Маг с изъяном - Щепетнов Евгений Владимирович. Страница 43

– Худая какая! – помотал головой Даран. – Моя мама была такая же худая перед смертью. Жалко. Жалко, что тебя тогда не было рядом с нами. Хозяин не нанял хорошего лекаря. Сказал: выживет – значит, выживет. А подохнет – туда ей и дорога, значит, судьба ее такая.

– Попался бы мне твой хозяин в лесу! – прошипела шаманка, мгновенно превратившись из доброй бабушки в опасную лесную змею. Илару даже на миг показалось, что у нее выросли два огромных белых зуба, через которые змея впрыскивает яд.

– Я бы ему шкуру сняла и оставила его привязанным на муравейнике! – продолжила свои зверские мечты шаманка. – Ненавижу рабовладельцев! Такие люди жить не должны!

– Согласен! – хмуро заметил Даран. – Когда-нибудь я вырасту и доберусь до него! Когда-нибудь…

– Ладно, развоевались мы, – усмехнулась шаманка. – Илар, иди прими ванну и отдохни перед работой. Да убери подальше свой инструмент. Ох, наживем мы с ним проблем – есть у меня такое ощущение.

Такое же ощущение было и у Илара, однако виду он не подал и грузно, как беременная баба, сполз со стула, тяжело передвигая ноги. Обжорство – это, конечно, прекрасно, хоть оно и осуждается.

Впрочем, Илар знал себя. Через несколько часов он будет голоден, словно не обжирался до посинения. Мать всегда завидовала его способности объедаться и при этом никогда не полнеть. Говорила, что он весь в дедушку – тот тоже был таким шустрым и энергичным.

Горячая ванна, постель под чистыми простынями… это счастье! Не надо трястись в повозке, глотая пыль и слушая нытье возчика, не надо ерзать на твердых ящиках, выбирая место поудобнее, – лежи себе да слушай чириканье птичек за окном!

Незаметно Илар уснул и проснулся уже от прикосновения руки:

– Хозяин, нам пора! Собирайся! Через весь город еще тащиться!

Даран был уже собран – штаны, рубаха, курточка, сумка через плечо – для денег. Все как полагается. Илар соскочил с кровати, с сожалением проводив ее взглядом, быстро собрался, и через пятнадцать минут они уже шагали по улице, вдыхая вечерний воздух, настоянный на дыме очагов.

Мимо домов, мимо спешащих горожан, туда, где должен пролиться дождь из серебра и меди… а вдруг и золота? Почему бы и нет? Отчего бы щедрым людям не накидать золота? По крайней мере – а Даран был совершенно в этом уверен, – столица большой город, все люди здесь жирные клопы, насосавшиеся денег со всей империи, уж они-то должны ценить хорошую музыку, а еще – легко расставаться со своими монетами. Ведь они им легко достаются! Почему бы не подбросить монетку-другую бедным музыкантам?

Илар помалкивал. Во-первых, он знал, что чем человек богаче, тем, частенько, он жаднее. Хорошо платят как раз не очень богатые или совсем даже небогатые люди – наемники, солдаты. Они легко расстаются с деньгами, потому что в глубине души знают – сегодня жив, а завтра… завтра на груди может сидеть птица-падальщик и рвать твой мозг. Чего беречь эти кругляшки – пришли, ушли, зато радость осталась. Еще – купцы, которые находятся в долгом путешествии. Они тоже склонны платить хорошо – главное, затронуть струну в их душе, заставить вспомнить о семье, о родном доме, и тогда монетки сыплются полноводными ручейками.

Сколько их было, этих трактиров с купцами и наемниками? Десятки. Дорога к столице дала Илару хорошую практику.

А во-вторых, Илар знал, что нигде, и в столице тоже, деньги не достаются просто так. По крайней мере, не всем легко достаются. За все платят по?том, а то и кровью. Те, кому деньги дались легко – по наследству, от богатых родственников, – в такие заведения не ходят. Почти не ходят. Есть, конечно, любители опуститься на дно города, любители «ягодки», инкогнито выбирающиеся в трактиры, чтобы снять шлюху, напиться в компании стражников и грузчиков, подраться, отведя душу, и потом рассказывать в компании таких же, как они, повес о своих приключениях.

Об этом даже в книжках писалось – Илар читал. О том, как какой-нибудь дворянский сын в компании друзей развлекался в заведении, имеющем дурную славу. Обычно после этого он защищал прекрасную даму, за каким-то хреном бродящую по улицам в районе вертепа, – романтическая история, как же без нее? И так сразу любовь, отношения – естественно, заканчивающиеся дурно в разных вариациях. То дама топится, а мужчина отправляется на войну, то его отправят на плаху за то, что сорвал пыльцу девственности у невинной девицы, а она потом намочит свой платочек в крови возлюбленного и хранит его всю жизнь, тихо угасая без любви в башне замка.

Истории столько же глупые, столь и слезливые, – мама и отец всегда смеялись над такой ерундой и говорили о том, что все закончилось бы гораздо прозаичнее – тоже в различных вариациях, пересказывать которые заняло бы слишком много времени.

Так что Илар был уже вооружен здоровой долей цинизма и знаниями реалий этой жизни и не ждал от нее ничего неожиданного и особо приятного. Кроме металлических кружочков, конечно. Они давали в этом мире настоящую свободу. Доказано.

Трактир был заполнен наполовину. В одном углу клубилась стайка девиц известной профессии. Они мало чем отличались от подобных девиц, встреченных Иларом в своей долгой дороге, если только неким налетом столичной спеси да ценами – здешние шлюхи дороже раза в полтора.

Множество столов еще пустовало. Они заполнятся, когда разойдется городская стража, сменившись с постов, а еще когда купцы закроют лавки и толстые мешочки зазвенят у них на поясах. Тогда – как пройти мимо заведения, ласково подмигивающего из окна масляным фонарем, зазывающего запахами пирогов и рагу, визгом продажных девиц и звоном струн музыкантов? Баллады, исполняемые музыкантами, открывали перед слушателями придуманный мир, где все женщины прекрасны и верны, мужчины мужественны, сильны, щедры, и можно было не думать о том, что дома ждет стая стервятников – постылая сварливая жена и орава плохо воспитанных, грубых и жадных детей.

На небольшой сцене уже сидел один из музыкантов, крепкий с хмурым взором мужчина лет сорока. Глядя в пространство, он извлекал звуки из разбитого, видавшего виды далира, исцарапанного и потертого. Похоже, этот инструмент служил еще и булавой в многочисленных кабацких разборках, и данное обстоятельство не пошло ему на пользу.

Старые струны дребезжали, тело несчастного далира вибрировало, кричало, будто его пытали. Илар искренне пожалел инструмент, ведь кто-то с любовью изготавливал далир, мечтая, чтобы тот прославил своего хозяина по всей империи, или, может, просто радовался результатам своего труда, ласково покрывая крутые бока липким пахучим лаком, дающим чистые звуки инструменту. И что стало?

Илар и Даран присели недалеко от сцены за свободный стол, решив немного понаблюдать, как и что тут происходит. Сразу бросилось в глаза – вблизи играющего музыканта много свободных мест. Люди будто инстинктивно удалялись от сцены, не желая приближаться к плохой музыке.

Музыкант сосредоточенно, как маньяк, продолжал рвать струны, а потом запел – неожиданно приятным, сильным голосом. Тогда Илар понял, почему его держат в заведении. Голос мужчины летел, был сильным, вибрирующим, и несколько посетителей, видимо впервые услышавших этого певца, удивленно подняли головы, как и Илар с Дараном. Забылась и плохая игра на далире, люди прислушивались к словам баллады, зал стихал, а когда песня закончилась, стали хлопать в ладоши и кидать монетки – не так много, как обычно кидали Илару, но вполне прилично.

– Он поет лучше, чем я! – тихо шепнул Илар. – Голосище какой – слышал?

– Слышал. И что? Пошел он! Ты лучше всех, господин! Давай теперь ты! – нетерпеливо пробормотал Даран. – Как раз он ушел пить свое пиво, а мы тут и вклинимся. И посмотрим, кто кого перепоет!

Илар, слегка волнуясь, достал драгоценный далир, подмигнул Дарану и начал тихо перебирать струны. Шум в зале сразу затих – как обрезало. Гробовое молчание – так можно назвать наступившую в зале тишину.

Илар наигрывал все громче, громче, потом запел – ту самую балладу, которую некогда придумал в дороге. Народ слушал, отставив тарелки, боясь стукнуть вилкой или ножом. Из кухни высунулись повара, привлеченные чарующей музыкой, замер и местный музыкант, поднеся глиняную кружку к губам. Но Илар ничего этого не видел и не слышал. Он ушел в музыку, растворился в ней. Он видел все, о чем пел, он чувствовал за всех людей, о которых пел, и все эти чувства, эмоции передавались окружающим, так что многие начали плакать, утирая слезы.