Плененная во тьме (ЛП) - Робертс Дженнифер. Страница 33

- Перевернись, Котенок.

- Что ты собираешься делать? - задыхаясь, выговорила она.

Когда она засомневалась, он добавил, - Я обещал, что не сделаю тебе больно.

Видимо, удовлетворившись его ответом, она медленно перевернулась на живот.... и непроизвольно вскрикнула, когда Калеб взялся за край ее ночной сорочки и поднял ее до талии. Внезапно, она подскочила, пытаясь встать, но он быстро надавил на нее своим весом, прижимая ее к столу.

- Это для твоей же пользы, не для боли.

Калеб слышал страх в ее голосе, и хотя его это несколько опьяняло, он чувствовал себя немного неуверенно.

По правде говоря, ему не следовало делать того, что он сделал с ней в ее темной комнате, и неважно, как много удовольствия ему это доставило. Она ему не принадлежала, он не имел права творить с ней все, что ему заблагорассудится.

Но одной этой мысли было достаточно, чтобы разбудить в нем гнев и похоть. Она называла его Калебом. Она выкрикивала его имя: в страхе, в ярости и в потребности в нем, и, да поможет ему Бог - это выворачивало его наизнанку. Предел его желания к ней достиг своего апогея, и он не видел никакого альтернативного выхода, кроме как поиметь ее.

В этот момент, он стал слабым - для нее.

То, как ее тело отвечало на его прикосновения, было необыкновенным, во всяком случае, при тех обстоятельствах, в которых все происходило. Ее тело было таким естественно податливым и возбуждающим своей потребностью быть обласканным. Взяв свое, он причинил ей больше боли, чем намеревался, и сейчас его терзали сомнения в правильности своих действий. Все эти чувства были новы для него.

- Потому что... ранее, тебе было больно. Я сделаю так, чтобы тебе стало лучше.

Все ее тело напряглось, но она промолчала.

- Мне нужно, чтобы ты притянула колени к груди и раздвинула ноги.

Яркий румянец, вспыхнувший от этих слов на ее лице, не поддавался ни под какое описание, хотя Калеб подумал, что его, скорее, можно было назвать пунцовым. В то время как его улыбку - напротив - можно было с легкостью отнести к категории ослепительная.

Осторожно, она сделала так, как он просил, выглядя благодарной Калебу за помощь. Он заметил, что, когда он настаивал на оказании ей какого-либо рода содействия, она подавалась куда охотнее, чем раньше. Он позволял ей верить в иллюзию своего бесплодного сопротивления, и она уступала его все возрастающим требованиям. Возможно, она чувствовала, что не делала ничего вульгарного по своей собственной воле, а подчинялась тому, что могло быть сделано и без ее согласия.

Девушка никоим образом не выказала протеста, когда он закрепил ее запястья к столу и зафиксировал распорку ей между коленями.

- Это поможет тебе стоять спокойно, - объяснил он, прекрасно зная, что эта помощь ей, несомненно, потребуется.

Она резко дернулась при первом же прикосновении пальцев Калеба, наносящих смазку на ее стыдливую и, однозначно, очень болезненную попку.

Вскоре, ванная комната заполнилась слезливыми всхлипываниями и униженными рыданиями. Еле слышное эхо, отражавшееся от стен большого помещения, на одно короткое мгновение отразились в его душе незнакомыми ощущениями. Ему не часто приходилось чувствовать себя виноватым, но эта девушка обладала странной сверхъестественной способностью выжимать это из него. Ощущение было... чуждым, неприятным и чертовски раздражающим.

- Все хватит! Ты плачешь больше от смущения, чем от чего-либо еще. Перестань плакать.

Звуки его голоса заполнили комнату и, видимо, испугавшись, девушка замерла. Калеб вздохнул.

- Вот, это поможет.

Выдавив небольшое количество смазки на свой палец, Калеб осторожно зажал ее клитор между большим и указательным пальцами. Она задрожала, парализованная его прикосновением, и он знал, что она, молча, умоляла его отпустить ее чувствительную плоть, чего он делать, конечно же, не собирался.

- Все хорошо, Котенок. Все хорошо, - мягко успокаивая ее, он начал ласкать влажный эпицентр ее естества.

И как опытный Хозяин, каким он и должен был быть, он всегда знал, как трогать женщину - не слишком сильно и не слишком мягко. Он не дразнил ее. Он заглаживал свою вину.

Калеб наблюдал за тем, как она, сжав губы, отчаянно пыталась не проронить ни малейшего звука. И все же, ее губы медленно раскрылись и с них начали слетать тихие всхлипывания, которые вскоре превратились в хныканье, а те в свою очередь стали быстрым негромким дыханием, переросшим в хриплые стоны. Калеб в который раз восхищался отзывчивостью ее плоти; тем, как расслабился ее ярко-розовый рот, а ее кошачий язычок то и дело облизывал изящный изгиб ее шелковых губ.

Натягивая наручники, сковывающие ее запястья, она приближалась к своему пику, пытаясь противостоять моменту полного расслабления, и все же она подсознательно подавалась назад в поисках его пальцев и того, чего она так боялась.

Он несколько сбавил обороты, выгадывая момент для того, что он собирался сделать. Протянув левую руку, он взял гибкую трубочку, напоминающую шланг. И когда он в очередной раз возносил свою прекрасную пленницу к вершинам экстаза, заставляя ее стонать и кричать одновременно, он вставил эту трубку ей в зад.

Она резко дернулась от неожиданного вторжения, но он крепко удерживал ее.

Медленно, внимательно он ласкал ее клитор, пока ее кулаки, наконец, не разжались, колени не расслабились, и ее дыхание не стало томным.

Проигнорировав настойчивое давление члена о молнию брюк и пронзительную, острую боль желания внизу живота, Калеб сосредоточился на утешении своей податливой рабыни.

Сейчас, цвет ее щек на фоне ее смуглой кожи выделялся ярко-розовыми пятнами. Результатом такого румянца мог послужить только оргазм, и Калеб не мог не испытать чувства гордости, за то, что именно он был причиной ее удовольствия.

Гладя ее спину, он не был удивлен тому, что она выгибалась под его прикосновениями. Ему будет не хватать. Этого. Ее.Отмахнувшись от этих мыслей, он сосредоточился на том, что рассказывал ей о своих действиях.

Она тихонько всхлипывала, пока он наполнял ее водой, убеждая, что давление в животе было нормальным, что ей не надо паниковать, что у нее, опять-таки, не получалось. Ее правая рука крепко держала его за пальцы, а левая была сжата в кулаке.

Когда он почувствовал, что девушка была уже не в силах принять в себя больше воды, он прекратил ее наполнять и заставил вытолкнуть всю жидкость.

Вот тогда она уже начала плакать по-настоящему. Она умоляла его не давить ей на живот, явственно демонстрируя своими неистовыми мольбами и страдальческим выражением лица весь стыд и смущение. Калеб как мог, старался держать ее неподвижно, обещая, что все будет хорошо, что ей нечего бояться или стыдиться, но все его попытки были безрезультатными. В конце концов, он все-таки надавил на нее своим весом.

Он смотрел на ее смущенное лицо, снова и снова наполняя ее водой и опустошая ее тело, и так без остановки, пока в ней ничего не осталось. Когда все закончилось, он снял с нее повязку и освободил ее от оков, чтобы она могла сесть на колени. К глубокому удивлению Калеба, она обняла его своими руками за шею и зарылась лицом в его плечо, отказываясь отпускать. От контакта с ее дрожащей плотью, по его телу разлилось тепло, схожее с чувством соприкосновения солнца с его кожей.

Непроизвольно в его памяти всплыло воспоминание о том, как она смотрела на него во время их первой встречи на остановке. В то утро, когда она пыталась разглядеть его, ей приходилось щуриться от солнца. Калеб находил ее весьма очаровательной, особенно, когда она улыбалась. Ему вдруг до боли захотелось увидеть ее улыбку, которую она посылала ему в тот день.

Вместо этого, он лишь крепче прижал свой дрожащий клубочек, чтобы поцелуями слизать теплые и соленые слезы с ее мягких щечек. Даже на вкус она была как солнце. Что бы он предпочел - ее улыбку или ее слезы? Сбитый с толку своими противоречивыми мыслями, он оставил ее, чтобы она могла умыться, наказав ей прийти в спальню, как только она закончит.