Всего один день - Форман Гейл. Страница 25

Я начинаю бегать вверх-вниз по лестнице и звать его. Но слышу лишь эхо – Уиллем, Уиллем! – как будто стены надо мной смеются.

Надвигается паника. Я стараюсь защититься от нее логикой. Он пошел купить поесть. Найти место, где можно поспать.

Я встаю у окна и жду.

Париж начинает пробуждаться. Поднимаются рольставни магазинов, дворники принимаются мести улицы. Гудят машины, звенят велосипеды, все чаще звучат шаги на мокром асфальте.

Если магазины открылись, наверное, девять? Десять? Скоро придут художники, и что они сделают, увидев, что я незаконно забралась в их сквот, как та девочка из сказки про трех медведей?

Я решаю ждать снаружи. Обуваюсь, вешаю сумку на плечо и возвращаюсь к окну. Но при холодном свете дня, когда выветрилось вино, придававшее мне храбрости, без Уиллема, расстояние до земли кажется таким огромным, и упасть совершенно не хочется.

Раз залезла, сможешь и спуститься, – ругаю себя я. Но когда я забираюсь на выступ и протягиваю руку к лесам, она соскальзывает и у меня кружится голова. Я уже представляю себе, как до родителей дойдет весть, что я упала из окна парижского дома и разбилась насмерть. И я плюхаюсь обратно в студию, закрываю лицо руками и начинаю глубоко дышать, как будто задыхаясь.

Где он? Где, черт возьми? Мысль мечется между разумными объяснениями его отсутствия, как шарик в пинболе. Он пошел раздобыть денег. За моим чемоданом. А что, если он сам упал, когда лез из окна? Я подскакиваю, переполненная какого-то извращенного оптимизма, ожидая увидеть распростертое тело Уиллема возле водосточной трубы, ему плохо, но он жив, и тогда-то уж я смогу исполнить свое обещание и позаботиться о нем. Но под окном только грязная лужа.

Я снова опускаюсь на пол, я не могу дышать от страха, сейчас это совершенно иной масштаб по шкале Рихтера по сравнению с тем незначительным испугом, который я испытала в поезде.

Проходит еще сколько-то времени. Я сижу, обняв колени, утро промозглое, и я дрожу. Потом я, крадучись, спускаюсь вниз. Пробую открыть входную дверь, но она заперта снаружи. У меня такое ощущение, что я застряла тут навсегда, что я состарюсь, покроюсь морщинами и умру в этом сквоте.

Сколько эти художники спят? И сколько времени? Но я и без часов могу сказать, что Уиллема нет уже слишком долго. С каждой минутой те объяснения его отсутствию, что я выдумываю, кажутся все менее убедительными.

Наконец я слышу звон цепочки, в замке поворачивается ключ, но когда дверь распахивается, передо мной предстает женщина с двумя длинными косами и несколькими рулонами холстов в руках. Глядя на меня, она начинает говорить что-то по-французски, но я пролетаю мимо нее.

Оказавшись снаружи, я оглядываюсь в поисках Уиллема, но его там нет. Кажется, что его вообще никогда и не было, лишь бесконечные мерзкие дешевые китайские ресторанчики, гаражи и дома, все такое серое под серым дождем. Как мне вообще могло показаться, что тут красиво?

Я выбегаю на улицу, машины сигналят, и звуки у их гудков такие непривычные, словно они тоже разговаривают на иностранном языке. Я кручусь как волчок, совершенно не понимая, ни где я, ни куда идти, но мне отчаянно хочется домой. Лечь там в кроватку. И оказаться в безопасности.

Из-за слез я почти ничего не вижу, но как-то на заплетающихся ногах все же перехожу дорогу и иду по тротуару, как мячик, который пинают от перекрестка до перекрестка. Сейчас за мной никто не гонится. Но мне страшно.

Я некоторое время бегу, поднимаюсь по лестницам и оказываюсь на какой-то площади, на которой вижу стоянку с серо-белыми великами, агентство недвижимости, аптеку и кафе, а перед ним стоит телефонная будка. Мелани! Я могу позвонить Мелани. Я делаю несколько глубоких вдохов и глотаю слезы, а потом, следуя инструкции, пытаюсь сделать международный звонок. Но меня сразу переводят на голосовую почту. Конечно же. Она же выключила телефон, чтобы ей не звонила моя мама.

Оператор объявляет мне, что сообщение я оставить не могу, потому что звоню за счет вызываемого абонента. Я опять начинаю плакать. Девушка на телефоне предлагает вызвать полицию. Икая, я выдавливаю из себя «нет», и тогда она спрашивает, буду ли я звонить кому-нибудь еще. И тут я вспоминаю про визитку мисс Фоули.

Сняв трубку, она энергично отвечает: «Пэт Фоули». Оператору приходится спрашивать ее, согласна ли она оплатить мой звонок, целых три раза, потому что, услышав ее голос, я начинаю плакать так сильно, что она не может ничего расслышать.

– Эллисон. Эллисон. Что случилось? Тебе сделали больно? – спрашивает она.

Мне слишком страшно, я вся оцепенела, так что не больно. Боль придет потом.

– Нет, – едва слышно отвечаю я. – Мне нужна помощь.

Ей удается вытянуть из меня самую необходимую информацию. Что я уехала в Париж с парнем, с которым познакомилась в поезде. А теперь я тут застряла, потерялась, у меня нет денег, и я понятия не имею, где нахожусь.

– Пожалуйста, – молю я. – Я хочу домой.

– Давай для начала подумаем, как тебе вернуться в Англию, – спокойно говорит она. – Билет у тебя есть?

Да, мне кажется, что Уиллем брал билет в оба конца. Я роюсь в сумке и извлекаю паспорт. Аккуратно сложенный билет все еще там.

– Кажется, да, – с дрожью в голосе отвечаю я.

– Когда поезд?

Буквы и цифры расплываются перед глазами.

– Не понимаю.

– Смотри в левый верхний угол. В двадцатичетырехчасовом формате.

Вот оно.

– Тринадцать тридцать.

– Тринадцать тридцать, – у мисс Фоули, как всегда, уверенный голос, и это успокаивает. – Отлично. В половине второго. Сейчас чуть больше полудня, ты успеешь. До вокзала доберешься? Или до метро?

Я понятия не имею, где это все. И денег нет.

– Нет.

– А такси? На такси до Северного вокзала?

Я качаю головой. У меня нет денег в евро, чтобы заплатить. Я сообщаю об этом миссис Фоули. В ее молчании звучит осуждение. Как будто бы после того, что я уже сказала, она не стала относиться ко мне хуже, а вот приехать в Париж без денег? Она вздыхает.

– Я могу заказать тебе такси и оплатить сама, и тебя довезут до вокзала.

– Можете?

– Только скажи, где ты.

– Я не знаю, где я, – я реву. Вчера я совершенно не обращала внимания на то, куда ведет меня Уиллем. Я доверилась ему полностью.

– Эллисон! – Ее голос действует на меня как пощечина, как она и намеревалась. Я прекращаю выть. – Успокойся. Положи трубку, отойди и запиши улицы на ближайшем перекрестке.

Я лезу в сумку за ручкой, но не нахожу ее. Тогда я отхожу от телефона и запоминаю названия.

– Авеню Симон Боливар и рю де Лекер, – произношение я, конечно, уродую. – Перед аптекой.

Миссис Фоули повторяет за мной, а потом велит мне никуда не уходить, говорит, что машина приедет в течение получаса и что я должна позвонить ей, если она не появится. И что если я не позвоню, она будет считать, что я в половине второго села в поезд, и в два сорок пять встретит меня на вокзале Сент-Панкрас у края платформы. И что я не должна уходить с вокзала без нее.

Через пятнадцать минут подъезжает черный «Мерседес». Водитель поднимает табличку, и, увидев на ней свое имя – Эллисон Хили – я испытываю одновременно чувство облегчения и утраты. Лулу, взявшейся неизвестно откуда, теперь уже точно нет.

Я забираюсь на заднее сиденье, мы трогаемся, и оказывается, что ехать-то всего десять минут. Мисс Фоули попросила водителя зайти со мной в здание вокзала и показать мой поезд. Я иду за ним в оцепенении, и, только рухнув на сиденье, я вижу, что другие люди катят по проходу чемоданы, и понимаю, что мой остался в клубе. А там вся одежда и купленные в поездке сувениры. Но мне все равно. В Париже я потеряла нечто более ценное.

Я держусь до тоннеля. Но после Кале то ли из-за уединения темноты, то ли из-за воспоминаний о вчерашней поездке под каналом, я срываюсь и снова начинаю тихонько рыдать, слезы соленые и бесконечные, как воды моря, под которым лежит тоннель.

Мисс Фоули встречает меня на Сент-Панкрасе и ведет в кафе, усаживает за угловой столик и покупает чай, но он стоит и стынет. При встрече я рассказываю ей все: про неформальную постановку Шекспира в Стратфорде-на-Эйвоне, про то, как столкнулась с Уиллемом в поезде, как мы поехали в Париж, про этот идеальный день, про его таинственное утреннее исчезновение, которого я до сих пор не могу объяснить. И про то, как я в ужасе убежала.