Всего один день - Форман Гейл. Страница 59

Хотелось бы мне сказать ей, что она неправа. Что у нас с ним все было по-другому. Но если уж его влюбленность в Селин прошла, почему я думаю, что после того одного дня он еще не отмыл мое пятно, даже если я ему и понравилась?

– Значит, тебе не повезло? С Интернетом? – спрашивает Селин.

Я начинаю собираться.

– Нет.

– Уиллем де Ройтер – распространенное имя, n’est-ce pas? [83] – говорит она. А потом – я даже не думала, что Селин на это способна – она краснеет. И я понимаю, что она тоже пыталась его найти. И тоже не смогла. И я сразу предполагаю, что я неправильно поняла и ее – если не полностью, то хотя бы в какой-то мере.

Я достаю лишнюю открытку, купленную в Париже. Пишу на ней свое имя, адрес, другие важные вещи, и отдаю Селин.

– Если снова увидишь Уиллема. Или если окажешься в Бостоне и тебе надо будет где-нибудь переночевать – или вещи оставить.

Селин берет открытку и читает. Потом бросает в ящик.

– Босс-тон. Думаю, мне Нью-Йорк интереснее, – фыркает она. Мне даже, можно сказать, лучше становится, когда к Селин возвращается ее высокомерие.

Я думаю о Ди. Он с ней справится.

– Это, наверное, тоже можно организовать.

Когда я подхожу к двери, Селин окликает меня по имени. Я разворачиваюсь. И вижу, что она откусила кусок от макарона и круглое печенье превратилось в месяц.

– Извини, что назвала тебя трусихой, – говорит она.

– Ничего. Иногда я и правда такая. Но я стараюсь стать смелее.

– Bon [84]. – Она делает паузу, и если бы я не была уже достаточно с ней знакома, подумала бы, что она мне улыбнется. – Если снова увидишь Уиллема, смелость тебе понадобится.

Я сажусь на краю фонтана и обдумываю слова Селин. Не могу до конца понять, это была поддержка или предупреждение, может, и то и другое. Но все равно это кажется отвлеченной теорией, потому что я уже зашла в тупик. Она не знает, где он. Я могу попробовать еще поискать в Интернете или отправить очередное письмо на адрес «Партизана Уилла», но других выходов у меня нет.

Смелость тебе понадобится.

Может, оно и к лучшему. Наверное, на этом я остановлюсь. Завтра пойду с тусовкой из Оз в Версаль. Мне кажется, что это нормальное решение. Я достаю карту, подаренную Сандрой и Ди, чтобы посмотреть, как дойти до хостела. Тут недалеко. Доберусь пешком. Проводя по своему маршруту пальцем, я натыкаюсь не на один, а сразу на два больших розовых квадратика. Ими на этой карте обозначены больницы. Я подношу карту поближе к глазам. Эти розовые квадратики повсюду. В Париже безумно много больниц. Я начинаю водить пальцем вокруг сквота художников. На ширине моего пальца там несколько больниц.

Если с Уиллемом что-то случилось рядом со сквотом и ему наложили швы, велика вероятность, что это было сделано в одной из этих больниц.

– Спасибо, Ди! – кричу я в послеполуденное парижское небо. – И тебе спасибо, Селин, – добавляю я потише. А потом поднимаюсь и иду.

На следующий день Келли прохладно приветствует меня, и я понимаю, что ей это тяжело дается. Я извиняюсь за то, что сорвалась вчера вот так.

– Все нормально. Но сегодня-то ты пойдешь с нами в Версаль?

У меня лицо вытягивается.

– Не могу.

Она тоже напрягается, видно, что обиделась.

– Если не хочешь с нами гулять, так и скажи, не надо мучиться и что-то выдумывать.

Я не знаю, почему я ей ничего не сказала. Просто это кажется глупым – приехать сюда, претерпеть столько мучений ради какого-то парня, которого я знала всего один день. Но теперь я рассказываю Келли сокращенную версию этой длинной истории, включая безумные планы на сегодня, и она слушает очень серьезно. Когда я заканчиваю, она легонько кивает.

– Понимаю, – торжественно говорит она. – Увидимся за завтраком.

Когда я спускаюсь в зал, где подают завтрак, вижу, что Келли и все ее друзья сгрудились за одним деревянным столом, разложив на нем карты. Я беру круассан, йогурт и чай и подхожу к ним.

– Мы идем с тобой, – объявляет она. – Все.

– Что? Зачем?

– Потому что тебе для этой задачи нужна целая армия. – Все остальные невпопад мне салютуют, и все начинают что-то говорить. Вместе и громко. На нас косо посматривают, но ребят уже не удержать. Только бледная миниатюрная девчонка, расположившаяся на самом краю нашего стола, не участвует в разговоре, а сидит, уткнувшись в книгу.

– Вы точно уверены, что не хотите идти в Версаль?

– Версаль – это реликвия, – убеждает ее Келли. – Он никуда не денется. А это – настоящая жизнь. Настоящая романтика. Разве можно найти что-нибудь более французское?

– Мы идем с тобой, нравится тебе это или нет. Даже если придется обежать все французские больницы отсюда до Ниццы, – добавляет Шеззер.

– Думаю, этого не потребуется, – говорю я. – Я посмотрела на карту и сократила список до трех больниц.

Девочка-эльф поднимает на меня взгляд. Глаза у нее такие бледные, как будто одна вода.

– Прости, ты сказала, что вы идете в больницу? – спрашивает она.

Я смотрю на австралийцев – свою разношерстную и полную восторженного энтузиазма армию.

– Видимо, да.

Девочка-эльф смотрит на меня как-то странно и пристально.

– Я с больницами хорошо знакома, – тихо говорит она.

Я тоже смотрю на нее. Честно говоря, не могу представить себе ничего более скучного, разве что пройтись по французским биржам труда. Даже и не думаю, что ей может захотеться пойти с нами. Разве что ей одиноко. Это я могу понять.

– А ты? И ты хочешь с нами пойти? – спрашиваю я.

– Не особо-то хочу. Но думаю, что надо.

Ближайшая больница на карте оказывается частной, нас целый час посылают из кабинета в кабинет, и лишь потом мы узнаем, что у них хоть и есть пункт первой помощи, людей с улицы они почти не берут, их чаще отправляют в государственные больницы. Нас посылают в больницу Ларибуазьер. Там мы сразу отправляемся в «urgences» [85], неотложка по-французски, нам дают номерок и велят ждать, нам бесконечно долго приходится сидеть на неудобных стульях рядом с людьми со сломанными локтями и кашлем, который и звучит нехорошо, и кажется заразным.

Первоначальный энтузиазм моей группы поддержки начинает угасать, когда они понимают, что в кабинетах неотложной помощи во Франции так же скучно, как и в любом другом месте. От безысходности они развлекаются пулянием друг в друга шариков из жеваной бумаги и играют в карты в «войну», что совсем не располагает к ним медсестер. Рен, эта странная бледная эльфесса, которую мы тоже взяли с собой, в этих глупостях не участвует. Она все читает книгу.

К тому времени, как подходит наша очередь, сестры нас уже ненавидят, и это чувство, в общем, взаимно. Шеззер, которая, похоже, лучше всех владеет французским, назначена нашим послом, и я уж не знаю, чего именно ей недостает – знания языка или дипломатических навыков, но через пять минут между ней и медсестрой завязывается ожесточенный спор, а через десять нас выпроваживают на улицу.

Уже три часа. Полдня прошло, и видно, что ребята изнервничались, устали, проголодались и жалеют, что не пошли в Версаль. Подумав обо всем этом, я понимаю, насколько оно было смешно. У моего папы в приемной сидит медсестра Леона, она меня даже в его кабинет пускает, только когда отец ждет там именно меня. И она ни за что не показала бы мне архив – мне, дочери ее босса, которая разговаривает на том же языке, что и она сама, – а уж что говорить про незнакомого иностранца.

– Затея провалилась, – говорю я, когда мы выходим на улицу. Пока мы сидели в больнице, облака, затягивавшие небо Парижа последние несколько дней, расплавились, и теперь погода жаркая и ясная. – Но остаток дня вы еще можете спасти. Купите чего-нибудь и устройте пикник в Люксембургском саду.

Видно, что идея их привлекает. Никто ее не отвергает.