную прическу, на лице – безукоризненный макияж.

А глаза… Глаза зеленые как изумруды.

Алекса, не мигая, смотрела на нее.

– Да, – сказала дама, заметив удивление Алексы, – мой сын унаследовал цвет глаз от меня.

Ее сын? Алекса нисколько не сомневалась, что мадам де Рошмон – это жена Гая.

Женщина, которая была не женой Гая, а его матерью, – да и могла быть только его матерью – сделала несколько шагов навстречу Алексе и протянула руку. Алекса, тоже шагнув вперед, пожала ее.

– Садитесь, пожалуйста, мадемуазель Харкорт.

Мадам де Рошмон указала на шелковый диван, а когда Алекса села, опустилась на диван напротив. Зеленые глаза окинули Алексу быстрым, пытливым взглядом – наружность гостьи произвела на хозяйку благоприятное впечатление.

Алекса терялась в догадках. Что происходит? Зачем матери Гая понадобилось ее увидеть?

– Благодарю вас за то, что пришли, мадемуазель Харкорт. Я давно хотела с вами познакомиться.

Алекса в замешательстве молчала, не зная, что сказать. Спустя секунду она наконец поняла, зачем ее пригласили.

– Я хотела лично поблагодарить вас, – продолжала мадам де Рошмон, – за портрет Гая. Он подарил его мне в прошлом месяце на день рождения, и я осталась очень довольна.

– Я… я рада, – выдавила из себя Алекса.

– Я весьма благодарна вам за это.

В голосе матери Гая послышалась странная и непонятная интонация.

Наступила пауза. Мадам де Рошмон молча смотрела на Алексу, а у Алексы создалось впечатление, что ее оценивают.

– Вы ведь путешествовали, не так ли? – прервала молчание мадам де Рошмон. – На Востоке? Неожиданный маршрут для молодой женщины.

– Я… я хотела чего-то нового, – снова выдавила Алекса.

Странно, что мать Гая озаботилась тем, чтобы узнать, где Алекса провела несколько недель.

– Обычно в эти места молодые женщины не стремятся, – заметила мадам де Рошмон.

– Ко мне относились с уважением, мадам. Я постаралась не привлекать к себе внимания, а люди, у которых я жила, были ко мне очень добры.

– Вы долго там пробыли?

– Я работала, мадам. Рисовала. У пустыни своя особая красота.

– Конечно. Вы собираетесь выставляться?

Алекса покачала головой:

– У меня весьма скромные способности. Занятие портретной живописью обеспечивало меня материально.

Алексу удивляло, как ей удалось, преодолевая сумятицу в голове, поддерживать нормальный разговор.

– Вы недооцениваете себя, мадемуазель.

Голос мадам де Рошмон прозвучал немного загадочно.

Алекса по-прежнему ничего не понимала. Она перевела взгляд на картину Клода над камином, изображавшую мифологическую сценку на лоне природы.

– Видите ли, мадам, перед одним-единственным шедевром все остальное меркнет.

Мать Гая кивнула и сказала:

– Тем не менее скромности может сопутствовать весьма основательный природный дар. Портрет Гая, написанный вами, это подтверждает. Вы очень удачно уловили сходство.

Алекса с трудом сглотнула слюну, вспомнив все, что было связано с этим портретом.

– Спасибо, – тихо ответила она, опустив глаза, у нее не было сил смотреть на мать Гая.

– Мадемуазель, а не согласились бы вы написать и мой портрет?

Алекса подняла голову:

– Я… простите меня. Нет.

Ответ прозвучал отрывисто.

– Нет?

Выгнутые брови мадам де Рошмон слегка приподнялись.