В начале пути - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 28

Алексей мысленно усмехнулся подобной глупости. С такого-то расстояния, да из пистоля. Это в убийце отчаяние говорит, не иначе. Прожужжавшая рядом пуля дала понять, что дурак не беглец, а Алексей. Можно ли ожидать, что подобный стрелок не подойдет столь же вдумчиво и к снаряжению пистоля? Дурак такого ожидать и будет. Хорошо хоть тело среагировало привычно, уходя в сторону и ища прикрытие за стволом дерева.

Незнакомец также поспешил найти укрытие, присев у дерева. Сколько у него может быть пистолей? И гадать нечего – два, никак не больше. Один он разрядил. Штуцер ему перезарядить было некогда. Выходит, у него сейчас остался единственный выстрел. Пока единственный.

Если Алексей станет тянуть, то противник успеет перезарядить свое оружие. Значит, времени ему давать нельзя. Как нельзя сходиться и врукопашную. Шестеро перебитых гвардейцев до сих пор перед глазами. Он, конечно, тоже не подарок, но и излишней самоуверенностью не страдает.

Не желая давать противнику передышку, Алексей быстро выпростал ноги из лыж и, изготовив пистоли, рванулся вперед. Хм. Рванулся – это, пожалуй, преувеличение, скорее побрел, по колено утопая в снегу и стараясь держать оружие повыше. Да еще и вверх по склону. Словом, тут не до резвости, движешься – и ладно.

Ага. Заметил. Высунулся. Алексей выстрелил из пистоля. Н-да-а… Нет, он хороший стрелок и из своего оружия стрельнул бы куда более знатно. Но пистоль, взятый у гвардейца, явно заряжен без особого старания. Хоть бы пулю обернул в тряпицу, чтобы не болталась, как кое-что в проруби. Оружие-то снаряжал в спокойной обстановке, а не на поле боя. Впрочем, грешно жаловаться. Звук выстрела все же заставил засевшего беглеца дернуться обратно за дерево, а Алексею это позволило сделать лишнюю пару шагов.

Разряженный пистоль в снег. Второй в правую руку. Еще шаг. Вот опять появился убийца. Пистоль направлен на Алексея. Спокойно. Только не спешить. Сейчас! Савин выстрелил практически не целясь, на мгновение опередив противника. А еще бросил тело в сторону, падая на снег и хватаясь за торчащее из него деревце. То ли стрелок все же дернулся при выстреле Алексея, то ли сам Савин вовремя ушел с линии прицеливания, но факт остается фактом: он остался целым и невредимым.

Теперь только вперед. Главное – не дать ему перезарядиться. Гад! А он и не собирается перезаряжаться. У него на ногах лыжи, Алексей же остался без них и вынужден двигаться утопая в снегу. Да еще и оружие разрядил. Вот и решил паразит воспользоваться имеющимся преимуществом. Вообще-то глупо, если вспомнить о том, что беглецам не помог куда больший отрыв.

Пятьдесят шагов. Плевать. Уж он-то не ленился, когда снаряжал свое оружие. Все сделано тщательно, а потому… Дернув ворот полушубка, Алексей выхватил из-под него свой пистоль, взвел курок. Ушаков прибьет… Прицел чуть ниже. Плевать, в ногу или задницу, только бы до дыбы дожил, да там чуток протянул. Есть!

– Итить твою! – Нога у беглеца подломилась, и он повалился в снег.

Все, теперь не терять времени. Сказать, что эти пятьдесят шагов вверх по склону дались ему трудно, это ничего не сказать. Хорошо хоть слежавшийся снег не осыпался под ногами, обеспечивая хоть какой-то упор. Но все же каждый шаг давался с невероятным усилием.

А подстреленный убийца и не думал сдаваться. Алексей прекрасно видел, как тот, лежа на боку, заряжает пистоль. Двадцать шагов… Раненый вогнал в ствол пулю и дослал ее шомполом. Восемнадцать шагов… Шомпол отброшен в строну, он уже взводит курок.

– Су-ука-а!!! – Отчаянный крик Савина слился с выстрелом.

Ну вот что он теперь скажет Ушакову? На кой ляд ему нужен труп? Может, второй?.. Алексей спустился немного вниз. Как же, второй, размечтался. Еще малость, и коченеть начнет.

Одолеваемый любопытством Савин поднялся-таки на склон. Ему было интересно, на что рассчитывал беглец, так рьяно бросившийся наутек. Что же, ничего сверхъестественного и удивительного. Неподалеку от этого оврага к дереву были привязаны два мерина, глодавшие молодые ветви кустов. Да и до дороги оставалась самая малость. Получается, он нагнал их в последний момент. Еще немного, и они ушли бы.

Иван Долгоруков поначалу держался достойно. Он стойко переносил пытки. Но всему есть предел, и человеческим силам тоже. Его истязатели менялись, отдыхали, разминались, взбадривались вином. Ивана же все время держали в горячем состоянии. Лишь изредка он получал короткий перерыв. Ему давали роздых, однажды даже вывели на свежий воздух из пропитавшегося тошнотворными запахами крови, паленого мяса и испражнений сарая. А потом все возвращалось на круги своя.

На третьи сутки он, что называется, потек. Пребывая в полуобморочном состоянии, едва ли отдавая себе отчет в происходящем, заговорил. Иван отвечал на любые вопросы, и отвечал правдиво, как человек, дошедший до последней стадии отчаяния, когда уже все равно.

Петр, чувствуя угрызения совести, кусая губы до крови, выслушивал все эти откровения, пристроившись в полутемном углу так, чтобы его не видел Иван. Юный император и сам не мог смотреть на своего бывшего друга. Тут и разочарование, и чувство вины, и обида, да чего только он не испытывал…

Здесь же присутствовали и два поручика из обеих рот. По здравом размышлении Ушаков решил провести последний и решительный допрос в их присутствии. Этих офицеров он собирался увезти с собой, дабы иметь дополнительных свидетелей. Все же Долгоруковы весьма влиятельный род, и никакая страховка лишней не будет.

Имелся у них и значительный козырь в виде Василия Владимировича Долгорукова, генерал-фельдмаршала, сподвижника Петра Великого. Василий Владимирович пользовался большим авторитетом в армии. Но здесь имелась возможность вбить клин между родственниками. Как следовало из показаний Ивана, его дядя резко воспротивился восшествию на престол племянницы и не поддержал заговорщиков, что, собственно говоря, и охладило в значительной мере их пыл. Нет, оставить его без наказания не получится при всем желании, а человек он далеко не глупый, обладающий деятельной натурой. Но ведь между ссылкой и плахой большая разница. Во всяком случае, Ушаков советовал поступить именно подобным образом.

– Государь, от Василия Владимировича еще может быть немалая польза. Посидит в ссылке, остынет после разгрома братьев, а там, глядишь, еще и послужит России.

– Что так-то, Андрей Иванович? Я чего-то не знаю? Мне казалось, меж вами любви никогда не было, – удивился Петр.

Они опять сидели за столом, в чистой избе. Вот только запах сарая словно преследовал юношу. Император даже потянулся к кубку с водкой, но вовремя вспомнил свой зарок насчет бражничанья.

– Так ведь и твоему воцарению на престоле я тоже был противником, видя там твою тетку Елизавету Петровну. Но сегодня служу тебе верой и правдой, потому как в первую голову служу России, на алтарь которой положил жизнь твой дед. Если уж он, то нам и сам Бог велел.

Петр непроизвольно сжал кулаки. Опять дед! Да сколько можно-то?! Нет его! Есть император Петр Второй! Бесспорно, дед был велик, но к чему каждый раз тыкать его внука в это, как щенка неразумного в собственные какашки, дабы не гадил где ни попадя. ОН ИМПЕРАТОР! ОН! А дед уж который год покоится под могильной плитой! Нет его!

Спокойно, император. Спокойно. А ты как хотел, сердечный? Дед твой когда-то тоже был неразумным, молодым да горячим. Мало того, его тогда чуть не каждый второй на Руси называл Петькой. Это уж потом, после смерти, нарекли Великим. Но по заслугам, за дело. Злит тебя, что кто-то славный был в роду? Так сделай так, чтобы тебя назвали Великим еще до твоей кончины, вот и утрешь нос деду. Держи хвост пистолетом. Это только начало.

– Пусть свое слово поначалу скажет следствие и суд, а там уж и я свою волю явлю.

– А вот это мудрое решение, государь. Ты уж прости, но детство из тебя бурным потоком исходит. Неправильно это. Все должно приходить в свое время. Но верно говорят, у государей иная стать. Господа молю, дабы ты не надломился.